А в этот день раскопки обнаружили особенно интересные окаменелости: не кости, а целое гнездо ящеров из 12 яиц, лежавших в буро-красном песчанике одно возле другого. Они отличались от птичьих яиц более удлиненной формой и имели 20 см в длину и 6–7 в поперечнике. Некоторые были разбиты поперечными трещинами на куски, и внутри них можно было рассмотреть косточки неродившихся ящеров. Следовательно, гнездо, согревавшееся солнцем 75 млн. лет назад, было уже близко к созреванию, когда какая-то катастрофа, может быть, песчаная буря, разлив реки или озера, на пляже которого самка ящера отложила свои яйца, занесла их толстым слоем песка и задушила пробуждавшуюся жизнь.

Когда вскрыли все гнездо и освободили яйца от песчаника, в котором они покоились, было уже почти 11 часов, и все изнемогали от духоты и пыли. Поэтому окончание раскопок решили отложить до вечера. Уходя на стан, гнездо покрыли брезентом, придавленным по краям камнями.

— Большой песчаный буран будет, — заметил монгол-рабочий, взглянув на небо.

«И эти драгоценности могут пострадать — их занесет песком или даже разбросает и разобьет», — подумал начальник экспедиции геолог Попов.

Вернувшись на стан и пообедав, все разошлись по палаткам на отдых. Днем полы палаток всегда немного поднимали, чтобы продувал ветерок; без этого в палатках, нагретых солнцем, было бы слишком душно. Попов занимал отдельную маленькую палатку. Он улегся на складную кровать и задумался.

Уже несколько дней участники экспедиции горячо обсуждали вопрос — какой вид Центральная Азия имела в то время, когда ее населяли различные семейства, роды и виды древних ящеров? Каков был климат этой обширной страны, ее растительность? Кости, находимые в изобилии, давали хорошее представление о животном мире, а состав меловых слоев указывал на условия их образования. Это были континентальные отложения, образовавшиеся на суше, в озерах, реках или на подножьях гор — в виде силовых наносов из материала, вынесенного дождевыми потоками из ущелий. Здесь было довольно много конгломератов и грубых песчаников — значит, местность не представляла собой равнины, а была гористая: в озера сносился материал размыва окрестных холмов и гор.

Но почему же в меловых слоях совсем не попадались остатки растений?

По мнению палеонтолога Петрова, отсутствие пластов угля среди этих отложений доказывало, что на дне впадин вокруг озер не было болотистых лесов, которые могли бы превратиться в пласты каменного угля. Другой палеонтолог, Панов, говорил, что огромные, неуклюжие бронтозавры

{10}

и другие крупные ящеры не могли бы жить в болотистых дремучих лесах и пробираться между стволами деревьев. Обилие костей ящеров, найденных учеными, показывало, что когда-то здесь были обширные пышные луга с отдельными купами кустов и деревьев или леса, похожие на нынешние «галерейные» леса в Южной Африке, где свободно гуляют слоны и носороги.

«Окаменелые стволы деревьев, похожих на кипарисы, уже найдены нашими исследователями в Монголии, — вспомнил геолог замечание, сделанное недавно Петровым. — Значит, деревья здесь были».

«Но почему же в костеносных слоях нет отпечатков листьев или стеблей растений? — продолжал размышлять Попов. — Ведь эти огромные и многочисленные травоядные ящеры нуждались в большом количестве растительной пищи, чтобы существовать самим и доставлять пищу хищным ящерам, столь же многочисленным и разнообразным.

Остается предположить, — что эти прожорливые громадные травоядные съедали дочиста всю растительность, конечно, за исключением древесных стволов. Вот почему в отложениях вместе с костями совсем не попадались листья и стебли. Все было съедено и переварено. А в этой прожорливости, может быть, и кроется главная причина вымирания ящеров. Они вырождались и вымирали от недостатка пищи, уступая место мелким и менее прожорливым млекопитающим…»

Мысли Попова возвратились к давно интересовавшему его вопросу: почему так обильны и разнообразны были семейства, роды и виды ящеров, вообще именуемых динозаврами, в меловом периоде и почему так быстро и загадочно исчезли они 70 млн. лет назад к началу третичного времени. Он вспомнил и о летающих ящерах, также разнообразных и обильных, и об отсутствии переходных форм от них к настоящим птицам, за исключением странного археоптерикса, жившего, впрочем, гораздо раньше. В отличие от голых птеродактилей археоптерикс уже был покрыт перьями, но он имел еще зубы в клюве и когти на крыльях…

В палатке было очень душно.

«Пойду лучше на воздух, пройдусь к раскопкам, проверю, хорошо ли укрепили брезент», — подумал Попов. Он надел шляпу и вышел из палатки. И сразу же ему бросилось в глаза изменение всего облика местности. Вместо сухой степи с пожелтевшими от летнего зноя кустиками и мелкой травкой перед ним расстилался ярко-зеленый луг. Трава выше колен с обильными, но какими-то странными цветами волновалась под легкими порывами ветра. Кое-где среди луга виднелись кусты в рост человека и выше. Одни были похожи на огромные кочны капусты с отвисавшими сочными листьями, каждый из которых был величиной побольше дождевого зонтика. Другие кусты походили на кактусы, но без шипов и с алыми цветами. На третьих, более мелколистных, гроздьями висели пунцовые ягоды, похожие на крупные сливы.

Геолог шел по лугу, раздвигая траву. В воздухе реяли крупные синие, зеленые и красные стрекозы, проносились с громким жужжанием черные и бронзовые жуки с детский кулак.

Вдали на юге луг доходил до подножия Монгольского Алтая, поднимавшегося зеленой стеной, увенчанной рядом скалистых пиков, на которых белели пятна и полосы снега.

Несколько раз геолог оглядывался на ходу и замечал, что Хангай, ограничивавший горизонт на севере, сделался выше, круче и зеленее. Справа, среди луга, открылся вид на русло довольно широкой и полноводной речки, струившейся между невысокими берегами. Эта речка совсем не походила на жалкий ручей, журчавший по гальке среди широкого сухого русла, которое пролегало недалеко от стана экспедиции.

Еще сотни три шагов — и открылось устье речки у большого озера, гладь которого расстилалась почти до западного горизонта. На воде кое-где плавали какие-то крупные черные птицы с большими головами на тонкой шее и длинными клювами. Время от времени они ныряли головой вниз, как утки. Попов повернул по хорошо протоптанной дорожке вдоль берега озера налево, где в стороне виднелась группа пальм и каких-то остропирамидальных деревьев, похожих на кипарисы. Большая стрекоза, неожиданно с налету ударившая геолога по щеке, заставила его поморщиться.

Немного дальше его внимание привлек возвышавшийся среди зелени луга голый и гладкий зелено-серый холм с темно-зелеными полосами и пятнами.

«Какая-то странная порода. Не змеевик ли? Нужно посмотреть», — подумал Попов и направился к холму. И вдруг от холма отделилось нечто длинное, похожее на гигантскую змею с блестящими глазками, смотревшими на человека. Геолог инстинктивно прижался к кусту, похожему на огромный кочан капусты. Змея изогнулась, голова направилась к тому же кусту, раскрылась пасть, схватила плоскими резцами лист «капусты», дернула и оторвала его, подняла вверх, подбросила и, подхватив за мясистый черенок, начала пожирать зелень, размахивая листом, словно веером, вверх и вниз.

Попов с интересом наблюдал эту сцену. Он догадался, что холм был туловищем этого чудовищного животного, а змея представляла его шею и голову, совершенно непропорциональные телу.

— Это, конечно, бронтозавр, — прошептал он. — Этакая громадина! Но нужно ретироваться — он может нечаянно толкнуть, опрокинуть, растоптать, хотя по существу это совершенно безобидный великан.

Скрываясь за листом «капусты», геолог начал было осторожно подвигаться назад. Ящер заметил это движение. Голова человека в светло-зеленой шляпе среди темной зелени кустов привлекла внимание чудовища. Оно приняло ее, очевидно, за сочный бутон или даже плод растения. Выплюнув остаток листа, ящер потянулся к ученому, который вдруг увидел возле своего лица розоватые мясистые губы и желтые резцы. Из чуть приоткрытой пасти вырывалось мощное кислое дыхание; с губ стекала зеленая струйка «капустного» сока. И вот губы схватили шляпу, сдернули ее с головы человека, подбросили вверх, подхватили и затянули в пасть. Но фетр пришелся не по вкусу ящеру. Мотнув головой, он выплюнул шляпу и потянулся за новым листом «капусты».