На рейде показался транспорт. Сигнальщик взобрался на ящики и передал семафор: «Подойдите, возьмите нас». Это было госпитальное судно с ранеными. Оно взяло на борт всех.

Разместив своих бойцов, Плиер едва дошел до койки и упал на нее. Последнее, что он помнит, — это удары штока о минные бока. Судно шло, люди штоками отталкивали мины.

Очнулся от взрыва. Погас свет, полетели деревянные переборки, металлические заклепки, внезапно смолк гул машин. Стало тихо. И в тишине слышно, как бурлит где-то и переливается вода. Плиер вскочил и, ударив ногой дверь, выбежал из кубрика. На палубе он увидел высоко задранную корму. Нос корабля медленно и неуклонно уходил под воду. Паника охватила корабль. Капитан отдал команду: застопорить ход, начать спуск раненых на плотах. Его команды не организуют людей и едва слышны. Но вот по правому борту показалось судно. Паника прекращается, и в установившейся тишине капитан кричит в мегафон: «Мы тонем. Помогите». — «Не могу, — отвечает капитан судна. — Иду по заданию». — «На борту раненые. Примите раненых». — «Иду по заданию», и судно проходит мимо. Но по левому борту появляется другое. Это тральщик. Капитан обращается к нему: «Примите раненых». Тральщик подходит к борту, перекидывают трап, и капитан командует эвакуацией раненых. Море неспокойно, тральщик качается на волнах, а разбитый корабль медленно и неуклонно уходит в воду. Паника, однако, стихает. Дана команда всем, кроме раненых, подобрать плавсредства. Плиер нашел пробковый пояс, укрепил его на себе и стал ждать, когда палуба сомкнется с водой. Ждал недолго. Тральщик с ранеными отошел от судна, а через несколько минут Плиер окунулся в холодную воду. Он поплыл. Куда — неизвестно. Он хотел только отплыть подальше от погружавшегося на дно судна. Пояс хорошо держал его на воде. Но вода — конец августа — была холодной, и пять-семь часов пребывания в воде лишали человека сил. Слабела воля, больше не хотелось думать о спасении и бороться за него.

Все, кто пережил морскую катастрофу, — и Плиер, и Юрченко, о котором я расскажу в конце книги, и я сам, — помнят, что холодная купель примиряет с гибелью. После нескольких часов, а то и суток плавания конец кажется освобождением. На моих глазах, когда я отплывал от ушедшей под воду «Виронии», два человека — мужчина и женщина, — обнявшись, ушли на дно. Смерть наступает, когда истощаются силы, а истощение сил наступает безболезненно и сопровождается безразличием. Прошла ночь. Поднялось солнце, и в его сверкающих лучах прямо на Плиера пошел неизвестно откуда взявшийся тральщик. Плиера подняли на борт. Палуба была полна спасенными. Маневренный и быстрый тральщик рыскал по морю, вылавливая из воды людей. Может быть, это был тральщик Дебелова. Плиер не запомнил ни его номера, ни тем более имени его командира. Он говорит, что хорошо помнит лишь лицо краснофлотца, втянувшего его на корабль, потому что это было последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание.

…Мы сидели с Горальдом Карловичем Плиером. За маленьким столиком, пили душистый, по-эстонски добросовестно сваренный кофе, а над Таллином проходил золотой, прозрачный и солнечный август.

— Этот тральщик, — говорил, улыбаясь, Горальд Карлович, — я даже не знаю, как это сказать, это чудо было в моей жизни. Если бы я мог, я бы памятник ему поставил. Почему есть памятники — танки, а памятники корабли большая редкость?