Все эти предрассудки и барьеры должны быть уничтожены Все виды identity должны быть разрушены, дабы новая личностная принадлежность, построенная на солидарности трудового народа, стала основой нового мира, где все равны и счастливы За десятки лет до того, как Джон Леннон воспел мир без наций и религий, Владимир Ленин трудился над созданием такого мира. Разумеется, сперва придется ликвидировать небольшие группы классовых врагов, в частности капиталистов, стоящих на пути воплощения этой прекрасной мечты о равенстве. Но это, утверждал Ленин, невысокая цена за сотворение рая.

На практике, в процессе успешной реализации этой великой идеологии, небольшие группы классовых врагов быстро превратились в большие Поначалу режим убивал людей сотнями, затем тысячами и десятками тысяч, затем сотнями тысяч, а там и миллионами, и десятками миллионов Но identity трудно поддается уничтожению, а еврейская идентичность, как я обнаружил это со временем. — особенно.

Я родился в 1948 году и стал частью того общества, где людей миллионами расстреливали, морили голодом, ссылали в Сибирь или отправляли в ГУЛАГ Остальные полтораста миллионов, вышколенные в искусстве двоемыслия, держались под жестким контролем страха.

Я был типичным ассимилированным советским евреем. Живя в стране лицемерия, я вел себя также, как другие, поступал и говорил как все, стараясь даже наедине с собой подавить в себе любую самостоятельную мысль. Я ничего не знал о еврейской религии, истории или культуре, ничего не знал об Израиле. Хотя всю свою юность я прожил на Украине, на земле, пропитанной кровью жертв Холокоста, я ничего не знал о нем. То есть я знал, что некоторые мои родственники погибли, но считал их просто жертвами развязанной фашистами войны с Советской Россией, а не частью страшного всеобщего геноцида евреев.

Единственным еврейским элементом в моей жизни был антисемитизм. Пятая графа в паспорте, графа «национальность», никогда не позволяла человеку полностью забыть свое происхождение Зта графа приводила к ограничениям — в учебе, в работе, в продвижении по службе — и вызывала подозрения Слово «еврей» несло в себе только отрицательные коннотации. В надежде сделать свою жизнь терпимой евреи пытались найти прибежище в своеобразной башне из слоновой кости. Они уходили в мир шахмат, в науку, в музыку, что обеспечивало им известную меру защищенности.

Я учился в престижном Московском физико-техническом институте (МФТИ), где, так же как и другие юноши и девушки, искал убежище от лжи и фальши советской действительности в мире чистых идей и вечных научных истин. Как и многие другие, я считал себя советским человеком, лишенным каких-то особых корней или культуры. Никакой иной identity у меня не было, а потому не было и внутреннего источника сил, которые помогли бы мне противостоять мощной власти советского режима.

И тут произошел драматический поворот — Шестидневная война 1967 года Израиль неожиданно одержал огромную победу, и по самолюбию Советов, снабжавших врагов Израиля оружием и военными советниками и уже начавших было праздновать его уничтожение, был нанесен жестокий удар. Ненависть к Израилю оставалась по-прежнему сильна, но даже среди антисемитов к ней примешивалось теперь невольное уважение — что ни говори, а сила всегда уважалась в коммунистическим раю До шестьдесят седьмого года, если тебя называли евреем, это было намеренное оскорбление Но после победы в Шестидневной войне даже еврейские анекдоты изменились, отражая изменение общего настроя: над евреями уже не насмехались за их трусость и жадность, а ругали за то, что они такие самоуверенные и нахальные.

Значительность этого исторического момента почувствовали даже полностью ассимилированные евреи. Независимо от их желания их статус в советском обществе отчасти определялся военной победой государства, находившегося на расстоянии тысяч километров. Еврейская identity, которую мы никак не культивировали, которая была отвергнута и подавлена на протяжении поколений, которая не приносила нам ничего, кроме неприятностей, внезапно возникла вновь и начала влиять на нашу жизнь.

Только тогда я начал узнавать что-то о своем собственном еврействе и понял, как ошибался, полагая, что моя история началась в 1917 году, с возникновением советского государства. Я начал сознавать, что являюсь частью народа, чья уникальная история простирается вспять на три тысячелетия и более, что наш древний Исход из рабства к свободе происходит также и в моем поколении. И как только я открыл для себя эти узы, эту связь с моей историей и с моим народом, они стали для меня величайшим источником силы.

Если прежде я, как и многие люди моего поколения, пытался отгородиться от окружающей действительности, прячась в мире академической науки, теперь я готов был противостоять миру лицемерия и лжи, укрепляемый истиной моей еврейской identity. Зта моя вновь обретенная принадлежность не только не изолировала меня, напротив, позднее, когда я набрался смелости и отбросил жизнь лояльного двоемыслящего гражданина, она послужила мне мостом к тем, кто, как и я, отверг эту жизнь.

Год спустя, в 1968-м, я прочел в самиздате знаменитую статью Андрея Сахарова. В своей статье он резко протестовал против нарушений прав человека в Советском Союзе и разбивал миф о превосходстве советской науки, утверждая, что никакая нация не может добиться прогресса в науке без свободного обмена идеями. Один из виднейших ученых СССР не побоялся рискнуть своим привилегированным положением на самой верхушке советской пирамиды ради того, чтобы сказать правду. Письмо Сахарова оказало сильнейшее влияние на меня и на многих людей моего поколения. Оно показало нам, что наши попытки уклониться от самых основных нравственных проблем, затворяясь в башне из слоновой кости, в конце концов неизбежно потерпят крах. Зтот год. 1963-й, был также годом советского вторжения в Чехословакию Семеро диссидентов вышли с демонстрацией протеста на Красную площадь — мы восхищались их отвагой, тем, что они не побоялись сказать то, что думали многие из нас. Но я все еще хранил молчание.

Зто молчание было нарушено в день, когда я подал властям заявление с просьбой о разрешении на выезд в Израиль. В этот день закончилось мое существование в качестве лояльного советского гражданина, я перестал быть «винтиком», как называл это Сталин, советского механизма. В тот же момент я потерял свой, какой бы он ни был, статус в советском обществе и какие бы то ни было надежды на карьеру. Многие начали избегать общения со мной. Но несмотря на все лишения прорыв из мира двоемыслия и двоедушия давал восторженное чувство освобождения! Именно с этого момента слились для меня воедино борьба за свободу и права человека и стремление вновь обрести мою еврейскую принадлежность. С той минуты, как я публично сказал то, что думал, я получил и свободу, и цель для борьбы Борясь за свое право репатриироваться в Израиль, я боролся за одну из основных свобод — свободу самому выбирать, где я буду жить, и одновременно я боролся за укрепление моих уз с моим народом и с моей историей. Закончилась жизнь непрерывной самоцензуры, и одновременно началась жизнь, обогащенная моей новой сопричастностью Отбрасывая мир двоемыслия, я словно скинул со спины тяжелый рюкзак после долгого похода — мне казалось, я могу летать Восстанавливая связь с моим собственным прошлым, я словно утолял многолетнюю жажду, заполнял огромное, пустовавшее до тех пор пространство.

Я наслаждался этой вновь обретенной свободой и еврейской identity даже в жестких условиях тоталитарного режима, даже во время допросов, даже в лагере. Эти освобождающие силы были всегда со мной, они постоянно напоминали мне, как велика разница между моим прежним самоощущением и теперешним, и помогали мне не сломаться.

Итак, отныне для меня борьба за еврейскую identity и борьба за свободу навсегда будут спаяны воедино Еврейская самоидентификация дала мне силу освободиться, и свободу эту я использовал, дабы еще более укрепить мою identity Каждое вновь найденное звено, связывающее меня с прошлым, отдаляло меня от мира, где царил страх. И чем решительнее я отрывался от этого мира, не боясь говорить правду, тем более возрастала потребность осознать мое собственное прошлое и проникнуться им.