— Тебе плохо, мамочка? — беспокойно спросила она.

Нина Петровна положила ладонь на руку дочери.

— Все в порядке. Небольшая слабость. Скоро пройдет.

Ее улыбка не могла скрыть синеватых кругов под глазами. Во всем ее облике — в светлом взгляде, маленьких морщинках, обрамляющих рот, тонких губах — отражалась редкостная доброта и мягкость. У нее был высокий лоб, тонкий нос, заостренные черты лица. Светлые, убранные в шиньон волосы, усыпанные жемчугом, подчеркивали бледность ее лица и красоту знаменитых фамильных серег с бриллиантами и изумрудами.

Ксения смотрела на нее озабоченно. В последнее время мать стала вставать поздно, а после обеда всегда уходила в свою комнату отдохнуть. Страдающий вид матери нагонял на девушку тоску. С детства Ксения всегда относилась к ней с некоторой сдержанностью, словно боялась сделать неосторожное движение, которое может ей повредить или даже разбить на тысячу осколков, как хрупкую хрустальную вазу.

Автомобиль остановился перед домом, и одетый в пальто с галунами швейцар поспешил навстречу женщинам. Идущий от проема парадных дверей свет падал на заснеженный тротуар. Несколько автомобилей и фиакров с запряженными маленькими коренастыми лошадками и кучерами в длинных подпоясанных армяках выстроились вдоль тротуара — на праздничный обед были приглашены сорок гостей.

Ксения подняла глаза на светящие высоко в небе звезды и глубоко вздохнула. По-особенному пикантный и солоноватый воздух ее родного города кружил голову. Слышалась музыка: играли что-то похожее на танго. Еще раз подумав, что ничто не испортит ей праздника, девушка с легким сердцем стала подниматься по лестнице вслед за матерью.

— Неужели тебе не страшно?

Подруга Ксении Софья нервно теребила юбку. В уголках ее губ остались следы от шоколада.

— Страшно что? — переспросила Ксения с большими от удивления глазами. — Чего я должна бояться?

— Того, что происходит. Это ведь очень серьезно. С тех пор как забастовали рабочие заводов Эриксона и Путилова, эти манифестанты не знают удержу. Им уже недостаточно отречения царя, теперь они требуют республику. Мы даже думали, что не сможем попасть к тебе на праздник из-за этих волнений. Мама хочет уехать в Киев, пока все не успокоится.

— Добровольно отправить себя в провинциальную ссылку, в то время как самые интересные события происходят в столице? — удивилась Ксения, собирая макароны с тарелки.

Блюда были достойными праздника. Кухарка постаралась на славу: черная и красная икра, превосходная жареная гусятина, рыбный паштет. Украшенный фарандолой[4] праздничный торт был привезен из пекарни Иванова, хотя достать куриные яйца в столице было практически невозможно. Отпивая из хрустального фужера розовое шампанское, Ксения чувствовала себя по-настоящему счастливой.

В компании с французским посланником мимо девушек прошел генерал Осолин. Месье Палеолог с серьезным видом скрестил руки за спиной. Золотая цепочка часов блестела на жилете. Перекошенные складками горечи губы под подстриженными усами выдавали его озабоченность. Он негромко переговаривался с хозяином дома, который даже склонил голову, чтобы хорошо слышать его.

В углу зала толпились женщины с жемчужными ожерельями на шеях, которым графиня Чикова, обмахиваясь веером, вещала горьким голосом, что святая Русь может существовать только в условиях деспотизма и что бедный Николай Второй обладает теми же качествами, что и Людовик Шестнадцатый[5], исключительная доброта которого обернулась против него самого.

— Только и разговоров, что о политике, — кисло бросила Ксения. — Разве нет более интересного занятия в жизни, чем обсуждать, что в нашей стране плохо?

— Но ведь это самое важное! Надо найти выход, — возразила Софья, блеснув черными глазами.

У Софьи Дмитриевны, дочери знаменитого адвоката и признанной поэтессы, были грустные глаза, круглые щечки и черные кудряшки, обрамляющие кукольное личико. Тем не менее она, живая, умная и страстная, обращала на себя внимание.

— Дорогая Софья, ты слишком много читаешь книг и готова часами разговаривать по телефону, обсуждая достоинства и недостатки социал-демократов или социалистов-революционеров. По мне, все эти политики такие скучные, хоть умирай.

— Ты ничего не понимаешь. Если мы не хотим потерять страну, нам нужно думать и действовать, — ответила та, показывая рукой на облицованные двери, венецианские зеркала, пожилых слуг в белых париках. — Ничего в этой жизни не бывает так просто. Можно быть богатым и в один момент потерять все. Колеса жизни крутим мы сами. Разве ты не видишь, что Россия движется к пропасти? Сейчас мы словно находимся на корабле, который плывет по бурному морю. У нас слабый и нерешительный капитан, слушающий только свою жену, в которой течет немецкая кровь, она принадлежит к тому народу, с которым мы ведем войну.

— Екатерина Вторая тоже была немецкой принцессой, — ответила Ксения. — Боже, Софья, какой ты бываешь нудной! Можно подумать, что я защищаю императрицу, которую не люблю не меньше твоего. К счастью, великие княгини симпатичнее, чем их мать.

— Хотелось бы верить, но все-таки я предпочитаю оставаться при своем мнении.

— Ты просто завидуешь, потому что в отличие от меня с ними не знакома.

— Вовсе нет! — возразила Софья, но Ксения знала, что ударила подругу по больному месту.

Однажды, когда она была в госпитале, великая княгиня Ольга Николаевна со своей младшей сестрой Татьяной тоже пришли туда и, переодевшись в серую униформу и белые косынки сестер милосердия, проработали два часа. Несмотря на то что они были старше Ксении на несколько лет, она представилась им. Злясь на себя за застенчивость, Ксения сделала реверанс, после чего принялась отвечать на их вопросы. Знатные сестры смотрели открыто, улыбались непринужденно, правда, Татьяна казалась высокомерной. Они посмеялись над несколькими смешными ситуациями, происшедшими возле коек раненых. Когда Ксения рассказала про этот случай Софье, девушка, симпатизирующая социалистическим идеям, потребовала описать массу деталей, свидетельствующих о поведении великих княгинь, их манерах, характерах и деталях одежды.

— Я тоже читаю газеты, — продолжила Ксения, заметив появление молодого человека в мундире офицера Пажеского корпуса. — Я не глухая и не слепая, как ты обо мне думаешь, но мне гораздо интереснее, что расскажет наш дорогой Сергей, чем слушать твои унылые новости. Прошу, не порть мне вечер своим мрачным настроением. Сегодня я хочу развлекаться.

— В таком случае всегда к вашим услугам, Ксения Федоровна, — заявил молодой человек, склонив стянутую воротом кителя шею. — Примите мои поздравления. Сегодня вы выглядите еще веселее, чем тогда, когда я видел вас в последний раз.

— А где же Игорь? — с невинным видом спросила Софья, словно собираясь таким образом отомстить подруге за уязвленное самолюбие. — Если не ошибаюсь, ты говорила, что сегодня он будет с нами.

Ксения поднялась.

— Бедняжка сегодня утром уехал на фронт. Он так расстроился, что не сможет быть сегодня здесь. Кстати, Софья, у тебя рот испачкан шоколадом. Идемте, Сережа, сегодня мой праздник, и я хочу танцевать.

Нина Петровна смотрела, как заразительно смеется и шутит ее дочь вместе с сыном одной из своих лучших подруг. Наклонившись к Ксении, Сергей не сводил с нее глаз. Девушка, казалось, была искренне счастлива. Несмотря на то что Нина Петровна считала поведение дочери несколько вызывающим, она не могла ни в чем ее упрекнуть.

За последнее время Ксения сильно выросла. Стройная высокая девушка с серыми глазами обещала стать красавицей на радость родителям, если бы не ее сложный раздражительный характер. К счастью, приступы раздражения проходили быстро, как летние грозы, и когда Ксения считала себя неправой, то всегда просила прощения. Она была открытой и искренней, способной на дружбу, не умела скрывать чувства, что не мешало беседовать с ней на тему будущей семейной жизни. Так думала ее мать.