Глава восемнадцатая

Уже у входа в заброшенное, без оконных рам и двери, помещение Зырянов попробовал-таки освободиться от опеки конвоира, но тот оказался начеку. Ушел от Женькиного удара ногой, воспользовался тем, что спецназовец потерял равновесие, и сбил его на землю. Тотчас поставил пистолет на предохранитель, убрал в карман.

— Вижу, ты не профан, но и я не вчера из яйца вылупился: спецподготовка за плечами. Не рискуй больше с одной рукой чего-нибудь добиться. Не знаю, есть ли у тебя оружие или нет, но у меня, как ты видел, есть, и очень даже неплохое. Выстрела никто не услышит, только мне незачем тебя убивать, как и тех, кого ты тут охраняешь.

Женька поднялся с земли, уверенный, что больше ударов от незнакомца не последует.

— Зачем же ты меня тогда караулил? Услышал в автобусе, что я пойду провожать девочку, и решил встретиться со мной, так?

Пилявин включил маленький фонарь, узкий луч света остановился на тюках старой соломы, сваленной у стены помещения:

— Так, естественно. А зачем — это в двух словах не объяснить. Потому и привел тебя сюда. Придется тебе присесть и послушать.

Пилявин начал рассказывать.

До недавнего времени он служил в той конторе, где хоть погон не носят, но субординацию блюдут. Попасть туда непросто, а вот вылететь — запросто. Он вылетел.

— Так получилось, что обвинили меня в пособничестве дружку. Я уж было хотел доказать, что они ошиблись, да еще один… — Пилявин сделал небольшую паузу, видно, подбирал слово. — Еще один дружок, сука, как я теперь понял, вмешался. «Все равно не отмоешься, так хоть других не топи, я тебе работу найду…». Он моим непосредственным начальником в этой конторе был, и я только недавно понял, что утечка экономической информации — его рук дело. Он вообще в той конторе засланный казачок. На других, иуда, работает, своих с потрохами сдает. Но это я задним умом все понял…

В обязанности Пилявина в той самой конторе с субординацией входило обучение телохранителей и сходных с этой профессией категорий кое-каким премудростям…

— Что за категории такие? — спросил Женька.

— Это тоже потом. И постарайся не перебивать, вопросы только по сути задавай, а то до утра беседа наша продлится, как бы тебя искать не кинулись. Так вот, я, значит, обучал и смотрел на человека с точки зрения его профессиональной пригодности: как он будет вести себя в нештатной обстановке. Попросили меня присмотреться и к Крашенинникову: мол, не пацан зеленый, есть опыт коммерческой работы, мускулы накачаны… Я пообщался с ним пару дней, доложил: дурак дураком. А мне: «Готовь, дурь из него выдави, за это тебе и деньги платят». Вообще-то к моему мнению в конторе всегда прислушивались, но случай с Крашенинниковым особый: он, как оказалось, машину свою, иномарку, отдал, чтоб только попасть в отряд обучающихся. А всем сказал, что ее угнали.

— Взятка? — спросил Зырянов.

— А ты что думал? Что взятки только в госучреждениях берут? Впрочем, это я тоже позже понял, машина как раз-таки и пошла этому моему хреновому начальничку.

— Зачем ему надо было так дорого платить? Понимаю, что элитным охранникам оклад хороший положен, но Крашенинников и так жил небедно.

— Одно знаю, с его же слов: жена Крашенинникова на этом настаивала. А ей зачем это надо было — не спрашивай.

Пилявин за годы службы привык лишних вопросов не задавать и тем, что ему не надо, не интересоваться. Поручили натаскать человека, он и натаскивал, хоть человек этот оказался мешком с дерьмом.

— Я ему сказал: нет теперь у тебя машины, так заимей ее, считай это заданием. — Поймав удивленный взгляд Зырянова, Пилявин криво улыбнулся. — Да, милый, да, и этому мы людей учили, и многому другому, чего нет в школьных программах. Так вот, спрашиваю, назови несколько вариантов, как можно добыть колеса. Он с угона начал. А угон — это чтоб продать технику и деньги поиметь, на ворованной ведь ездить не будешь. Тогда он, день подумав, список предложений мне подал. Ну совершенно идиотских: от «ограбить банк и купить» до того варианта, который он осуществил на Калужской трассе. Я не вносил туда никаких коррективов, я сел рядом с ним и поехал смотреть, так ли Крашенинников хреново действует, как и думает.

— В «Жигулях» вас было трое, — уточнил Женька.

— Да, третий — Володарский. Мастер спорта по стрельбе. Как раз тот самый мой дружок, из-за которого я и полетел. Ну да ладно, не о нем пока речь. Что случилось на трассе, ты знаешь. После того как Крашенинников очухался от нокаута, я сказал ему, что задание он не выполнил.

— А что было бы, если б Макаров стукнул и тебя? — спросил Женька.

— Я был готов к удару. Так вот, мы развернулись и поехали в сторону Москвы с заездом в Топчино, где подвели, как говорится, итоги. Я сказал Крашенинникову: не знаю, мол, парень, точно, зачем ты в нашу структуру рвешься, но своего благословения я тебе не дам. А он заныл: «Подождите, я еще покажу себя: и обидчиков накажу, и машину отберу». Я ответил: «Ловлю на слове. Действуй, после этого и поговорим».

— На том расстались и больше не виделись?

— Если бы. Идиотизм Крашенинникова оказался безграничным: он запомнил номер машины, разыскал Базарова в Москве и припер его в деревню. Меня в это время как раз уволили из конторы, я злой был и потому чуть не убил этого придурка, когда приехал в деревню. Хотел сразу отпустить пленника, да решил все-таки хитрый укольчик сделать, тот, после которого языки развязываются. И узнал, что Макаров, ну, тот пассажир, который на ночной трассе моим доблестным ученикам морды набил, полковник, с МВД связан… Павел, ясное дело, рассказал бы ему все о нас, о подвале с цепью. Потому я узнал адрес Макарова, хотел договориться с ним, чтоб дело замять без шума. А шум мог быть, так же?

— Обязательно!

— Ну вот. Поэтому сразу отпускать водителя я не решился.

— Мы все равно нашли Базарова.

— Я же и говорю, что опоздал. Хотел с утра выйти на твоего полковника, будь он в Москве или в той деревне, где его Павел высадил… Разыскал бы все равно, попытался бы найти с ним общий язык. Но как раз тем утром прочел, что Крашенинников убит и что на меня собираются повесить труп этого идиота. И еще я узнал, что Тихонина, жена его, ничего из окна квартиры не видела, ни милиции, ни газетчикам обо мне не говорила. Тут ветер с другой стороны дул. Я к тому моменту уже имел информацию о своем шефе: он, скажем так, очень интересными делами заниматься стал. И поняв, что я в курсе, решил избавиться от свидетеля. Сделал так, что вина за убийство Крашенинникова на меня легла, а потом вызвался, так сказать, доставить меня куда надо живым или мертвым. Но живым я ему не нужен.

— У тебя что, нет алиби по Крашенинникову?

Пилявин горько улыбнулся:

— Кому оно нужно, мое алиби. Я же тебе сказал уже: погорел я до этого на пустяке, не донес на дружка, хотя надо было донести. Веры мне в конторе не было, и помощи оттуда ждать бесполезно. Потому у этого типа уже готовый приговор в мою честь был. У меня нет возможности ни перед кем оправдываться, он при первом же удобном моменте просто пришьет меня. Или убедится, что я приемлю его правила игры. Но это страшные правила.

— Что значит, «страшные»? — спросил Зырянов.

— А то и значит: надо изрядно испачкаться, чтоб уже не было возможности добиваться правды. В дерьме жить позволят. А может, и нет… — Пилявин неожиданно насторожился, перешел на шепот. — Ты ничего не слышал?

Женька в разведке научился предчувствовать опасность, как говорили ребята, нутром. У него выработалось такое наитие, которое бывает у умной собаки, предчувствующей завтрашнее землетрясение. Вот и сейчас слух не уловил ничего, но одновременно с собеседником он взглянул в темный дверной проем. Поверх деревьев горела голубая звезда. Далеко-далеко гудел самолет.

Пилявин понизил голос:

— Показалось, наверное. Ну кто тут может быть? А вопросов, мой совет, задавай не так много. Я не могу тебе всего рассказать, по крайней мере, сейчас и делаю это ради твоей же безопасности. Чем меньше знаешь, тем целей — у вас так не говорили?

Зырянов кивнул.

— Мне сейчас надо одно: добраться живым до твоего Макарова, рассказать, что и как произошло с захватом водителя, и одновременно доказать свою невиновность по Крашенинникову. Только для этого я вычислил тебя и вот встретился.

— Так ты не за женщиной тут охотился, не за Лесей? Но как ты тогда узнал о моем существовании?

— Твой Макаров встречался с бывшим моим шефом по конторе, переживал, что мы будем за него мстить Котенковой, просил помочь. Мне это передали надежные люди. У меня и в мыслях ничего подобного не было — мстить. Но нет худа без добра. Теперь надо, чтоб Макаров поверил мне и рассказал об этом Игорю, то есть тому человеку, с кем встречался. Напрямую к Игорю я не прорвусь, не позволят мне это сделать. А Игорь — это тот, кого я как раз подвел, он меня справедливо вытурил. Но если Макаров согласится на роль посредника, думаю, он мне поверит в конце концов… Все же кто-то идет сюда.

Он встал, и тотчас в руке его опять оказался пистолет.

— Встретимся здесь завтра, часа в три дня. Они вряд ли додумаются…

Он опять не договорил фразу, шагнул за порог и тотчас три выстрела кряду почти слились в один.

Острая щепа отлетела от бруса и полоснула Зырянова по лбу.

Теперь уже топот ног снаружи слышался явственно. Пару минут ломались сухие ветки, из неразборчивых голосов слух поймал лишь одно: «Попробуй сам управиться». Потом луч фонаря ударил по глазам, и тот, кто держал фонарь, крикнул:

— Сюда, Лис, тут раненый.