В уголовном процессе фактическое знание должно соотноситься с какой-то «системой отсчета», очевидно, что в сфере уголовного судопроизводства такая система, модель также существует в виде теории доказательств и права[123]. Уголовно-процессуальное познание «ищет своего». «Юридический факт — это не привычное нам знание естественнонаучного типа, объективно и однозначно отражающее реальное событие, а скорее проекция сложной юридической деятельности, несущей на себе печать и личности юриста, и особенностей меняющейся (в частности в связи в судебной реформой) ситуации в отечественной юриспруденции»[124].
Опять возвращаясь к примеру с относимостью, мы можем сказать, что относимость играет немаловажную роль и в процессе предынтерпретации, то есть и при получении данных чувственным путем: в результате наблюдения, эксперимента и пр. Относимость входит в число тех сформированных логикой навыков познания, от которых зависит своего рода «калибровка» сознания субъектов доказывания[125]. Наиболее ярко это проявляется в категории следа преступления, его переводе в знаковую систему (протокол). Так бывает, потому что относимость подразумевается субъектами как означивание реально существующей в природе связи между причиной и следствием или, наоборот, между следствием и причиной[126].
В составе фактического знания, кроме информации собственно об объектах действительности, всегда присутствует определенный слой знания, относящийся к априорным положениям, презумпциям, предшествующим самому процессу познания в уголовно-процессуальной форме. Такие презумпции могут происходить как из рационального опыта освоения действительности, так и носить прагматический, юридико-технический характер. Б факте всегда наличествует субъективная, интерпретационная компонента. Получается, что выделение инвариантного, объективного, неинтерпретационного содержания факта невозможно.
Существование факта невозможно без его субъективного выражения, наличие интерпретативной, смысловой компоненты является условием sine qua non становления фактического знания. Такая субъективная компонента факта является не только истолкованием полученных и проинтерпретированных эмпирических данных в пределах существующей процессуальной парадигмы, но и содержит отсылку к более глубинным априорным гносеологическим положениям, определяющим как возможность такого истолкования, как и правила отбора, получения и инвариантного обобщения эмпирического материала. Инвариантное содержание факта выступает отражением не действительного объекта реальности, а абстрактного эмпирического объекта, объекта, искусственно сконструированного для выполнения отдельной роли в отдельном наблюдении или эксперименте[127].
Уголовно-процессуальный факт обладает элементами содержания, происходящими из более высоких слоев познания, в частности, из самого права. «Субъективная» форма факта выражается формой предмета доказывания, формой источников доказательств, формой осуществления методов познания, короче «уголовно-процессуальной формой», в которой факт становится «конкретным в мышлении». На этот момент обращалось внимание и в отечественной уголовно-процессуальной литературе: «В виде результата информационного отражения в структуре знания следователя, прокурора, адвоката, судьи, как компонента сознания, определенное место занимает знание схемы предмета доказывания, содержащееся в уголовно-процессуальном законе. Это знание выступает как результат изучения текста закона и уголовно-процессуальной литературы и обобщения собственного опыта расследования, рассмотрения и разрешения уголовных дел. Ввиду этого в сознании указанных субъектов познания предмет доказывания не наличествует в виде голой схемы, а представляет собой сложное мыслительное образование, состоящее из представлений, понятий, суждений»[128]. В более обобщенном виде идею о детерминированности результатов доказывания, познания (а значит, и получения фактов) системой мировоззренческих идей, заложенных в праве, попытался определить А.В. Агутин. С основным посылом его работы мы согласны: доказывание обусловлено системой мировоззренческих идей уголовного процесса. Хотя конкретные его выводы, как нам кажется, не совсем удачны[129].
Уголовно-процессуальная форма факта выступает, таким образом, как единство противоположностей — абстрактного (теоретического) и эмпирического отражения объективного явления; форма процессуального факта неразрывно связана с его содержанием и является логическим способом связи факта как модельного отражения единичного с правом как генерализацией того общего, что присутствует во всей совокупности юридических фактов. В этом плане факты выступают одновременно и как эмпирические образы определенных ситуаций реальности, и как простейшие обобщенные определения правовых ситуаций.
Юридические факты (доказываемые факты из состава предмета доказывания) доказываются фактами. Факты, подлежащие доказыванию, заставляют субъекта отбирать из мира только такие средства — факты, которые способны выполнять задачу доказывания фактов, с которыми закон связывает наступление юридически значимых последствий. Процесс познания таков, что любой чувственно воспринимаемый факт приобретает определенный интерес и смысл, лишь включаясь в систему знаний. Подобно тому, как одно и то же слово в различных контекстах может нести различные смысловые оттенки, точно так же и содержание факта определяется в информационной системе. Сходный по своей чувственной выраженности элемент в разных информационных системах несет неодинаковую смысловую нагрузку[130].
Конечно, факты, которыми оперируют в суде, не могут рассматриваться как абсолютные величины, непроницаемые для сомнений; они есть данные, объективность которых опирается на здравый смысл и житейский опыт людей, который объединяет и стороны, и судей в единое сообщество тех, кто способен понимать друг друга и отличать правду от лжи, вероятное от невероятного[131]. Хотя мы считаем, тем не менее, что объективная основа факта существует. Любой факт, если его понимать как элемент знания, есть суждение субъекта о том, что было (есть). Правда истинность этого суждения зависит не только от его соотношения с другими суждениями, но и соотношения с реальным положением вещей, о котором делается данное суждение.
Субъект доказывания активен в достижении своих процессуальных целей. Активность субъекта в процессе граничит с его «партийностью». В состязательном процессе предубежденность каждой из сторон если прямо не оговаривается законом, то презюмируется. Значит, субъективность как-то связана с установкой субъекта познания получить знание, пригодное для решения своей задачи. С субъективностью факта связан известный прагматизм субъекта познания. Как пишет Банин, знание схемы предмета доказывания подозреваемым, обвиняемым, защитником, потерпевшим, гражданским истцом, ответчиком и их представителями занимает несравненно меньшее место в структуре их знаний, оно, как правило, имеет в своей основе обыденные представления о преступлении и будничный жизненный опыт. Но, несомненно, и у данных субъектов познания в результате взаимодействия чувственных представлений и общих понятий в сознании формируется познавательный образ того, что необходимо установить по конкретному уголовному делу. Это обусловлено системной природой любых человеческих знаний[132].
Та же самая относимость доказательств — это правильное наведение (способность факта быть наведенным) на главные факты[133]. Иными словами, относимость проявляет себя и в ходе предынтерпретации и в ходе постинтерпретации эмпирических данных. В следственном процессе субъект доказывания (следователь) в стадии возбуждения дела предынтерпретирует эмпирические данные исходя из представления о возможных признаках преступления. В последующей интерпретации он ориентируется уже на состав предполагаемого преступления. В состязательном процессе, на наш взгляд, моделью, с которой соотносят обе стороны свои интерпретации полученных данных, является обвинение (уголовный иск). Фактическим выступает знание, во-первых, принимаемое за достоверное и, во-вторых, служащее исходным моментом для постановки и решения процессуальной задачи. Понятно, что в разных типах уголовного процесса «фактулизация» данных происходит различным путем и субъекты испытывают воздействие установленной законодателем парадигмы, модели познания. Факт — это эмпирическое данное, информация плюс парадигма, модель познания, соответствующая одному из двух типов уголовного судопроизводства.
123
Они покоятся на всей системе рационального знания, выработанного нашей цивилизацией.
124
Розин В.М. Новая ситуация в юриспруденции: формы осознания // Состязательное правосудие: Труды научно-практических лабораторий. — М., 1996. — Вып. 1. — Ч. II. — С. 234.
125
Как писал Тайер, «есть принцип — не столько правило доказывания, сколько предположение, укорененное в самой концепции рациональной системы доказательств, противоположенной старым формальным и механическим системам — который запрещает получение чего-нибудь неотносящегося, не логически доказательного. Как мы должны знать, каковы эти запрещенные вещи? Не по каким-то правилам закона. Закон не предусматривает мерило относимости. Для этого он молчаливо обращается к логическому и общему опыту, предполагающему, что принципы рассуждения известны его судьям и министрам, так же, как обширное множество других вещей принимаются как уже достаточно известные им».
Thayer J.В. A Preliminary Treatise on Evidence at the Common Law. — P. 264.
126
См.: Владимиров Л.Е. Учение об уголовных доказательствах. — С. 38.
127
См.: Мелков Ю.А. Факт в позднеклассической науке. — С. 55–56.
128
Банин В.А. Предмет доказывания в советском уголовном процессе (гносеологическая и правовая природа). — Саратов, 1981. — С. 15 и далее.
129
Мы имеем в виду, скажем, такой его тезис: «Под принципом честности (внешним проявлением совести) уголовного процесса понимается мировоззренческая идея относительно сущего и должного в уголовном судопроизводстве, заключающаяся в том, что действия и слова участников уголовно-процессуальной деятельности не могут быть лживыми».
Агутин А.В. Мировоззренческие идеи в уголовно-процессуальном доказывании. — С. 13.
130
См.: Банин В.А. Предмет доказывания в советском уголовном процессе. — С. 20–22.
131
См.: Александров А.С. Перекрестный допрос в суде (объяснение его сущности и порядка проведения, а также практическое наставление к употреблению) / А.С. Александров, С.П. Гришин. — М., 2007. — С. 125.
132
Банин В.А. Предмет доказывания в советском уголовном процессе. — С. 23.
133
См.: Владимиров Л.Е. Учение об уголовных доказательствах. — С. 38; Люблинский П.И. Практический комментарий к УПК РСФСР. — 2-е изд., испр. и доп. — М, 1924. — С. 3.