— Даже за границей? — удивился Андрей. — Не может быть!

— Совершенно точно сказал Борис, — подтвердил Максим Иванович, — к сожалению, полковник Заварзин имел своего агента в Париже, побывали его люди и в Лонжюмо, и на острове Капри, у Горького, и даже в Поронине. Известно, что, когда Владимир Ильич послал Серго Орджоникидзе в Россию для подготовки Всероссийской конференции, которая впоследствии собралась в Праге, Заварзин был заранее уведомлен, о предстоящем визите Серго. Только благодаря удивительной ловкости и конспиративной опытности Орджоникидзе удалось уйти из расставленных ловушек... Так что московское охранное отделение было одним из сильнейших и опаснейших для революционного движения.

— Структурно оно состояло из трех основных частей, — продолжал рассказ Борис, — общая канцелярия, отдел наружного наблюдения и агентурный отдел. Сердцевиной канцелярии был карточный алфавит, в который вносились все лица, так или иначе проходившие по делам охранного отделения. В алфавите находилось свыше трехсот тысяч карточек!

— Триста тысяч! — ахнул Андрей. — В Москве в то время жило, если мне не изменяет память, около двух миллионов человек. Пусть половина — это дети и старики. Значит, практически каждый третий был на учете! Ничего не скажешь, действительно — масштаб!

— Но сердцем и мозгом охранного отделения, — вел свой рассказ дальше Борис, — был, конечно, агентурный отдел, или отдел внутреннего наблюдения, к которому примыкало секретное делопроизводство и где велась и разработка данных, получаемых путем перлюстрации писем в так называемом «черном кабинете» при почтамте. В агентурном отделе сосредоточивалась самая сущность работы отделения. Все остальное либо было вспомогательным аппаратом, либо разрабатывало и систематизировало данные, добытые внутренним наблюдением. На правильной организации и функционировании секретной агентуры были сосредоточены все помыслы начальника отделения и его сотрудников — жандармских офицеров.

Каждый из секретных сотрудников имел свою кличку, под которой фигурировал во всех секретных переписках, она же ставилась в заголовке его агентурных записок. Кстати, до девятьсот десятого года в отделении не составлялось агентурных записок по сведениям отдельных сотрудников, и каждый жандармский офицер держал имена своих агентов только в памяти.

Интересно строилась работа агентурного отдела. Каждый агент работал с определенным жандармским офицером. Только этот офицер знал его настоящую фамилию и другие «установочные данные». Кроме того, сведения о личностях всех работающих в отделении сотрудников имелись в письменной форме у начальника отделения и хранились в его кабинете. Кроме офицера-руководителя и начальника отделения личность сотрудника открывалась только департаменту полиции, да и то не всегда.

Свидания секретных сотрудников с офицерами происходили на конспиративных квартирах охранного отделения, которых одновременно бывало в Москве четыре-пять. Квартиры эти содержались надежными лицами из числа надзирателей или канцелярских служащих охранного отделения. С иными сотрудниками офицер встречался чуть ли не ежедневно, с другими — не чаще раза в месяц, а то и реже. Сведения сообщались устно, в беседе с офицером.

Иногда сотрудники представляли письменные донесения. А в обязанности некоторых осведомителей, в частности таких, как Блондинка, входило представление более или менее обширных литературных обзоров тех или иных отраслей политического и общественного движения.

Все рассказанное сотрудником офицер, как правило, в течение суток оформлял в виде агентурной записки, где указывалась фамилия офицера, кличка агента, дата приема сведений и к какой партии или движению они относятся. Далее шло содержание сведений. На широких полях делались пометки о принятых мерах — обыски, аресты, «установка» лиц, упоминаемых в записке, и так далее. На основании агентурных записок составлялся карточный алфавит на всех упоминаемых лиц. Карточки были разных цветов: синие — у социал-демократов, красные — у эсеров, зеленые — у анархистов, белые — у кадетов, желтые — у студентов. Кроме общего алфавита агентурного отдела, содержащего триста тысяч карточек, существовал специальный социал-демократический алфавит.

Сведения агентурного отдела передавались по необходимости в отдел наружного наблюдения. Каждый вечер филеры собирались в отделе, сдавали свои рапортички и получали новые задания. Их обязанностью было исключительно внешнее наблюдение, то есть представление о том, когда и куда ходил наблюдаемый, с кем встречался или беседовал, как был одет, какие у него наружные приметы (походка, облик, растительность и так далее), что носил или возил с собою, где и как исчез из-под наблюдения...

При этом филерам предписывалось не приближаться к наблюдаемым, разговоров их не слушать, дабы «не провалить наблюдение». Охранное отделение давало им сведения о предстоящих собраниях, а филеры должны были провожать членов собрания до их домов и доносить, кто и куда вернулся.

Иногда филерам поручалась доставка в охранку кого-либо из наблюдаемых, которых они старались «взять» в безлюдном месте и приглашали следовать на извозчике.

Офицеры отделения часто поручали филерам наблюдать за своими сотрудниками в целях проверки их донесения. Филеры никогда не знали, наблюдают ли они за «своим», то есть за лицом, состоявшим секретным сотрудником охранки, или не за своим.

Пешим филерам помогали извозчики охранного отделения, обязанности которых заключались в том, что в означенное время надо было прибыть в определенное место или отвезти филеров или начальство, куда нм было приказано.

Особых самостоятельных поручений по слежке конным филерам не давалось, даже воспрещалось подъезжать близко к наблюдаемой квартире, чтобы не «провалить наблюдение».

Отделу наружного наблюдения подчинялись также полицейские надзиратели участков. Они по требованию офицеров и чиновников отделения наводили формальные справки о лицах, интересовавших охранку в каком-либо отношении: делали выписки из домовых книг, расспрашивали иногда домовую или гостиничную администрацию о том, кто именно и по какому документу проживает, чем занимается, куда ходит, откуда приехал и так далее.

Кроме участковых, имелись еще вокзальные полицейские надзиратели. Они обязаны были присутствовать при отходах и приходах поездов для оказания содействия филерам.

— Отлаженная машина, что и говорить, — заметил Игорь. — Все, что ты нам рассказал, Боречка, конечно, очень полезно, но в поиске Зинаиды мало что прибавило. Согласен?

Борис пожал плечами:

— Конкретных секретных сотрудников мне действительно не удалось установить. Как известно, после свержения царя охранка в первую очередь сожгла свои архивы. Правда, один любопытный снимок я вам все же покажу. Он был опубликован в газете «Социал-демократ» за девятьсот девятый год. Мне разрешили сделать фотокопию.

Борис эффектным жестом бросил фотографию на стол. Все по очереди внимательно начали ее рассматривать. На снимке был изображен худощавый мужчина, одетый довольно элегантно, в мягкой круглой шляпе, сидящий в вольной позе, нога на ногу, на садовой скамейке. Живое лицо украшено пышными усами. Под фотографией имелась подпись:

«Рабочий Иван Федорович Петров (он же Иван Федоров, он же Гриша Петров), бывший член московской с.-д. организации и московского профессионального союза по металлу, объявляется провокатором.

Моск. ком. Р.С.-Д.Р.П.

О. Б. Центр. Пром. района»

— После такой публикации этому Грише Петрову, конечно, несдобровать! — заметил Андрей,

— Я думаю, — кивнул Борис.

— Все это здорово, — сказал Игорь, крутя в руках фотографию, — но где же наша Зинаида? Неужели мы так никогда и не узнаем?

Борис развел руками, демонстрируя свою беспомощность.

— Я не знаю, где еще искать. Повторяю — архив охранки был сожжен, и многим провокаторам, видимо, удалось уйти от справедливого возмездия.

— Думаю, что сдаваться рано, — улыбнулся Максим Иванович. — Был я на днях у своего учителя. Да, да, не удивляйтесь, — у вашего учителя есть свой учитель. Человек энциклопедических знаний и абсолютной памяти. Я ему рассказал о наших поисках, и о Зинаиде в частности. Он задумался, потом говорит: «Что-то, мне кажется, встречал я об этой Зинаиде». Долго копался на полках и вдруг преподнес мне вот эту книжицу. На время, конечно.