- У?

- Я имею в виду по-настоящему?

- А?

- Так были или нет?

- М-м?

- Вот дубина! - заводился ББМ и, чтобы снять стресс, шёл рушить ногами выключатели на стенах в коридоре.

Лёха стойко сносил любые жизненные неурядицы и не ругал судьбу. Он не выяснял отношений, но предпочитал обходить конфликты стороной.

Так однажды на втором курсе, найдя себя в списке не прошедших флюорографию*, он очень удивился, потому что точно помнил — посещал кабинет, раздевался, становился голым торсом под всепроникающие лучи. Но спорить ни с кем не стал, а пошёл и ещё раз просветился. На следующий день проверил новый список, вывешенный деканатом, с угрозами недопущения к занятиям, и опять обнаружил в нём свою фамилию.

* Прохождение флюорографии один раз в год — обязательная процедура для советского человека. Отлынивание строго каралось.

- Иди к руководству и объясни, что произошла ошибка, - посоветовали ему.

Лёха вздохнул, делая вид, что согласился с доводами товарищей, а сам помчался на флюорографию по третьему разу.

- Угробят они тебя своими просвечиваниями, - пожалел его Серега.

- Ничего, - ответил Лёха. - Справлюсь как-нибудь.

Серегу Лёхино соседство по комнате вполне устраивало, потому что выгод оно сулило гораздо больше, чем неудобств. Во-первых, его можно было совершенно безболезненно заставить сделать в комнате уборку или сварить обед. Для этого требовалось только сказать, что сегодня его очередь — он всё равно с календарем свериться не догадается. Во-вторых, ему в невероятных количествах слали из деревни деликатесы: колбасы из диких козлов, домашние сыры, запечённых в русской печи перепелов и глухарей, а картошку так вообще везли с оказией грузовиками. В-третьих, он посещал все без исключения лекции и записывал их в свои конспекты слово в слово. Понятно, что в условиях зачётной недели или сессии его тетрадь ценилась на вес золота.

Недостатков проживания на одной территории со столь неординарным существом мы коснемся чуть позже.

В тот вечер Лёха немного задержался со сном. Ему никак не удавалось нарисовать график, похожий на признанный наукой образец. Данные, полученные во время лабораторной работы, не ложились в нужные точки. Оставалось два варианта: записаться завтра на переделку лабораторной или же применить другую технику вычисления. Поразмыслив, Лёха склонился ко второму.

Он внимательно изучил листок с цифрами, скреплёнными подписью преподавателя, и аккуратно стал делать в них исправления, пользуясь старым лезвием «Нева» и резинкой. Прилетевший в окно комок мёрзлой земли застал его врасплох. Но не отвлёк. Сереге, командовавшему артобстрелом, понадобилось ещё, по крайней мере, три точных попадания, чтобы Лёха встал и выглянул на улицу.

Пьяная компания из четырёх незнакомых человек что-то орала ему и размахивала руками. Впрочем, зоркий глаз его разглядел в одном из хулиганов соседа по комнате Серегу. Зачем они кричат? Почему не зайдут внутрь, как все нормальные люди?

- Дверь нам открой! - надрывался Серега, складывая рупором начинающие коченеть руки.

Но слова его не долетали до Лёхиных ушей, фильтруемые двойным стеклом. Сереге пришлось сыграть маленькую пантомиму с участием пальцев. Указательным и средним он изобразил бредущего человечка, который в конце своего пути резко потянул за воображаемую ручку. Но и это талантливое произведение искусства оставило Лёху равнодушным.

- В форточку высунься! - решил Серега сменить тактику.

На то, чтобы добиться от Лёхи понимания и выполнения этой простой просьбы, потребовалось ещё минут пять. Для этого компании пришлось пустить в ход все свои артистические способности и даже некоторый гипноз.

- Чо? - спросил Лёха, высунувшись, наконец, наружу.

- Общага закрыта, чо! - даже не попытался сердиться Серега. - Спустись на вахту и отопри засов!

- Ага, - сказал Лёха.

Они радостно бросились к двери и стали с нетерпением ждать. С той стороны послышались какие-то постукивания и возня, но потом всё снова затихло.

- Случилось чего? - предположил Шнырь, но Серега отрицательно помотал головой и запустил очередной булыжник в окно.

На этот раз обошлось без переговоров. Лёха сам появился в форточке, готовый извергать и переваривать информацию.

- Ты ходил на вахту?

- Ну.

- И что?

- Закрыто.

- Понятно, что закрыто. Ты открывать пробовал?

- Ну.

- И?

- Замок там висит.

- А ключ на гвоздике видел?

- Нет.

- Пойди и проверь.

- Ага.

На это задание у Лёхи ушло ещё минут десять.

- На гвоздике ключа нет, - доложил он из форточки, проявляя инициативу.

- А вокруг не смотрел?

- Не-а.

- Может, он на пол упал?

- Посмотрю.

Они снова припали к двери, согреваемые надеждами, которых, чего греха таить, становилось всё меньше и меньше. Но в этот момент изнутри раздались звуки, говорившие о том, что Лёха взялся за дело не на шутку. Сереге даже показалось, что он орудует топором. И, судя по лицам товарищей, он был не одинок в своих предположениях.

- Давно бы так! - похвалил Атилла.

Они увидели, как жестяная обивка выгнулась наружу пузырем, который становился всё больше с каждым новым ударом. И вот он предсказуемо не выдержал давления и лопнул. В образовавшуюся рваную дыру хлынули щепки и гвозди. А потом на пороге изнасилованной двери возник ББМ, усталый, но удовлетворённый.

- Ха! - поздоровался он.

Из-за спины его выглядывал Лёха с большим ржавым ключом в руках. Скорее всего, его поиски увенчались-таки успехом.

Кроме Сереги и Лёхи, в комнате официально жили ещё двое: монгол Атхуяк* и первокурсник Федя. Первый показывался дома редко, потому что ему не давали ключей, а второй вообще являлся классической «мёртвой душой». То есть он числился проживающим только на бумаге, а на самом деле снимал где-то в городе квартиру и носа сюда не казал. Его ложе выполняло роль запасного аэродрома с единственным недостатком — никогда не меняющимися простынями.

* Автор готов принести клятву на каком угодно святом документе, что имя монгола не вымышлено.

Четыре кровати с железными сетками, образующие уютный квадрат, были отгорожены от входа занавеской в цветочек и баррикадой, сколоченной мощными гвоздями из стандартных тумбочек. В пространство посередине едва втиснулся учебный стол. Недостаток места в «спальне» с лихвой компенсировался просторной «прихожей», где стояли обеденный стол и шифоньер. На стенах «спальни» покоились многочисленные книжные полки, обожаемые клопами, а над тумбочкой с магнитофоном висел цветной потрет Леонида Ильича Брежнева. Полупрозрачный тюль на широком, во всю стену, окне служил отличным буфером между хозяевами и коварным внешним миром. На полу красовались домотканые дорожки, скрывавшие грязь и огрехи строителей.

- Неплохая конура! - восторженно отнёсся к обстановке Шнырь.

- А фантазии сколько! - поразился Атилла, разглядывая казенную мебель, изуродованную ножовкой и молотком.

Шнырь покивал и полез за пазуху.

- Вот за это… - начал он, вытягивая на свет поллитровку, прихваченную в ресторане.

Но дальновидный Серега не дал ему договорить. Пока вечер не перешёл в заключительную фазу, он распределил койко-места. Атилле досталась кровать монгола, а Шнырю — Федина. С Толяном они решили лечь на Серегиной валетом. Лёха, понятное дело, остался на своей.

Часа в три утра, когда была выпита последняя капля и съедена последняя крошка, Атилла первым повалился на отведённое ему место и тут же захрапел. Шнырь поступил ещё загадочнее: он застыл на табурете в позе «лотос», словно медитировал, однако при ближайшем рассмотрении тоже оказался спящим. Лёха не в счёт — он, как обычно, отошёл почивать при первых звуках чокающихся стаканов.