— Конечно, удобно.

Мы снова вошли в первую комнату. Я увидел еще одну дверь.

— Скажите, пожалуйста, — спросил я хозяйку, — куда ведет эта дверь?

— Там еще две комнаты.

— Там живете вы?

— Нет, я живу по другую сторону. Комнаты эти сейчас не заняты. Они тоже отдаются жильцам.

Меня вдруг озарило:

— Но те комнаты, надеюсь, имеют отдельный выход в коридор?

— К сожалению, нет… Господин доктор уж должен согласиться на то, чтобы другой жилец проходил через одну его комнату.

— Что? — вскрикнул я. — Благодарю покорно! Я должен пускать через свою комнату чужих людей? Нечего сказать, прекрасно!

Итак, вот почему комната была так дешева! Поистине, трогательно. Я едва не лопнул от досады, но так устал от беготни, что даже не мог как следует выругаться.

— Возьмите, коли так, все четыре комнаты, — предложила хозяйка.

— К чему мне четыре комнаты? — проворчал я. — Черт бы побрал их.

В это мгновение позвонили. Хозяйка пошла открывать и оставила меня одного.

— Здесь отдаются меблированные комнаты? — услышал я.

«Ага, еще один!» — подумал я. И заранее радовался тому, что скажет этот господин в ответ на милое требование хозяйки. Я быстро вошел в комнату направо, дверь в которую оставалась открытою. Это было средней величины помещение, служащее одновременно и спальней, и жильем. Узенькая дверь на противоположной стороне вела в маленькую, пустую комнатку, скудно освещенную небольшим окном. Это окошечко, как и другие окна этой комнаты, выходило в огромный парк, один из немногих, которые еще сохранились в Берлине…

Я вернулся в первую комнату. Предварительные переговоры были исчерпаны, и новый наниматель должен был сию минуту увидеть обратную сторону медали. Но я ошибся. Не спросив даже о цене, он объявил, что ему эта комната ему не годится.

— У меня есть еще две другие комнаты, — сказала хозяйка.

— Не можете ли вы показать мне их?

Хозяйка и новый наниматель вошли в комнату, где был я. Он был мал ростом, в коротком черном сюртуке. Окладистая светло-русая борода и очки. Он имел совершенно бесцветный вид — один из таких людей, мимо которых проходят, не замечая их.

Не обращая на меня никакого внимания, хозяйка показала ему обе комнаты. К большой комнате он не проявлял никакого интереса, но маленькое помещение, наоборот, он осмотрел очень внимательно, и оно, по-видимому, ему весьма понравилось. А когда он заметил, что окна выходят в парк, у него на лице даже выступила довольная улыбка.

— Я хотел бы взять обе эти комнаты, — объявил он.

Хозяйка объявила цену.

— Хорошо! — сказал маленький господин. — Я сегодня же перевезу сюда свои вещи.

Он поклонился и повернулся к выходу.

— А куда выйти?

Хозяйка сделала безнадежную физиономию.

— Вам придется выходить через предыдущую комнату.

— Что? — спросил господин. — У этой комнаты нет отдельного выхода? Я должен всегда ходить по чужой комнате?

— Возьмите в таком случае все четыре комнаты! — простонала хозяйка.

— Но для меня это слишком дорого — четыре комнаты… Господи Боже! Значит, опять приходится начать беганье.

У бедной хозяйки побежали по щекам крупные слезы.

— Я никогда не сдам комнат! — сказала она. — За последние две недели приходило до ста нанимателей: всем им нравились комнаты, но все отказались брать их, потому что глупый архитектор не сделал двери в коридор. Этот господин тоже совсем было уж остался.

Она указала на меня и вытерла глаза фартуком.

— Вы тоже хотели нанять эти комнаты? — спросил меня маленький господин.

— Нет, другие. Но я, конечно, отказался от удовольствия постоянно пускать в комнату посторонних людей. Впрочем, вы можете утешиться: я уже тоже с десяти часов утра в поисках.

Наше короткое собеседование возбудило в хозяйке опять некоторую надежду.

— Господа так хорошо понимают друг друга, — промолвила она, — может быть, господа нашли бы возможным взять четыре комнаты сообща?

— Покорно благодарю! — возразил я.

Маленький господин внимательно посмотрел на меня и затем обратился ко мне:

— Я совершенно изнемог от поисков, — промолвил он, — а эти две комнаты подходят для меня как нельзя более. Что, если бы мы сделали попытку…

— Но ведь я вас совсем не знаю! — сказал я раздраженно.

— Мое имя Фриц Беккере. Я очень тихий человек и почти не буду вам мешать. Если же окажется, что вам это неудобно, вы можете всегда отсюда уехать. Ведь это не брак.

Я молчал. Он продолжал:

— Я предложу вам следующее: общая цена за все эти комнаты девяносто марок. Будем класть на каждого по половине. Я беру эти две комнаты, вы берете две другие. Я должен иметь право свободного прохода через вашу комнату, а кроме того, я хотел бы по утрам пить кофе в вашей комнате. Я не люблю завтракать в той комнате, в которой сплю.

— Пейте кофе в маленьком помещении.

— Оно будет мне служить для… для другой цели. Но еще раз уверяю вас, что я никоим образом не буду вам в тягость.

— Нет! — промолвил я.

— Ну, тогда, — возразил господин Беккере, — тогда, конечно, ничего не поделаешь. Тогда нам обоим не остается ничего другого, как отправиться на охоту.

Снова вверх по лестнице, вниз по лестнице… приятнее разбивать камни на большой дороге…

— Погодите! — обратился я к нему. — Я, пожалуй, попробую проделать этот опыт.

— И отлично!

Хозяйка сияла:

— Сегодня счастливый день.

Я подписал условие и попросил ее послать за моими вещами. Затем я распрощался. Я чувствовал адский голод и отправился где-нибудь пообедать.

Но уже на лестнице я стал сожалеть о своем решении. Всего охотнее я вернулся бы и взял свои слова обратно.

На улице я встретился с Паулем Гаазе.

— Куда? — спросил я.

— Я не имею местопребывания. Я ищу.

Я пришел сразу в хорошее настроение. По крайней мере, у меня теперь было «местопребывание». Я отправился с художником в ресторан, и мы очень основательно поели.

— Пойдемте сегодня вечером на праздник художников, — предложил мне Гаазе. — Я приду за вами.

— Хорошо!

Когда я вернулся в мое новое жилище, мои чемоданы уже были там. Хозяйка и артельщики пришли мне на помощь, и часа через два все было благоустроено: олеографии и безделушки были убраны, и комната до некоторой степени приобрела характер ее нового жильца.

В дверь постучали.

Вошел художник.

— А, у вас здесь очень недурно… Вы устроились с толком и со смыслом, — решил он. — Но пойдемте. Уже девять часов.

— Что? — Я взглянул на часы. Он был прав.

В это мгновение в дверь снова постучали.

— Войдите!

— Извините, это я.

В комнату вошел Беккере; двое артельщиков тащили за ним огромные ящики.

— Кто это такой? — спросил Пауль Гаазе, когда мы уже сидели в трамвае.

Я раскрыл ему секрет моей комнаты.

— Ну вы, кажется, сели в лужу… Впрочем, нам здесь выходить…

На другое утро я поднялся довольно поздно. Когда хозяйка принесла чаю, я спросил ее, завтракал ли уже господин Беккере.

— Еще в половине восьмого, — ответила она.

Это было мне очень приятно. Если он всегда встает так рано, то он не будет мне в тягость. И в самом деле, я вообще не видел его. Я прожил в своем новом жилище три недели и почти совсем позабыл о своем сожителе.

Однажды вечером, часов около десяти, он постучался в дверь, разделявшую наши владения. Я крикнул: «Войдите!», — и Фриц Беккере отворил дверь и вошел в мою комнату.

— Добрый вечер! Я вам не мешаю?

— Ничуть. Я как раз только что покончил с моим писанием.

— Значит, я могу на минутку зайти к вам?

— Пожалуйста. Но только с одним условием: вы курите длинную трубку, а у меня душа не переносит ее. Сигар или сигареток я могу предложить вам сколько угодно.

Он вернулся в свою комнату, и я слышал, как он выколачивал трубку об окно. Затем он снова явился и закрыл за собою дверь. Я пододвинул к нему ящик с сигарами.

— Пожалуйста.