— На твоем месте, — сказал Да Сильва, наливая свой бокал до половины, — я направил бы свой дедуктивный дар на то, чтобы понять, почему вызвавший «скорую» человек с острым приступом аппендицита вдруг выскочил из машины по дороге в госпиталь… — Он говорил это легкомысленным тоном, но черные глаза смотрели серьезно.

— Я уже это сделал, — в тон ему ответил Вильсон.

— В самом деле?

— Разумеется. — Глаза Вильсона озорно блеснули; он с заговорщическим видом наклонился вперед. — Я сделал это, пока ты наливал себе бренди. Этот человек вовсе не выпрыгивал из машины. Во всяком случае не по своей воле.

— Понятно, — кивнул Да Сильва. — Ты хочешь сказать, что его похитили.

— Вовсе нет, — возразил Вильсон. — Я предполагаю, что бригада скорой, хотя они и не хотят в этом сознаваться, сильно превысила скорость, и на повороте пациент просто вылетел из машины…

— Он не мог вылететь в такую погоду, — покачал головой Да Сильва. — Аэропорт закрыт.

— Он обошелся без аэропорта. Вылетел просто благодаря силе тяжести. Другого объяснения нет. — Он гордо посмотрел на Да Сильву. — Когда исключено все невозможное, оставшееся, каким бы невероятным оно ни казалось, и есть истина. — Он скромно пожал плечами. — К такому выводу мы пришли с одним моим приятелем по имени Конан Дойл.

Он ожидал, что друг улыбнется в ответ, но Да Сильва лишь как-то странно посмотрел на него.

— Весь вопрос в том, — медленно произнес бразилец, — что считать невозможным.

— Ну, это совсем просто. — Вильсон откинулся на спинку стула. — Например, твои подозрения насчет ЦРУ и твоего друга Доркаса явно из области невозможного.

Да Сильва ничего не ответил. Его руки скользнули в карманы пиджака; одна погладила лежащий в кармане конверт. Вильсон посмотрел на серьезное лицо друга и сам посерьезнел.

— У меня такое ощущение, Зе, что ты чего-то недоговариваешь…

Пальцы Да Сильвы сжали гладкий конверт. Письмо пришло сегодня утром из Салвадор-де-Байя и было адресовано в отдел безопасности министерства иностранных дел. На его стол оно легло за несколько минут до того, как он отправился обедать. Написанное мелким, угловатым почерком письмо было без подписи и даты. Оно было крайне лаконично:

«Хуан Доркас будет убит на предстоящей встрече ОАГ. Решите сами, какая страна больше всего выиграет от этой смерти».

Да Сильва внимательно посмотрел на друга.

— У меня такое ощущение, — медленно произнес он, — что мы оба, возможно, многое недоговариваем…

И он резко повернулся, чтобы сделать заказ терпеливо стоящему рядом официанту.

В конце девятнадцатого века центр социальной активности небольшого тогда городка Рио-де-Жанейро находился в живописном районе под названием Лапа, на перекрестке Руа Риачуэлло, Мем-де-Са и паутины близлежащих улочек и переулков. В те дни многие предпочитавшие жить поближе к центру, были вынуждены строить свои двухэтажные дома на каменистых выступах соседней горы, и нередко добраться до них от извивающейся далеко внизу Руа Риачуэлло можно было только по напоминающим лестницы с гранитными ступенями улочкам, где не проехать было кебам и фиакрам, а также завоевывавшим тогда популярность среди состоятельных людей велосипедам.

Сегодня люди, считающие автомобиль или автобусную остановку возле самого дома неотъемлемой частью своего бытия, оставили эти узкие, карабкающиеся вверх улочки беднякам, которые не могут себе позволить пользоваться автомобильным транспортом, и немногим эстетам, которые считают, что низкая плата за квартиру и великолепный вид, открывающийся из окон, стоят некоторых неудобств. И, конечно, встречаются люди, не относящиеся ни к той, ни к другой категории и живущие здесь потому, что эти высоты редко посещают чужие, — например, полицейские, — поскольку подъем долог и крут.

Насио Мадейра Мендес медленно поднимался по широким скользким ступеням Ладейра Портофино, давно смирившись с потоками дождя, промочившего его насквозь через несколько секунд после того, как он покинул машину «скорой помощи». Он очень надеялся, что Себастьян окажется дома и даст ему сухую одежду и чего-нибудь согревающего. Потоки воды, сбегающие по гранитным ступеням, несколько раз едва не сбили его с ног. Он остановился перевести дыхание и осмотреться. Внизу мокро поблескивали крыши домов; вдали Рио был окутан серой пеленой дождя.

Насио покачал головой. Странно, но он не испытывал той радости, которую надеялся ощутить, вернувшись в любимый Рио-де-Жанейро после трехлетнего отсутствия; в мечтах он всегда представлял, что в этот день будет ярко светить солнце, густо синеть море и приветственно качать верхушками гигантских пальм теплый ветер. Он не то чтобы забыл, какие в Рио бывают дожди, — Боже правый, ну и дожди! — просто почему-то был уверен, что вернется непременно в хорошую погоду, и теперь чувствовал себя обманутым. Даже удовлетворение от того, что нашел выход из, казалось бы, безвыходной ситуации и сумел сбежать с «Санта Эужении», которое он испытал, когда вертолет опустился в аэропорту, оставило Насио. После всех событий осталась, пожалуй, лишь радость от того, что удалось сбежать из скорой помощи, да и то в основном из-за опасений, что машина вот-вот врежется в какой-нибудь фонарь, а он и эти двое сумасшедших в кабине разлетятся на куски.

Побег из скорой оказался гораздо проще, чем он ожидал. Он сидел сзади — сел, как только его отвязали от носилок, — и размышлял, когда лучше постучать в кабину, чтобы остановились, но тут скорая свернула на Фрай Канека и натолкнулась на длинную вереницу грузовиков, застрявших позади автобуса. К счастью, водитель скорой ухитрился вовремя затормозить. Мало того, он вылез из кабины, чтобы ответить на высказывания водителя грузовика в адрес его предков, — водителю грузовика надоела воющая у него над ухом сирена, ведь было совершенно ясно, что он ничего не может сделать. К нему тут же присоединился напарник, который терпеть не мог грузовики и их водителей по принципиальным соображениям, — он считал, что именно они мешают машинам скорой помощи развивать необходимую скорость. Во время спора Насио просто вышел из машины, закрыл дверцу и завернул за ближайший угол. Никто его не заметил. Немногие прохожие, оказавшиеся в это время на улице, спешили, склонив головы под дождем, и не видели ничего, кроме собственных ботинок да выбоин на тротуаре.

Насио вздохнул, взглянул на уходящие вверх ступени и снова двинулся вперед. Было совершенно ясно одно: работа, которую приготовил ему Себастьян, должна стоить того беспокойства и тех неудобств, которые ему пришлось перенести. Речь, разумеется, шла только об оплате, а не о характере работы — это было оговорено еще в Лиссабоне. Во всяком случае Насио Мадейру Мендеса наняли только с одной целью — использовать его единственный талант. Во всей Бразилии не было никого, кто бы умел лучше пользоваться снайперской винтовкой, и почти никого, кому было бы так же безразлично, в кого стрелять.

Широкие ступени становились все уже, приближаясь к вершине, словно строители устали таскать наверх тяжелые каменные плиты и поняли, что здесь никогда не будет оживленного транспортного движения. Наконец Насио добрался до верхней площадки и подошел к последнему дому слева.

Он несколько раз подергал рычажок звонка, пока не сообразил, что в доме темно. Он подумал было, что Себастьяна может не оказаться дома и тогда долгий подъем окажется напрасным, но в этот момент заметил огонек свечи в окне стоящего внизу дома и облегченно вздохнул. Обычные перебои с электричеством, — может быть, из-за грозы, а может, какой-то инженер нажал не на ту кнопку. Почему-то подтверждение, что родной город не изменился за время его отсутствия, ничуть не успокоило Насио. Он снял руку со звонка и принялся стучать кулаком в дверь, давая разрядку своим чувствам.

На втором этаже чуть шевельнулась занавеска, и через минуту-другую дверь приоткрылась на длину цепочки. За дверью стояла красивая девушка лет двадцати семи двадцати восьми. Одну руку она прятала за спину, как бы предупреждая, что там может быть оружие. Ее большие темные глаза окинули промокшую фигуру, скользнули по пустынным ступенькам Ладейры и снова вернулись к лицу незнакомца. Она отбросила с лица густые волосы и, убедившись, что посетитель не представляет опасности, бессознательно приняла кокетливую позу. Голос у нее был низкий, мелодичный, хотя и настороженный. Здесь, наверху, посетители бывают редко.