Я вышел из машины, прошел в калитку и указал на вывеску.

— Обед готов?

Он бросил грабли и кур, вытер руки об штаны и презрительно скривился:

— Это жена повесила, — доверительно сказал он тонким голосом. — Есть только яичница с беконом.

— Ну, пусть будет яичница с беконом.

Мы вошли в дом. Там были три стола, покрытые узорчатой клеенкой, какие-то картинки на стенах и помещенный в бутылку кораблик под парусами, украшавший каминную доску. Я сел. В дверь вошел хозяин; послышался чей-то громкий голос, потом на сковородке заскворчал жир. Через минуту хозяин вернулся и, наклонившись ко мне, положил на клеенку нож с вилкой и бумажную салфетку.

— Не самое ли время попробовать яблочной?

Я сказал, что охотно выпил бы. Он снова отошел и вернулся со стаканами и графином янтарного напитка. Он сел рядом и налил настойки. Из кухни доносился глубокий баритон, напевающий песенку «Хлоя» и заглушающий скворчание жира.

Мы чокнулись, выпили и подождали, пока тепло не разольется по телу.

— Вы приезжий, да? — спросил он.

Я кивнул.

— Не из Сиэтла? Вы так элегантно одеты.

— Из Сиэтла.

— Сюда мало кто приезжает, — сказал он, смотря на мое левое ухо. — Никому не по дороге. Но до отмены сухого закона... — Он замолчал, переведя свой внимательный взгляд на мое правое ухо.

— О, до отмены сухого закона! — Я вздохнул и сделав многозначительный жест, отхлебнул глоток.

Нагнувшись, он сопел мне прямо в лицо:

— Черт побери, выпить можно было в каждой рыбной лавке на молу. Рыбаки привозили водку под крабами и устрицами. Дьявол, в Вестпорте этого было полно! Дети играли ящиками из-под виски. Во всем городе никто не держал в гаражах машин. Каждый гараж был до потолка наполнен канадской выпивкой. Катер береговой охраны останавливался у мола раз в неделю, чтобы наблюдать за разгрузкой рыбы. В пятницу. Всегда в одно и то же время. — Он многозначительно подмигнул мне.

Я затянулся сигаретой. На кухне что-то скворчало, а баритон напевал песенку «Хлоя».

— Но вы ведь не торгуете спиртным, — сказал мужчина.

— Нет, я покупаю золотых рыбок, — отвечал я.

— О'кей, — он явно был озадачен.

Я налил еще по стаканчику настойки.

— За бутылку плачу я и хотел бы взять с собой еще пару.

Он просиял:

— Извините, забыл вашу фамилию.

— Марло. Вы думаете, я вас обманываю? Я совершенно серьезно говорю.

— Но, черт побери, разве можно прожить, торгуя такой мелочью, а?

Я вытянул руку, показав ему рукав пиджака.

— Вы сказали, что я элегантно одеваюсь. Да, на торговле редкими экземплярами можно заработать. Постоянно нужно иметь новые породы, новые образцы. Я слышал, тут живет один тип, у него целая коллекция. Может быть, он согласится ее продать. Или хотя бы некоторые экземпляры, которые сам вывел.

Усатая женщина могучего телосложения ногой распахнула дверь.

— Забирай свою яичницу с беконом! — крикнула она.

Хозяин поспешно подбежал и вернулся с моим завтраком. Я начал есть, а он внимательно смотрел на меня.

Через некоторое время он шлепнул меня по ноге.

— Старый Уоллес, — захохотал он. — Наверное, вы приехали к старому Уоллесу. Черт побери, мы ведь почти с ним не знакомы. Он держится особняком.

Хозяин повернулся и показал пальцем на далекий холм, который был виден сквозь старые занавески. На вершине его стоял желто-белый дом, блестевший в лучах солнца.

— Там он и живет. У него их куча. Золотые рыбки, говорите? Черт, кто бы мог подумать!

Теперь собеседник меня уже не интересовал. Я проглотил завтрак, заплатил за яичницу с беконом и три бутылки яблочной, по доллару за штуку, пожал руку хозяину и вернулся в машину.

Спешить было незачем. Я сообразил, что Раш Маддер придет в себя и выпустит девицу. Но они не знают, что Сип живет в Вестпорте. Сансет не упоминал при них название городка. Они не знали этого и когда приехали в Олимпию, иначе направились бы сюда сразу. А если бы подслушивали под дверью в гостинице, то знали бы, что у меня гость. Однако они ворвались, думая, что я один.

У меня было много времени. Я подъехал к молу и осмотрел его. Он был крепко выстроен. Там находились рыбные лавки, бары, маленькая забегаловка для рыбаков, бильярдная, павильон с игровыми автоматами и порнографическими открытками. Рыбная мелочь для наживки вилась и подпрыгивала в больших деревянных кадках, стоящих в воде между опорами. Там было несколько бродяг, судя по виду, небезопасных для каждого, кто попробовал бы сунуть нос в их дела. И нигде ни одного полицейского.

Я въехал на холм и приблизился к желто-белому дому. Он стоял одиноко, от ближайших строений его отделяли четыре свободных участка. Перед ним росли цветы, был стриженый газон и китайский садик. Какая-то женщина в платье с бело-коричневым узором опрыскивала растения средством против насекомых.

Остановив машину, я вышел и приподнял шляпу:

— Здесь живет мистер Уоллес?

Ее красивое лицо было спокойно и решительно. Она утвердительно кивнула.

— Вы хотите его видеть? — У нее было интеллигентное произношение, спокойный и уверенный тон. Не такой, как у жены человека, ограбившего поезд.

Я назвал ей свою фамилию, сказав, что слышал в городе о его рыбках и что меня интересуют редкие породы.

Она отложила опрыскиватель и вошла в дом. Кругом жужжали большие мохнатые пчелы, холодный морской ветер не мешал им. Издали, как музыкальный фон, доносился шум волн, ударявших в песчаную косу. Лучи северного солнца были бледными, лишенными внутреннего тепла.

Женщина вышла из дома и остановилась в открытых дверях.

— Он наверху. Пожалуйста, пройдите сюда.

Я миновал два садовых кресла-качалки и вошел в дом человека, который украл жемчужины Леандра.

Вся большая комната была занята аквариумами, установленными в два ряда на массивных полках. Большие прямоугольные аквариумы в металлических каркасах освещались сверху или изнутри. За покрытыми зеленью стеклами свободно колыхались гирлянды водорослей; в воде, пронизанной лучами зеленого света, двигались рыбы всех цветов радуги.

Там были длинные стройные рыбки в форме золотых стрелок, японские вуалехвосты с фантастически развевающимися хвостами, индийские рыбки, прозрачные, как цветное стекло, маленькие рыбки «павлиний глаз», пятнистые рыбки калико и большие сонные китайские вуалехвосты, с лягушачьими мордочками и глазами-телескопами, передвигавшиеся в зеленой воде неуклюже, как толстяки, идущие завтракать. Главным источником света было большое окно в наклонной крыше. Под ним у деревянного стола стоял высокий худой мужчина; в левой руке он держал бьющуюся красную рыбку, а в правой у него было бритвенное лезвие, с одной стороны обмотанное изоляционной лентой.

Он посмотрел на меня исподлобья. У него были кустистые седые брови и глубоко посаженные мутные бесцветные глаза. Я подошел ближе и взглянул на рыбку.

— Грибок? — спросил я его.

Он медленно кивнул головой.

— Белый грибок. — Он положил рыбку на стол и осторожно расправил спинной плавник.

Плавник был расщеплен и неровен, на краю был белый налет.

— Белый грибок, — продолжал он, — не слишком опасен. Я немного почищу этого малыша, и он будет здоров, как бык. Чем могу служить?

Я усмехнулся, разминая в пальцах сигарету.

— Как люди, — произнес я. — Я о рыбах. Они тоже иногда болеют.

Он слегка прижал рыбку к столу и отрезал расщепленный кусочек плавника, потом распрямил хвостик и тоже немного обрезал его. Рыбка перестала биться.

— Иногда их удается вылечить, но не всегда. Например, ничего нельзя поделать с болезнью плавательного пузыря. — Он поднял на меня глаза. — Им совсем не больно, не беспокойтесь. Рыбку можно смертельно напугать, но ей нельзя сделать так больно, как человеку.

Он положил бритву на стол, смочил комочек ваты в какой-то красной жидкости и смазал ею надрезы. Затем опустил палец в баночку с вазелином, покрыл им ранки и выпустил рыбку в небольшой аквариум, стоящий в углу. Она поплыла спокойно, как будто была совсем здорова.