Все говорило о том, что судьба Торрентиуса решена окончательно и что света свободы ему уже не видать.

Но дело внезапно приобрело неожиданный оборот, описав удивительно широкий круг, так как принц Оранский получил письмо от короля Англии Карла I^{79}. Дата документа — 30 мая 1630 года.

«Mon cousin[28], — писал английский монарх, — узнав о том, что некий Торрентиус, художник по профессии, в течение нескольких лет пребывает в городской тюрьме в Харлеме в силу приговора, вынесенного ему за скандальное поведение и профанацию религии, Мы желали бы уверить Вас, что не намереваемся усомниться в справедливости указанного вердикта или же добиваться сокращения его срока или смягчения кары, постигшей художника, как Мы считаем, вполне заслуженно за столь большие прегрешения…» Тут заканчивается вступление, цель которого — отвести все подозрения, будто бы король вмешивается во внутренние голландские дела, и автор письма переходит к сути дела. Карл I просит, принимая во внимание большой талант Торрентиуса, освободить его и выслать в Англию pres de nous, то есть к королевскому двору. Там он сможет целиком отдаться живописи, а бдительное око будет следить за тем, чтобы он не возвратился к грешным навыкам и склонностям.

Можно поддаться милой иллюзии, будто эти слова проистекали из чувствительного сердца монарха, до глубины души озабоченного печальной судьбой художника. Однако более правдоподобно было бы предположить, что Карл I — известный ценитель искусства, у которого сам Ван Дейк был придворным художником, — решил попросту воспользоваться случаем заполучить себе задешево, за неясное обещание королевских милостей, знаменитого Торрентиуса. Так или иначе, дипломатическая машина была пущена в ход. Государственный секретарь Англии вице-граф Дорчестер обратился с просьбой к великому пенсионарию^{80} Голландии де Гларгесу, однако особенно активную деятельность в этом направлении развернул королевский посол в Нидерландах сэр Дадли Карлтон. Почти во всех письмах повторяется тот же аргумент: было бы огромной потерей, если бы такой знаменитый художник понапрасну покинул этот мир.

Старания увенчались успехом. Торрентиуса выпускают из тюрьмы, однако с тремя условиями: 1) ему придется оплатить большие судебные издержки; 2) он торжественно обязуется немедленно уехать в Англию и 3) никогда уже не вернется на родину.

Дальнейшую судьбу художника удается воспроизвести лишь в общих чертах. О его пребывании в Англии ничего нельзя сказать наверняка. Похоже, на земле своих избавителей неисправимый Торрентиус вернулся к прежнему образу жизни. По крайней мере, так можно интерпретировать загадочную фразу о нем — «giving more scandal than satisfaction»[29], — которую можно найти в книге Горация Уолпола «Painters in the Reign of Charles I»[30].

Его возвращение в Голландию граничит с полным безумием. Он является туда внезапно в 1642 году, и воистину невозможно понять, на что он рассчитывал — уж не на то ли, что ему простят его вину и повторится библейская притча о блудном сыне? Он ведь знал, даже слишком хорошо, что такое бешеная ненависть харлемских мещан. Так что, возможно, изгнанник попросту был вынужден расстаться со своим убежищем, и ему не оставалось ничего другого, как вернуться на родину, где он мог попытаться своим трудом заслужить благодарную память потомков. Также представляется вполне вероятным, что Торрентиус пожелал вызвать судьбу на последний поединок, разыскать своих прежних компаньонов и провести с ними несколько шальных ночей, фаустовским жестом призывая молодость, какую бы цену ни пришлось за это заплатить. Не исключено, наконец, что он почувствовал себя смертельно усталым в игре, которую сам придумал, и ему уже было все равно, каково будет продолжение и чем закончится эта повесть, полная шумихи и бешенства.

А что его встретило, легко было предвидеть: второй процесс, о котором почти ничего неизвестно, кроме того, что художника снова подвергли пыткам. Он умирает сломленным человеком в родном Амстердаме 17 февраля 1644 года.

Судьба Торрентиуса напоминает роман. Но какой? Плутовской, приключенческий, аллегорический? Наш герой ускользает от всех формулировок, определений, традиционных способов описания, как если бы его посмертным желанием было водить нас за нос и напоминать, что он — гость, явившийся из ниоткуда, не имеющий предков, последователей и родных, житель безграничья.

Будет лишь скромной констатацией, попыткой приблизиться на полшага к загадке Торрентиуса, если мы скажем, что он был кем-то иным — совершенно непохожим на остальных граждан Республики того времени. Вызывающе разноцветная птица среди птиц одноцветных. Свою собственную жизнь он, наверное, рассматривал как вещество, материю, которой он придавал необычную, изысканную форму, и потому продолжал нарушать условности своего времени, ошеломлять, шокировать.

Ему положены титул и грустное звание предтечи, ибо было в нем что-то от маркиза де Сада^{81}, а также от poetes maudits[31] XIX века или, если обратиться к более близким аналогиям, от художников-сюрреалистов. Он опережал свое время, добиваясь исключительного статуса художника взамен за свои необычные произведения, а это совершенно не умещалось в головах почтенных мещан, не исключая и художников. Поэтому Торрентиус должен был потерпеть поражение.

Для нас он остался автором одной картины, курьезным случаем на пограничье политики, истории обычаев и искусства.

Что же сталось с его произведениями? Существует обоснованное опасение, что они разделили судьбу автора, то есть были уничтожены. Однако кое-где — в инвентарных книгах, в воспоминаниях современников — можно натолкнуться на их следы. Крамм, писавший в первой половине XVII века, упоминает его произведение «Портрет теолога». Картина состояла из двух наложенных друг на друга подвижных плоскостей. Когда отодвигалась первая, представлявшая образ высокочтимого исследователя небесных сфер, изумленным взорам зрителей открывалась другая — «сцена в публичном доме, необычайно художественно исполненная». Недурно…

В каталоге собрания картин Карла I мы находим суммарную, но дающую пищу для размышлений запись о трех картинах Торрентиуса: «One is an Adam and Eve, hisflesshe very ruddy, theye show there syde faces. The other is a woman pissing in a mans eare. The best of those 3 is a young woman sitting somewhat odly with her hand under her legg»[32].

Многие произведения искусства обречены на тайную жизнь, и то, что мы сейчас видим в музеях и общедоступных галереях, — лишь часть сохранившегося наследия прошлого. Неисследованная часть зимует в недоступных лабиринтах, сокровищницах, спрятана наравне с ценными бумагами, или ее ревностно хранят не всегда просвещенные коллекционеры. Поэтому не исключено, хотя шансы и невелики, что когда-нибудь найдется и новый Торрентиус.

В 1865 году на парижском аукционе была продана одна картина нашего художника — наверняка подписанная им, потому что тогда он еще находился в бездне забвения. Мы знаем только название полотна — «Диана и Актеон». Не сохранилось ни репродукции, ни даже описания этого произведения. Ситуация изменилась радикально, как по мановению волшебной палочки, — предмет наших исследований вынуждает нас прибегнуть к терминологии чернокнижия, — когда Бредиус, великолепный знаток голландского искусства, издает в 1909 году пионерскую монографию о художнике. Еще через четыре года был открыт «Натюрморт с удилами» при довольно необычных обстоятельствах, что не должно нас удивлять, — это была последняя шутка художника, посланная с того света. В течение почти трех веков картина служила крышкой для бочки с изюмом.