Директор шахты «Румольская» Николай Иванович Клыков сидел в своём кабинете и размышлял. Развёрнутая перед ним на столе сводка красноречиво свидетельствовала о том, что план выработки в этом месяце выполнен не будет. Ни при каких обстоятельствах. И дело даже не в том, что отставание от графика составило минимум две недели. Настроение рабочих — вот что его беспокоило больше всего.

Бригадир проходчиков Егоров на собрании трудового коллектива выразил общую мысль предельно ясно:

— Так продолжаться не может, — сказал он. — Нормы выработки завышены, инструмент и техника изношены, из продуктов нам шлют одни рыбные консервы. Так и до цинги не далеко. А во что мы одеты? Это разве скафандры? — Он показал рукой в сторону раздевалки. — Это не скафандры, а телогрейки со стеклянными куполами. Каменный век!

— Верно!

— Правильно говорит!

— Где обещанные сапоги на магнитах?

— Где перчатки с присосками?

Парторг шахты Востриков Емельян Захарович тяжело и нехотя поднялся со своего места.

— Чего бузишь? — укорил он Егорова. — Или ты не знал о трудностях, когда подписывал контракт?

— В контракте упоминались трудности совсем другого рода. Я прилетел сюда руду добывать, а не чинить по ночам отопление в кубрике.

— Так-то оно так, Григорий Александрович, — вступился за парторга Клыков. — Но мы не можем думать только о себе, не учитывать объективных причин. Мировой экономический кризис, неурожай…

— Ага. Вон, у соседей — немцев — скафандры на сентипоне, и на завтрак — свежий апельсиновый сок. И никакой кризис им не помеха. А что, если завтра нам не подвезут вовремя кислород? Без фруктов человек ещё как-то может продержаться, а без воздуха…

Трудно, ой, трудно дался Клыкову этот разговор. Он понимал, что люди во многом правы, и пустить решение проблемы на самотёк ему не удастся.

Он придвинул к себе чистый листок гербовой бумаги и вывел на самом верху:

«Уважаемые члены Высшего Партийного Совета!»

Двенадцать лет назад он, тогда ещё совсем юный и необстрелянный птенец, записался добровольцем на освоение месторождения № 1365. За его плечами на тот момент были лишь горный техникум да три года на приисках в тайге. Ни руководящего опыта, ни правительственных наград. Но его заявление неожиданно приняли, и он предстал перед Трудовой Комиссией.

Сначала его полдня изучали медики: заставляли приседать, гоняли на тренажёрах, кололи в вену реагенты, измеряли пульс. А потом он оказался в просторной белой комнате с широким столом вдоль окна, за которым сидели: представитель ВПС Сусликов Ипполит Анатольевич, архимандрит Кирилл и светило мировой науки доктор Крейцер.

— В Бога веруешь? — поинтересовался священник.

— Так точно.

— О чем говорится в десятой Заповеди?

— Своими словами?

— Любыми.

— Не возжелать жены ближнего, имущества его, ну, и всё такое прочее.

— Когда последний раз причащался?

— На прошлой неделе.

— Можешь назвать кого-нибудь из Святых Апостолов?

— Павел, Пётр, Андрей, Фома…

— Достаточно. — Кирилл повернулся к коллегам. — Годится.

Сусликов полистал лежавшие перед ним бумаги.

— Характеристика с места учебы достойная. А как со здоровьем?

— Был перелом среднего пальца на правой руке лет пять назад. В остальном — здоров, как бык.

— Какое примем решение, господа?

— Разрешить, — сказал поп.

— Разрешить, — подтвердил доктор.

— Ну, раз так, то и я не против, — подытожил Сусликов.

Далее события развивались стремительно, как на центрифуге. Он прошёл краткосрочные курсы профессиональной подготовки и уже через три месяца вылетел к месту дислокации.

Начал простым проходчиком на «Румольской», а через двенадцать лет его назначили директором — вот такая простая и одновременно яркая судьба.

В Партию он вступил уже здесь, на Луне.

«Уважаемые члены Высшего Партийного Совета!

В связи с резко обострившимися противоречиями во вверенном мне хозяйстве прошу рассмотреть вопрос о выделении дополнительных продовольственных ресурсов, а также навести порядок в поставках обмундирования и оборудования…»

Письмо содержало множество скупых и точных формулировок, явных и неявных просьб, требований и предложений. Заканчивалось оно так:

«Прошу форсировать решение данного вопроса, так как имеются все основания предполагать возможность возникновения стихийных волнений и беспорядков».

«Румольская» — это не совсем шахта. Вернее, совсем не шахта. Это разрез. Калдоний никогда не располагается глубже десяти метров от поверхности, поэтому его добывают открытым способом. Взрывники минируют небольшой участок и производят взрыв, снимая таким образом пустой верхний слой и оголяя породу, а затем проходчики прокладывают рельсы, и начинается собственно разработка.

Порода рыхлая и лёгкая, для загрузки её в тележки нужны лишь обычные лопаты да трудолюбивые руки. Основной её недостаток — это низкое содержание драгоценного калдония: всего сто миллиграмм на тонну. Легко подсчитать, что для добычи одного килограмма — то есть месячной нормы — приходится в буквальном смысле перелопачивать десять тысяч тонн лунного грунта.

Обогащение происходит тут же, на Луне, на специально построенной для этих целей фабрике. Никому и в голову не придёт тащить весь этот мусор на Землю. Да и экономически оно выгоднее, несмотря на то, что больше половины имеющихся ресурсов шахты тратится именно на поддержание работоспособности фабрики. Директор её — Богатырёв Петр Терентьевич — второй после Клыкова человек. Как по регламенту, так и фактически.

Потребности страны в калдонии значительно выше, однако возможности расширить его добычу и построить, скажем, ещё одну лунную базу, пока нет. Приходится отвлекаться и на повышение обороноспособности, и на продовольственные задачи, и на поддержание противометеоритного купола. Всё это накладывает на румольцев двойную ответственность. Они — авангард человечества в постоянной борьбе за светлое будущее.

Оперативное управление шахтой осуществляется из передвижного штаба, сконструированного на базе ракетного тягача и стандартного комплекта биолаборатории. Такой подход объясняется просто: ведь по мере разработки разрез постоянно отодвигается всё дальше и дальше от центрального узла жизнеобеспечения. Вот штаб и следует за ним, буквально наступая на пятки и подгоняя.

На том же принципе мобильности построены и бытовки для персонала, где хранится инвентарь и спецодежда. Только тягач у них — один на всех, и не такой мощный.

По рабочим местам людей развозит автобус. Его румольцы смастерили сами из таранного бульдозера, вышедшего из строя. Проделали сваркой окна в корпусе и обшили сверхпрочным пластиком. Мягкие сиденья нарезали из обычных диванов. В народе это средство передвижения шутливо называют «Бурлак».

К северу от разреза расположились два огромных стационарных здания.

В спальном корпусе — тридцать четыре кубрика. Каждый рассчитан на четыре тела. Но это вовсе не означает, что общая численность населения «Румольской» — с то тридцать шесть человек. На самом деле их почти в три раза больше, но так как работа ведётся по сменам, то и необходимости в дополнительных лежачих местах нет. График сна утверждается на год вперёд и неукоснительно соблюдается.

В перерывах между работой и сном население отдыхает в общем корпусе, соединённом со спальным прочной гибкой трубой. Там есть и уютная столовая, и библиотека, и кинозал, служащий по совместительству местом для общих собраний. В спортивном зале, как водится, установлены велотренажёры и приспособления для силовых упражнений — очень важный элемент здорового образа жизни, особенно в условиях ослабленного притяжения.