Слева и справа от дороги стеною стоял дремучий сосновый лес. Вглядываясь в темноту леса, Зарницкий все больше морщился и мрачнел. Возможно, соблазнившись солидным вознаграждением, он не доложил о поездке своему руководству, и теперь им овладевал страх. Видимо, ему очень хотелось быть подальше от этого леса, таящего в себе неожиданности. И когда на дороге послышался шум мотора, он оживился.

Эльфи выскочила на асфальт, и на нее чуть-чуть не налетел длинный, как сигара, сверкающий хромом лимузин, идущий в Вену.

Машину вел по-видимому, какой-то аристократ. Кузов машины был пуст.

Подбежав к разодетому водителю, Эльфи стала просить его подвезти нас до Вены.

— Италиано, — ответил он ей нараспев, указывая на себя. И деловито спросил:

— Сколько вас?

— Трое, — сказала Эльфи.

Все разместились сзади. Я сел рядом с Эльфи, Зарницкий— против меня, на откидном стульчике. Все радостно улыбались.

Я спокойно ждал наступления финала. События развивались без осложнений. Цель всей этой с виду праздной поездки— вывезти Франца и Эльфи в нашу зону, а затем пересадить их в другую автомашину — была достигнута.

Шофер гнал быстро. И уже через несколько минут на нас начала надвигаться Вена громадами домов и широченными кронами разросшихся каштанов. Но вот машина вздрогнула, стремительно вошла в крутой вираж и на большой скорости едва не перевернулась на бок.

Все вокруг заволокло пылью.

Я быстро приподнялся и всем телом навалился на Зарницкого, крепко сжимая ему руки.

Он зарычал. Эльфи взвизгнула.

Но в это время до слуха донесся скрип засова на воротах. Мы въехали в расположение советской воинской части в предместьях Вены.

К автомашине подбежали автоматчики.

Зарницкий поднял руки вверх, и я сразу же извлек из-под его левой руки пистолет «Вальтер».

Эльфи окинула меня взглядом, полным ненависти.

— В Сибирь? — спросил у меня Зарницкий с кривой усмешкой, похожей на гримасу.

Я молча кивнул головой.

— Только не передавайте меня чехам, — попросил он.

— Они не будут на нас в обиде. Мы за все взыщем.

Из лимузина вылезал шофер, теперь уже в пыльной и измятой одежде.

— Спасибо, Ибрагим!

Я подбежал к Салбиеву и крепко обнял его…

Над Веной всходило солнце, наступал новый день.

В один из летних солнечных дней, проснувшись в своей новой квартире в Вене, мы с Ольгой решили: едем на Пратер. Пратер — это остров или, вернее, юго-восточная часть острова, расположенная между каналом и основным руслом Дуная. Парк является традиционным местом народных гуляний.

Здесь масса всевозможных аттракционов, игральных площадок, беседок и, конечно, ресторанов и кафе с нескончаемой музыкой, песнями и танцами.

Домой мы возвращались в переполненном до предела трамвае. Но вот остановка, и мы начали штурмовать выходную дверь.

Как раз в тот момент, когда одна моя нога была уже на земле, трамвай сильно качнуло. Сзади меня послышался лязг и треск. Я обернулся.

По тротуару бежала девочка. А рядом лежал на боку автомобиль военного типа. Вся передняя его часть, которой он налетел на дерево, была исковеркана, из радиатора валил пар, кругом валялись осколки стекла. Подбежав к разбитой машине, я увидел мертвого, с раздавленным черепом старика и стонущего, залитого кровью шофера.

— Поднимайте машину! Вытаскивайте шофера, он еще жив, — крикнул я подоспевшим прохожим.

Несколько австрийцев стали помогать мне. И когда мы общими усилиями подняли машину, из кабины выскользнул и упал к моим ногам небольшой коричневый портфель на молнии. Подняв портфель, я машинально сунул его в руки подоспевшей Ольге.

Полицейские стали оцеплять место аварии, оттесняя толпу на тротуар. Подъехала скорая помощь, любопытные венцы запрудили обе стороны улицы.

Снова увидев Ольгу, я вспомнил о портфеле и взял его у нее. Заглянув в портфель, увидел аккуратно сложенную пачку бумаг с отпечатанным на машинке немецким текстом, кое-где подправленным скорописью. Но первые же слова, которые мне удалось прочесть, раздвинув стенки портфеля, заставили меня вздрогнуть:

«Донесение № 63. Советские войска в Австрии».

Я быстро захлопнул портфель, сунул его в продуктовую корзинку, которую брала с собой жена и, увлекая ее за собой, торопливо направился к дому.

В тот же день портфель нашел надежное место в моем служебном сейфе. Он лишил меня долгожданного отпуска, вовлек в тяжелую и опасную работу.

Но, как говорят, игра стоила свеч.

Примерно на десяти-двенадцати печатных листах излагались подробнейшие сведения о советских оккупационных войсках в Австрии: об их численности, вооружении и дислокации. К тому же сведения были настолько точные, что поначалу вызвали переполох в нашем армейском штабе, когда мы доложили о них командующему. Нашлись горячие головы, предложившие произвести срочную перегруппировку войск, замаскировав ее маневрами.

И только командующий трезво оценил положение.

— Все остается на своих местах, — сказал он, обращаясь к собравшимся по его вызову офицерам. Некоторые предлагают перегруппировку. А что она даст? Привлечет внимание прессы, встревожит народ. А через месяц шпион, который, как видно, работает не один, снова добудет исчерпывающую информацию и перешлет ее своему центру. Нет, пусть лучше поработает наша контрразведка. Надо объявить войну этому шпиону и изловить его.

Хотя командующий об этом и не говорил, но он знал, что фактически борьба уже шла. Правда, она только начиналась.

Два листика из всей кипы бумаг, известные только Федчуку, командующему и мне, были тщательно переведены и переложены в другую папку, два ценных листика, в которых каждое слово могло стать для контрразведчика победой и поражением. Это уже зависело от него. Не зря, передавая мне эти листики, Федчук недвусмысленно намекнул:

— Беритесь за это дело и помните — умелому раскрытию тайн всегда способствуют личный талант контрразведчика, его навыки и квалификация.

Намек был не случаен. Записи сразу же были оценены, как уравнение со многими неизвестными.

«Родился, — писал о себе шпион, — в 1918 году в городе Пфарверфен, близ Зальцбурга. Отец, врач городской больницы, в 1935 году казнен за монархическую деятельность в тюрьме Штайн на Дунае, в числе трех других обвиняемых. С 1940 года я служил в Иране и Турции (официант, парикмахер) от абвера. С 1941 года курьер немецкой разведки на восточном фронте. В 1946 году поступил в Венскую торговую школу, которую оставил, не дождавшись ее окончания. Все эти годы сотрудничал с новой немецкой разведкой в Мюнхене, но вынужден был порвать связь из-за несправедливой придирчивости шефа, который требовал слишком много, забывая о том, сколь трудно сравнивать теорию с практикой в русской зоне. Полагаю, что все мои сообщения имеют большую ценность. (Здесь, несомненно, сказывается моя военная подготовка). Прошу Вас, мой уважаемый господин, не забывать о том, какому риску я себя подвергаю, и проявлять терпимость».

Подпись под этим текстом разобрать было невозможно.

Поскольку автор не указал ни своей фамилии, ни имени, ни адреса, то первой моей задачей было как можно быстрее установить его личность. Остальные задачи умещались на втором листике бумаги в небольшом столбике машинописного текста:

«Возможности:

Баден — служащий магазина.

Брук — девушка из кафе.

Медлинг — парикмахер.

Винер-Нейштадт — каменщик строительной фирмы.

Амштеттен — врач.

Санкт-Пельтен — учитель народной школы.

Цистерсдорф — владелец закусочной.

Гюссинг — егерь лесничества.

Креме — портной, принимающий заказы у русских».

И опять неразборчивая подпись и приписка: «Сообщения последуют через известный Вам почтовый ящик в Бад-Гаштейне».

Итак, я оказался лицом к лицу с крайне опасным врагом, готовым продаться кому угодно, лишь бы ему хорошо платили. Другой профессии у него не было — торговец из него не получился. Куда легче забраться в уголок и плести грязную паутину, запутывая в нее жадных к деньгам людей.