— Но у нас больше нет никаких свидетельств, — возразил Андрей, сохранявший до того нейтралитет.

— Неправда! — снова заспорил Борис. — У нас могут оказаться десятки новых свидетелей, если хорошенько поискать...

— Где? — удивился Андрей.

— В книгах, рассказывающих о том времени,

— А Борис прав! — поддержал его Максим Иванович. — Вспомните — у нас ведь есть еще одна ниточка...

— Какая? — недоверчиво спросил Андрей. — Мы вроде все возможности использовали.

— Показания полицейского, что якобы продала организацию некая Зинаида.

— Но мы уже знаем из воспоминаний, — горячо заспорила Лариса, — что в этой подпольной организации женщин, кроме Новинской, не было. А Саша никак не могла стать предательницей.

Максим Иванович скептически покачал головой:

— Лариса, извини, но ты рассуждаешь по-дилетантски.

— Как это?

— А так. Женская кличка вовсе не означает, что провокатор — женщина. Охранники в целях конспирации давали своим агентам самые неожиданные прозвища. Вот что, например, вы знаете о Блондинке?

— Блондинка? Какая еще Блондинка? — наперебой заговорили все.

— Вот видите, — торжествующе заметил Максим Иванович. — Первый раз слышите! А ведь Блондинка была, точнее, был одним из самых матерых и высокооплачиваемых агентов охранки. Только после свержения царизма, когда часть секретных архивов, которые не успели сжечь жандармы, попала в руки революционеров, выяснилось, что под кличкой Блондинка скрывался довольно известный журналист, сотрудник «Русского слова» Иван Яковлевич Дриллих. Он состоял секретным сотрудником московского охранного отделения с октября девятьсот десятого года, за что получал по сто пятьдесят рублей ежемесячно.

Вот какова история его падения. В октябре того же года было перлюстрировано письмо (вскрытием частных писем охранка занималась постоянно, при каждом отделении были так называемые «черные кабинеты»), отправленное из Москвы в Киев некоему Закржевскому, следующего содержания: «Вы удивитесь, когда узнаете, что произошло со мной за это время. Одессу я, к счастью, окончательно оставил и теперь пишу вам из Москвы, где нахожусь уже вторую неделю. Выбросила меня из Одессы несчастная (счастливая) случайность. За старые грехи у меня теперь очень сложные счеты с администрацией (подлежу ссылке в Томскую губернию). Если бы я не улизнул из Одессы вовремя, то теперь бы уже гулял по этапу в сии неприветливые страны. Выручил, однако, случай: как раз в тот момент, когда в Одессе пришли меня арестовывать, я был в Петербурге, и только потому теперь на свободе. Естественно, что у меня нет ни малейшего желания быть обывателем Томской губернии, а потому я и перешел на нелегальное положение. Думаю продержаться таким образом до тех пор, пока путем страшно сложных хлопот не удастся добиться отмены ссылки. Есть надежда, что это удастся. На первое время сохраняю связи с „Одесским листком”, а там будет видно, что бог даст. Адресуйте мне так: Москва, 9 почт, отд., до востребования. Владимиру Павловичу Матвееву».

Об этом подозрительном письме было доложено директору департамента полиции, а он наложил резолюцию: «Выяснить». Тотчас же полетели предложения найти автора письма начальникам московского, одесского и санкт-петербургского охранных отделений. Выяснение не потребовало больших трудов и усилий. Четырнадцатого октября начальник московского отделения Заварзин доложил департаменту полиции, что «по документу на имя Владимира Павловича Матвеева проживал в Москве с 22 августа Иван Яковлев (Морищев) Дриллих, род. в 1879 году, журналист, лютеранин, который был обыскан и арестован».

На допросе Дриллих показал, что за газетную статью был присужден киевской судебной палатой к заключению в крепости на один месяц. На его несчастье, он был австрийским подданным и, как опороченный по суду иностранец, не имеющий связи с отечеством, по постановлению киевского, волынского и подольского генерал-губернатора был подвергнут ссылке в Томскую губернию. От ссылки он бежал и проживал по нелегальному паспорту. Полковник Заварзин поставил Дриллиху условие: или ссылка по этапу в Сибирь, или жизнь в Москве на положении секретного сотрудника. Дриллих выбрал последнее, и Заварзин сообщил департаменту, что «арестованный 14 октября Дриллих на основании чисто агентурных соображений 18 октября из-под стражи освобожден». Так Дриллих стал Блондинкой, превратившись из представителя самой независимой профессии в штатного осведомителя.

— Значит, вполне может быть, что кличку Зинаида носил Гусев? — предположил Борис.

— Возможно, — согласился Максим Иванович. — Но не исключено, что оказался завербованным и Симонов.

— Это нелогично! — заспорил Андрей. — Ведь Симонов покончил самоубийством...

— А ты не предполагаешь» — неожиданно вмешался Борис, — что Симонов решил бросить тень на Гусева, а когда увидел, что Решетников по-прежнему ему не доверяет, в припадке страха повесился?

— По-моему, вы все усложняете, — заявил Игорь. — В общем, будем считать, что Борис нас убедил в необходимости дальнейшего расследования, каковое мы ему и поручаем, как специалисту по литературе.

Все рассмеялись, но Борис не обиделся:

— Увидите, я докажу, что провокатором был Гусев.

Максим Иванович шутливо погрозил пальцем:

— Исследователь должен быть беспристрастным!

На следующий день Борис пришел в Государственную историческую библиотеку, расположенную в уютном Старосадском переулке. Уже первое знакомство с такими фундаментальными трудами, как «Очерки истории Московской организации КПСС», «Краткая история рабочего движения в России», монография профессора Г. А. Арутюнова «Рабочее движение в России в период нового революционного подъема 1910 — 1914 гг.», показало, что он находится на правильном пути. Действительно, охранке не раз с помощью провокаторов удавалось производить массовые аресты подпольщиков. Вот что, например, было написано в «Очерках»: «Крайне осложняло работу московских большевиков то обстоятельство, что в Московской организации продолжали действовать засланные охранным отделением опытные провокаторы, которые были осведомлены о делах организации и которых в течение длительного времени не удавалось разоблачить. ...Наиболее опасными из них являлись А. С. Романов, числившийся работником Областного бюро РСДРП, А. И. Лобов — студент Московского коммерческого института, входивший в состав Московского комитета, А. А. Поскребухин, входивший в состав Организационной комиссии по восстановлению МК и в состав МК, Ф. И. Попов, А. И. Николаев, С. И. Соколов. Позднее провокаторы были разоблачены и после победы Великой Октябрьской социалистической революции расстреляны по решению революционного трибунала».

Увидев, чем Борис интересуется, библиотекарь посоветовала ему пройти в библиографический отдел, где вдоль больших шкафов с бесчисленными ящиками тихо, как тени, ходили люди в поисках «своей» книги. А вот и первая находка! Борис тщательно переписал с карточки название: «Террористы и охранка». Авторами книги оказались французские социалисты Жан Лонге и Георгий Зильбер, предисловие написал известный революционер Жан Жорес. Издана была книга книгоиздательством «Прометей» в Москве в 1924 году. Получил он ее только на следующий день, в читальном зале.

Борис уселся за длинный стол, где уже сидели несколько человек, и углубился в чтение книги.

« Правительства всех стран и всех времен в их борьбе против революции никогда не останавливались ни перед какими средствами. Самым бессовестным, самым преступным из этих средств является, несомненно, пользование агентами-провокаторами. Сплошь и рядом в прошлом столетии правители Франции, Германии, Италии прибегали к этому бесчестному средству, чтобы раздавить революционное движение или воспрепятствовать успехам грозных заговоров...»

Российские самодержцы также использовали предателей для подрыва революционного движения. Еще в 1825 году в тайное общество декабристов проник некий Шервуд, который их подло предал, подав докладную записку Александру I. В вознаграждение за свою измену он получил право именоваться впредь, вероятно в насмешку, Шервудом Верным. Характерно, что через несколько лет он был приговорен за мелкое мошенничество к тюремному заключению.