Стою и думаю: «Неужели придется уехать? Так и не увижу батюшку». Стою: и не ухожу, и беспокоить не решаюсь. «Доченька, мы-то тут с утра сидим. Иногда нам записочками отвечают, но мы-то здешние», – говорят бабушки. А я все стою в нерешительности: «Матерь Божия, помоги, устрой… Никто как Матерь Божия…».

Вдруг открывается дверь. Выходит монахиня и говорит: «А кто здесь из Луги?» Думаю: «Кто здесь из Луги?» Растерялась. А все на меня смотрят. «Я из Луги», – говорю. «Батюшка сказал: «Пропустите девушку из Луги»». «Деточка, проходите», – ласково позвала монахиня и повела: «Пойдемте, батюшка просит Вас». Впоследствии эта монахиня стала схимницей Пюхтицкого монастыря, Серафимой, которую я хоронила в 1974 году, будучи настоятельницей монастыря. Часто мы с ней с любовью вспоминали батюшку и эту нашу встречу.

Идем по коридору. Угловая комната – батюшкина келья с окнами в сад. Справа – большой святой угол. А слева, в самом уголочке, кроватка. Батюшка лежит на подушечках. У кроватки – ковер. «Подойдите, встаньте на коленочки на коврик, – говорит монахиня, – чтобы батюшка слышал Вас». Подхожу, встала на колени, смотрю на батюшку. Такой светлый, впалые щечки, проницательные серые глаза, а лицо. Это не лицо, а лик! Шапочка схимническая с крестиком, схима надета, наперсный крест. Я открыла рот – и не могу вымолвить ни слова. Смотрю, смотрю. И он на меня проницательно смотрит. Батюшка нарушил молчание: «Деточка, а что Вы хотите, с чем Вы ко мне приехали?»

Сердце мое сжалось от волнения, и я тихо промолвила: «Батюшка, дорогой, мне ничего не надо. Мне только нужно Ваше благословение и Ваши святые молитвы». И все смотрю, смотрю на него. Он, улыбаясь, смотрит и говорит: «Мать Анна, принесите мне две просфоры: одну большую, другую поменьше». Матушка приносит большую, такую, как игуменская, просфору. «Это – Вам, – дает мне отец Серафим, – а эту передайте Вашей маме. Пусть мама разделит на 60 частичек и 60 дней принимает со святой водой».

Мама все исполнила в точности, как сказал батюшка. И все хотела потом съездить в Вырицу. Все говорила: «Доченька, так хочется к батюшке Серафиму съездить!» Но, как у всех у нас, все не хватало времени. Так и осталось загадкой, почему батюшка благословил разделить просфору на 60 частичек. «А когда будете уходить от меня, – продолжал батюшка, – напишите записочки о здравии всех своих родных и за упокой. И я по силе всегда буду молиться». Смотрит на меня и все улыбается, улыбается. А я ничего о своих родных не говорила. Стою я на коленочках, смотрю на батюшку. А он вдруг спрашивает: «Деточка, а как ты поедешь в Лугу?» Я растерялась. «Поездом в Ленинград, а оттуда – в Лугу». – «А ты вот что сделай. Выйдешь от меня, зайди в церковь, приложись к Казанской иконе Божией Матери, а потом могилкам поклонись. Там моя матушка лежит – схимонахиня Серафима. Близенько – большая дорога. Выйдешь на нее, пойдет грузовая машина. Ты не бойся, подними руку. Она остановится и довезет тебя до железной дороги». Оказывается, в 5 километрах от Вырицы – станция Сиверская, а от нее до Луги совсем недалеко. – «А там сядешь на поезд и через час будешь в Луге своей».

У меня и в мыслях не было, чтобы старцу такой вопрос задавать! Меня это так удивило. Смотрю на него: такой светлый, святой человек, словно житель горнего Божиего мира, и вдруг говорит мне о таких практических вещах. А сейчас часто его вспоминаю. Находясь в такой святыне, в Пюхтице, мне постоянно приходится решать жизненные, практические вопросы. Какой батюшка был дальновидный, какой простой, сколько было у него любви! Какой пример был всем нам – какая забота о людях до такой мелочи!

Стою на коленях, скрестив руки на груди, и все смотрю, смотрю на него. Никогда я такого лика не видела. Весь день бы так и стояла! Вошла мать Анна. Я говорю: «Батюшка, простите, я Вас, наверное, так задержала». А сама не знаю, сколько времени прошло, сколько пробыла у батюшки. А он: «Ничего, деточка, подойди, благословлю тебя, и родителей Ваших, и всю родню Вашу». И перекрестил меня. Я поклонилась. Стала уходить. Не решаясь повернуться к батюшке спиной, на носочках вышла.

Зашла в церковь. Приложилась к Казанской иконе Божией Матери. Помолилась на могилках. Теперь, думаю, надо на дорогу выйти. Смотрю: большая дорога рядом, и машина идет. Бабушки сидят в ней, березки лежат. Робко поднимаю руку: «Молодой человек, не подвезете до станции Сиверской?» – «А мы туда и едем». Довезли меня до переезда. Я вышла, поблагодарила. Слышу – поезд сзади подходит. Успела только к вагону подойти и поехала домой. Оказалось, скорый, проходящий поезд был. От радости даже не помню, как доехала. Казалось, только вошла в вагон и уже дома.

Вот такая встреча произошла у меня с отцом Серафимом 50 лет тому назад. Милостью Божией сподобилась видеть светлого старца, принять его благословение и просфору. Всегда, когда мне потом приносили игуменскую просфору, я почему-то невольно вспоминала батюшку и этот день. Было это за 20 лет до моего настоятельства.

Мне довелось видеть отца Серафима Вырицкого, когда он еще служил в Александро-Невской Лавре. Помню, как моей маме сказала ее сестра: «Этот иеромонах – прозорливый». Я тогда была еще девочкой, но видела этого старца.

А потом, уже будучи взрослой, я очень часто бы вала у отца Серафима в Вырице. Бывала, когда батюшка еще жил в доме на Пильном, бывала и на Майском. Бывала с мамой, с соседями, возила к батюшке и детей – Николая и Людмилу. Николай родился в 1932 году. Время было тяжелое.

Когда сыну было три года, он сильно заболел, и врачи поставили диагноз – туберкулез. Я поехала к отцу Серафиму. Был 1935 год. Батюшка сказал мне тогда: «Сходи на камушек, где молился преподобный Серафим Саровский. У нас свой Саров есть. Вот матушка Христина тебя проводит (тогда еще его матушка была жива и она еще не была схимницей). Приложись к иконке преподобного Серафима – там на сосенке висит икона Саровского чудо творца. Постойте там с сыном, погуляйте. Помолись. А потом обязательно зайди ко мне». А это сам батюшка молился на камушке. Это было, когда он еще жил в доме на Пильном проспекте и там во дворе сосенки были и камушек, где он молился по ночам перед иконой святого преподобного Серафима Саровского.

Когда мы с матушкой Христиной пришли, она сказала поставить сына на камушек. И мы помолились. А когда я вернулась к батюшке, он дал мне просфору и сказал: «Разрежьте ее на 40 частей и давайте каждый день ребенку».

Когда я все это сделала и пошла показать Николая врачу, он сказал: «Туберкулеза нет». Это под твердили снимки и анализы.

Возила к батюшке Серафиму и малолетнюю дочь. Первый раз в 1938 году, когда ей было три месяца. Тогда поезда только паровые ходили. Возьму дочь на руку, брошу в тамбур узелок с пеленками, ухвачусь за поручни и в вагон. А раз села, так и поехала. А там пешком, через Красную Долину.

Спрашиваю у матушки Серафимы: «Примет?» – «Нет, – сказала матушка, – отец Серафим не принимает». Я забеспокоилась и стала просить матушку разрешить мне зайти – хоть ребенка перепеленать. Матушка разрешила. Захожу, а отец Серафим уже сам нас зовет: «Иди, иди скорей». И благословил.

Возила я дочь к отцу Серафиму и когда она в школу пошла. Это было уже в доме на Майском. Очень много было народа, когда мы пришли, много-много. Батюшка благословил ее и сказал: «Учись на отлично». И все сбылось…

Я часто ездила к батюшке… Даже не помню, сколько раз. Надобно, не надобно – все еду. Как только есть возможность – все еду. Однажды приехала с матерью Евфросиньей. Она была с двумя монахинями. Отец Серафим много с ними говорил. А когда я сказала: «Вот, вы – монахини, а я – мирская», – отец Серафим ответил: «Ну, ты – послушница наша».

А однажды, уже после войны, батюшка Серафим велел мне, когда я приехала, никуда не уходить, пообедать, попить чаю и быть у него до вечера. «Вечером придут наши птички. Послушаешь, как у нас поют», – сказал он. Вечером пришли певчие из Казанской церкви и из Петропавловской и пели духовные песнопения. И я вместе с ними много пела. Пели мы и многолетие отцу Серафиму, а матушке Серафиме – вечную память. Когда все ушли, я думала, что батюшка и забыл обо мне. Ну, кто я такая? А он неожиданно позвал меня и спросил, как мне понравилось пение.