— Возьми с собой газовый баллончик, — сухо сказал Крис.

— Я видела фотографии мистера Сен-Джона Дарси. Если возникнет необходимость, я с легкостью смогу убежать от него.

— Итак, ты не хочешь переменить свое решение?

— Не вижу для этого никаких причин. Не беспокойся, дорогой, я переживу все это, и моя, находящаяся под вопросом девственность, как физическая, так и литературная, останется нетронутой.

— Надеюсь. — Крис не мог терпеть дальше. Он потянулся через стол и стер ярко-красное пятно с подбородка Жаклин. Обычно он не отличался суеверием.

«Мой мальчик оставил меня ради другой, / И я вернулась в объятия всегда любящего меня брата, / Он и я пали низко в грехе, / Мы будем в аду вечность».

Песня закончилась печальными завываниями гитарных аккордов.

— Это был Джой Джексон с группой «Сыновья земли», — объявил конферансье. — А сейчас Блейк с песней «Жратва для скота и свиньи».

Жаклин потянулась к банке с содовой, брошенной на соседнее сиденье в машине. Прежде она никогда не слышала этого музыкального шедевра, но это не остановило ее, и она тянула песню вместе с Джоем и «Сынками». Мотив был настолько банальным, что трудно было ошибиться, насвистывая его, а слова были ее собственные. Жаклин любила петь. Она всегда искренне недоумевала, почему ей не давали щебетать на публике.

Дорога извивалась по холмистой местности, окрашенной мягкими акварельными красками весны. Деревья вздымали вверх бледные зеленовато-желтые ветви или были все в розовом цвету. Полосы нефритовых побегов волнами бежали по темно-коричневым полям. Быстрые прозрачные ручьи текли по покрытым мхом скалам, по поросшим елью горам, окружающим долину. Цвет склонов светлел, изменяясь от темно-зеленого до изумрудного по мере того, как солнце поднималось все выше и выше.

Из груди Жаклин вырвался глубокий вздох удовлетворения. Она уже провела в дороге два дня. Это было именно то, в чем она нуждалась, — затишье между штормами, время, отделяющее борьбу, которая осталась позади, от битвы, ожидающей ее впереди. Первое утро выдалось утомительным. Ей пришлось пробиваться через смог и транспортные заторы, забившие городские артерии Восточного побережья, но к полудню она уже мчалась на своей машине по загородным дорогам Западной Пенсильвании, а ее душа парила от блаженства. Жаклин время от времени делала остановки — на рынках, где фермеры торговали плодами своих трудов, у гаражей с выставленными на продажу автомобилями, у антикварных магазинчиков. Когда же она решила переночевать в мотеле рядом с городком Турмонт, штат Мэриленд, трудно было сказать, что принесло ей больше удовольствия: тарелка, полная домашней лапши, сельская ветчина с сыром, с которой она собиралась расправиться в кровати, смотря какую-нибудь абсолютно лишенную смысла передачу по ТВ, или тот факт, что никто из живущих под солнцем не знал, где она находится. Жаклин взяла несколько брошюр, лежащих на столе, и, прежде чем отойти ко сну, отметила про себя еще один антикварный магазин, расположенный в нескольких милях от мотеля.

Теперь, продолжая двигаться на юго-запад, она самодовольно взирала на покупки, заполнившие багажник и завалившие заднее сиденье, — безделушку из прессованного стекла, изображавшую ярко-красные ягоды с покрывающими их зелеными листочками, связанный крючком коврик (только слегка побитый молью), хранивший на себе образ двух красных цыплят и пурпурного петуха, и оригинальную картину маслом, сработанную под «примитив», изображающую сильную грозу безлунной ночью в местности, которую невозможно было определить.

Жаклин долгие годы жила на Западе до того, как предложение занять вакантное место в университетской библиотеке в Небраске дало ей шанс возвратиться к своим средневосточным «корням». Это была ошибка; некоторые люди в состоянии вернуться домой, но Жаклин не принадлежала к этой категории. Неожиданный успех ее первой книги позволил ей бросить работу и переехать в Манхэттен с целью «помочь» своему издателю и агенту. (Крис и раздраженный редактор могли бы подобрать и другое слово.)

Сначала Жаклин наслаждалась каждой минутой новой жизни. Она пересмотрела все шоу на Бродвее, подралась с одной или двумя бандитскими рожами, нацелившимися было на ее верную сумочку, съела огромное количество экзотических продуктов, что вряд ли пошло ей на пользу, и вращалась в обществе богатых, знаменитых и интеллектуальных людей. Но за последний месяц она начала осознавать, что Нью-Йорк больше не является той сценой, на которой она хочет разыгрывать пьесу своей жизни. Одежда становилась для Жаклин тесной, то же творилось с ее разумом. Он утрачивал живость восприятия, внимание концентрировалось все более и более избирательно на слухах, бродивших в этом, кажущемся абсолютно фальшивым, очень маленьком мире. К чему она стремилась, так это к пустынным, безжизненным полям, если не считать иногда встречающихся на них живописных стад коров, прозрачному чистому небу, тихим спокойным горам. И конечно, все это неподалеку от аэропорта, на случай, если ее издателю понадобится срочная помощь.

Жаклин решила, что на обратном пути проведет небольшую разведку насчет свободного жилья. Хорошо бы найти выстроенный до гражданской войны дом с участком в несколько сотен акров, с каминами в каждой комнате, двойными окнами из настоящего стекла… или что-то элегантное в викторианском стиле. Огромные веранды, украшения, пара башенок на крыше, с которых открывается вид на окрестности. Не должна быть очень дорогой установка центрального аэрокондиционирования и современной кухни и…

Жаклин ударила по тормозам. Переваливая через гребень холма, она обнаружила, что оказалась в угрожающей близости к трактору, ползущему вниз по дороге со скоростью пятнадцать километров в час. Водитель приветственно помахал рукой. Жаклин ответила. Она не спешила. У Дарси ее ждали не ранее следующего дня. Она усилием воли принудила себя тащиться с такой же скоростью, потому что дорога была слишком узкой и извилистой, чтобы можно было безопасно обогнать трактор, — зато появилось время для размышлений.

Размер загородного ранчо и величина особняка зависят от результатов этой поездки. По сравнению с тем образом жизни, который Жаклин вела на жалованье библиотекаря, она значительно продвинулась вперед, но все еще находилась на огромном расстоянии от желанного статуса миллионерши, который по вере наивной публики принадлежит авторам бестселлеров. Не было у нее и постоянной надежной работы. Читающая публика и издатели очень изменчивы; сегодняшний бестселлер завтра может оказаться провалом. Это напоминало подъем на высокую крутую гору (Жаклин снова нажала на тормоза); как только вы добрались до вершины, сила инерции будет нести вас к еще большему успеху, однако она пока что не достигла вершины. Продолжение «Обнаженной» поможет ей в этом.

Завтрашняя беседа будет решающей. Наследники, или, если говорить более конкретно, Сен-Джон, явно обладающий полномочиями, познакомятся с каждым из пяти кандидатов, а затем выскажут свое мнение Стоксу. Окончательное решение может быть принято «после консультации между наследниками и назначенным ими агентом», как застенчиво объявил Бутон — конечно же, он сам им и будет. Для Жаклин оставалось тайной за семью печатями то, чье же мнение окажется самым весомым. Поэтому ей следовало произвести хорошее впечатление на брата Катлин. Жаклин сделала все возможное, чтобы подготовиться к встрече, просмотрев старые подшивки газет, прочитав биографию Катлин Дарси, переговорив с людьми, знавшими писательницу и ее семью.

Образ Сен-Джона, который вырисовывался на основе рассказов знающих его людей, получился не из приятных. «Прилизанный, худощавый развратник» — так охарактеризовала его бывшая секретарша издателя Катлин, которая могла поклясться, что все еще носит на своем теле шрамы от щипков Сен-Джона; «надутый, эгоистичный лицемер; фактически он намекал на то, что написал «Обнаженную во льду», — так о нем отзывался прежний редактор, теперь уже ушедший на пенсию.