С тревогой и вместе с тем с какой-то уверенностью в успех ложился я в постель в своей одинокой квартире. «Обстановка, конечно, здесь сложная, противоречивая, — думал я, — но, может быть, и не в такой степени, как охарактеризовал Ибрагим. Буду искать опору в людях».

Утром Ибрагим собрал всех офицеров и доложил о поставленной перед нами задаче по усилению охраны военных объектов. Решили вместе с дежурными помощниками выехать в наши воинские части и еще тщательнее ознакомиться с их расположением и охраной.

Свою работу мы начали с военного аэродрома, находящегося в нескольких километрах от города. Местность вокруг была ровной и гладкой, и только со стороны дороги протянулась полоса кустарника с небольшим овражком, залитым водой. К оврагу примыкали маленькие огороды с будочками, принадлежащие австрийцам. Мы пришли к выводу, что за этим участком следует понаблюдать, т. к. и овраг и кустарник могли быть неплохими укрытиями для любопытных.

В штабе части нас радушно встретил загорелый светловолосый полковник. Поздоровавшись с комендантом, он прежде всего осведомился, что натворили его «летуны». Когда же мы доложили о цели визита, он сморщился и сразу потерял интерес к разговору.

— Людей нет, — сокрушенно развел он руками. — Да и какие могут быть здесь шпионы? У меня ведь все на виду. Я же летаю, а не роюсь в земле, не прячусь. И для того, чтобы увидеть мое оружие, достаточно хотя бы одним глазом посмотреть в небо.

С этими словами он поднял голову к потолку и указал пальцем на прикрепленную к нему модель самолета:

— Вон смотрите…

— Да, но враг интересуется не только самолетом в воздухе, — возразил я. — Ему важно сосчитать самолеты, выяснить, как они охраняются, как вооружены. Наконец, воспользовавшись беспечностью, сфотографировать их, да и прихватить с собой кое-что из того, что плохо лежит.

— Разве что-нибудь ожидается? — насторожился полковник.

— Ожидается, — резковато ответил я.

— Ну, раз так — выставлю пост.

Мы договорились с полковником о том, что он сам подберет хороших, бойких ребят и сам их проинструктирует. Для наблюдения за кустарником, оврагом и огородами будут выделены дозорные. Поддержание постоянной связи с аэродромом Ибрагим возложил на Комарова.

Расставались мы с новым знакомым, как старые друзья. Он даже любезно пригласил нас в одно из ближайших воскресений съездить с ним на рыбалку в район Аланда[1].

В самом городе М., в здании бывшей Военной Академии, размещался один из крупных штабов группы. Ибрагим познакомил меня с начальником этого штаба, который оказался бывшим пограничником. С ним мы договорились быстро. Нам достаточно было его заверения в том, что он лично займется вопросом усиления охраны штаба. Ибрагим, в свою очередь, обязался обеспечить эффективное патрулирование на подступах и взял на себя постоянную связь с этим объектом.

Кроме штаба, в городе размещались еще небольшие подразделения артиллеристов и связистов. Они находились в окружении городских построек, и часть их территории очень хорошо просматривалась с верхних этажей и чердаков нескольких прилегающих к ним зданий. Мы поговорили с командирами, и они пообещали, что учтут это обстоятельство при организации охраны. Проверят, не ведется ли наблюдение за расположением частей из окон и чердаков.

Для связи с артиллеристами Ибрагим назначил старшего лейтенанта Константинова, а к подразделению связистов прикрепил старшего лейтенанта Обухова, предложив им бывать почаще в этих частях.

Всю первую неделю я почти не выходил из комендатуры. За это время Ибрагим познакомил меня с бургомистром и его заместителем, начальником полиции, кстати, и тот и другой оказались коммунистами, с начальником жандармерии, с редактором и издателем местной газеты, о котором ходили нелестные слухи о его службе в СС, и множеством других официальных и частных лиц, которым представлял меня, по моей просьбе, как офицера по контролю за денацификацией.

Все они были со мной любезны и обходительны, обещали искреннее сотрудничество, радовались возможности обходиться без переводчика. Жизнь в городе шла спокойно, происшествий не было, и мы целиком погрузились во внутренние дела.

Многие ночи просиживали мы с Ибрагимом над графиками и схемами или носились по городу, изучая и проверяя организацию охраны и бдительность патрулей. Эти личные проверки помогли нам правильнее расставить силы и поднять ответственность людей за несение гарнизонной службы.

И только перед самым рассветом отвечал я на письма Ольги, которая регулярно сообщала о своей жизни в далекой Москве. Из ее писем я знал, что она уже представила документы, необходимые для получения разрешения на выезд в Австрию, и теперь с нетерпением ожидала ответа.

Как-то рано утром я сквозь сон услышал голос Ибрагима. Быстро поднялся, отворил дверь.

— На аэродроме задержали австрийку, звонили, что ждут тебя. Поехал бы я и сам, но не могу. Сегодня приемный день, и Обухов доложил, что уже появились первые посетители. Машина ждет у подъезда.

Я быстро собрался и уже через тридцать минут подъезжал к штабу авиационного подразделения.

След велосипеда на проселочной дороге к аэродрому обрывался у кустарника, заслонявшего собой стоянку самолетов и различные вспомогательные постройки. Сержант Филиппов и солдат Семенов, совершавшие в дозоре обход аэродрома, насторожились. Поручив Семенову наблюдение за дорогой, Филиппов неслышно вошел в кустарник.

Было раннее, ясное утро. Восходящее солнце играло своими лучами в густой листве. Весело щебетали птицы. Из далекой деревни доносилось звонкое и раскатистое пение петуха. В кустарнике еще держалась прохлада.

Филиппов двигался осторожно, тщательно осматривая каждый куст, каждую ямку. «Может, солдат на велосипеде возвращался в казарму, а затем пересел на попутную автомашину, погрузив на нее велосипед», — подумал он, но сразу же отказался от этой мысли: следов автомашины на дороге заметно не было.

Но вот за кустами в канаве что-то сверкнуло… Велосипед! Послышалось шуршанье, шаги. Ветви раздвинулись, Филиппов встал. Навстречу ему шла молодая девушка со свежим букетом полевых цветов. Заметив Филиппова, она вздрогнула, отшатнулась, но затем, смущенно улыбнувшись, сказала, указывая на цветы:

— Цветы. Сегодня приезжает мама.

Филиппов понял, что речь идет о цветах для матери, но помнил он и недавнее указание своего командира о том, — что всех подозрительных лиц, появившихся в районе аэродрома, необходимо задерживать и сопровождать в штаб.

Девушка уже взялась было за велосипед, но Филиппов остановил ее. Подозвав Семенова, оставил его вместе с девушкой, а сам двинулся туда, откуда она появилась. Пройдя метров сто, вышел на опушку кустарника к подсобным бытовым и хозяйственным постройкам подразделения. За ними шли штаб и казарма, а дальше аэродром с длинными рядами боевых самолетов.

— Задержу, — решил он, — а там разберутся.

Вернувшись назад, он указал девушке на дорогу к штабу.

— Приезжает мама, приезжает мама, — слезливо повторяла она и вдруг заплакала тихо и протяжно.

— Значит, вы говорите, — уточнял я у Филиппова, — что с того места, откуда шла девушка, хорошо виден аэродром?

— Как на ладони. Это меня и насторожило.

— А вдруг девушка выбросила в кусты какие-либо компрометирующие материалы. Вы не осматривали кустарник?

Филиппов смущенно заулыбался, но вскоре нашелся и отрапортовал:

— Для этого надо человек десять солдат.

— Кустарник мы осмотрим, — вмешался авиационный полковник и приказал Филиппову позвать к нему командира роты охраны.

— Кстати, — попросил я, — дайте, пожалуйста, указание проверить также, растут ли в кустарнике цветы, из которых составлен ее букет.

Вскоре полковник вышел, и я пригласил австрийку, сидевшую на длинной скамье около штаба под охраной солдата Семенова.

Молодая, привлекательная, одетая в простое легкое платье, она остановилась у стола, все еще вытирая глаза совсем крошечным зеленым платочком. И я почувствовал жалость к этому существу, такому юному — почти ребенку — и такому хорошенькому.