— Получка екнула, — стали смеяться по его уходе. — Ретив да горяч.
— А может, и не получка. Может, эти деньги хапаны.
— Наверно, кооперативный работник.
На следующий вечер Неустроев не ходил туда, хотя зуд любопытства и не давал ему покоя — придет ли подозрительный шлем опять. Все-таки решил выдержать.
А в бараке рассказывали про его удачу, поздравляли не без усмешек, и он должен был шутить.
— Каюсь, сел ради шутки, а получилось, как говорится, «счастливое стечете обстоятельств». Ну, и разлагался я целую ночь.
Он купил своей бригаде лимонаду и яблок. Потом все ездили в кино «Палас» и к девушкам в Кунавино с гостинцами.
Как-то Переходников заметил ему при встрече:
— В бригаду картежников у кого запись?
— Не остроумно, а ослоумно, — ответил тот. — Ну, что ж, слабость, брат, — «заложить» или там в очко перекинуться. А если позволительно в серьезных тонах говорить, то (он улыбнулся на этом месте, прищурив глаза) предпочитаю свою глупость чужому уму и свои пороки чужим добродетелям.
— Мудрено говоришь, непонятен мне смысл речи ученой.
— Достаточно было революции, чтобы научиться понимать.
Когда ударники устраивали складчину, Неустроев, равнодушный к напиткам, этому никогда не перечил. Играющим его тоже никто раньше не видал. Может быть, из такого содружества он теперь и это делал, а может статься, в самом дело подобным манером думал «углубиться в гущу масс». Кто об этом толком скажет? Только вот факты: к вечеру выходного дня, вскоре после памятных событий, он опять появился на Вдовьем Броду.
И шлем был тут. Он метал банк сосредоточенно, пальцы рук его то и дело шевелились, в сторону пришлеца он даже головы не повернул.
Неустроеву рассказали: шлем наведывался часто после рокового проигрыша и каждый раз вновь «вылетал в трубу» и, видно, имел прямое намерение хоть сегодня, что ли, отыграться. Никто этому не верил, но затаенно за ним следили.
Неустроев опять сел подле шлема намеренно, с правой его стороны, и начал делать ставки в прежнем размере, следя в оба за соседом и окружающими его.
Хотелось проверить во что бы то ни стало тот случай. Мрачно бросая деньги в кон, он до середины ночи опять то и дело снимал счастливые куши. Только однажды, когда нарочно покрыл он весь банк при плохой карте, рискуя половиной всего имеющегося на руках, он неожиданно для себя проиграл. Но и тут случаю не поверил.
«Не может быть, чтобы опять это получилось «случайно», — решил он.
Когда сосед другой раз наметал большой банк, Неустроев вновь покрыл его целиком и опять проиграл. Теперь он каждый раз проигрывал соседу. Тот спокойно загребал деньги, молчал или под нос произносил блатные слова и кутался.
— Отыгрывается, — замечали ребята, — вот так штука. Шлем прекрасный, шлем ужасный.
— Ну, коли повезло ему, то всех выставит. Берегись, Костька!
И верно, сосед точно преобразился. Если ходил по банку, то небольшими суммами и чаще проигрывал, но зато когда банковал, то денег не жалел, клал в кон не меньше пятерки и вел игру искусно. Карты пели у него. Его живые, выразительные, чрезвычайно гибкие, с узкой кистью руки услужливо шныряли в кругу. Тасовал он колоду всегда на виду у всех, не торопясь, рукава были у него засучены, как будто он показать хотел: в игре честность — первое дело.
Неустроев пошел по «всему» банку третий раз и третий раз проиграл, пошел четвертый раз — случилось то же. Желая убедиться в том, что тут никакого случая нет, что его предположения верны, что если он тогда выигрывал, а сейчас проигрывает — это связано одно с другим, а то и другое вместе имеют реальную причину, он ставил суммы все крупнее и крупнее и, к удивлению ребят, с удовольствием проигрывал. Сосед сосредоточенно загребал деньги, тискал их в чесанку, а Неустроев громко ахал и намеренно горячился. А внутри он был спокоен и доволен: его теория оправдалась, он проник в тайну.
Вскоре внимание всех привлекло их состязание. Приятели Неустроева приуныли, с неприязнью глядели на шлем. Когда пришла хорошая карта к Неустроеву, — а он ее ждал, — то приятели вывернули карманы и хотели общей суммой сбить большой баше соседа, но проиграли, хотя к лузу у них принта девятка. У банковщика набралось двадцать одно — дело явное. Это разозлило их, и когда баше удесятерился и банкир «случал», обходя кон последний раз, Неустроев выбросил последние деньги. Больше не было ни копейки.
— Дополняем, — сказал Скороходыч, но у него тоже денег уже не было.
— Деньги на бочку! — бухнул шлем.
— Ты не первый раз здесь. Принесем завтра, — ответили ребята.
— Деньги на бочку! — опять произнес шлем. — Играем на чистые или под залог.
Скороходыч порылся в карманах и выбросил пустое портмоне. Другой снял шарфик с шеи, третий — старое кепи. Шлем, старательно осмотрел все это, потом сосчитал деньги на кону — их было около сотни (играло полтора десятка лиц) — и сказал:
— Этим и пятую долю не окупишь.
Те, которые в пух проигрались, хотели решительной ставкой испытать счастье.
— Последняя рука, — повторяли они. — Загребет он — и лататы. Отбить надо, отбить общими силами. Валяй, ребята!
— Эх, куда ни шло, — всю надежду возлагая на финал игры, который может изменить шлему, сказал Скороходыч. — Кладу. Кто еще?
Он бросил на кон свою майку, оставшись в сорочке, и вслед за ним из бригады Неустроева стали класть что придется: один бросил сандалии с ног, другой — ремень, третий — папиросницу. А шлем все ждал, все ждал.
Только когда один бросил в общую кучу свою спецовку брезентовую (это был Вандервельде), шлем тут же взвесил все на руке и сказал:
— Ладно, этого хватит. Держи карту!
Все сгрудились около Неустроева, и вот к девятке пришел туз. Явная маячила удача. Притаив дыхание, люди ждали развязки, затаенно ликуя. В этом застывшем теперь кругу слышно было чье-то нетерпеливое дыхание, и подумал Неустроев с ужасом:
«Неужели выигрыш?»
Шлем положил колоду на ладони перед собой, спокойно тряхнул его, прикупил к своей шестерке семь очков и вздохнул. Вздох испустили люди, радуясь его неудаче. Подумав, он прикупил еще карту. Положил ее к двум предыдущим, оставил колоду и стал одним глазом глядеть на прикупленную карту, вынимая ее постепенно из-за двух других.
Вдруг он шумно бросил карты на середину, все увидели: к тринадцати пришла дама, стало шестнадцать — самая проигрышная ситуация. Оставаться на них опасно, а прикупать безумно. Стало вовсе тихо в кругу.
Кто-то изрек шепотом:
— Капут, плакала денежка.
Тогда шлем передохнул вновь, и за ним передохнули люди и перенапряженные неустроевцы.
После долгого раздумья шлем опять взял колоду на ладонь и вытянул еще карту.
Он бросил ее прямо под нос Неустроеву: это был король — четыре очка. Всего составилось с шестнадцатью — двадцать, — выигрыш банковщика.
— Эх, дела! — кто-то подавленно вскрикнул.
А со стороны неиграющих заметили при этом:
— Кому повезло, так повезло. Черт он, шлем-то.
А шлем бросил колоду, быстро сгрудил вещи в спецовку, завязал их вместе с деньгами, захлестал узел ремнем, сунул его под шинель и ушел в лес так же молчаливо, как явился.
Глава XVIII
СПОРНАЯ ВОДА
Навстречу шел винтовой пароход-громадина «Коминтерн». Иван поставил завозни наперерез валам, лодку приподняло, потом с шумом, моментально сбросило с гребня воды вниз, — казалось, вот сейчас всех стряхнет в глубину. И тут поднялся гик. Девицы, больше из притворства, ахали, а Иван хмуро улыбался, глядя на них. Завозни носом разрезали вторую волну и опять полезли на нее. Палуба парохода загружена была народом, а Иван что-то кричал будоражливо, над головами развевались карманные платки, но каждый вскрик тонул в рокоте винта за кормою, и когда «Коминтерн» прошел, настала лютая тишина. Вскоре миновали линию барж и выплыли на стрежень. Завозни стали идти неподатливо при бурном напоре струи, гнавшей их вспять, но Иван привычно понатужился и одолел воду. Другой берег реки был вовсе недалеко, а излучина делала течение подле него вовсе спокойным. Берег — он был верховым — положил на воду жирную тень. Иван вошел в неё меж бесчисленных круч, испятнавших зеркало реки, и, сложив весла, сказал: