По мнению В. Лунштедта и А. Росса право выполняет необходимые социальные функции и служит самосохранению общества, социальная организация детерминирует процесс правотворчества. Право порождается в процессе формирования социальной организации: именно благодаря наличию организованных групп в обществе возникает потребность в сотрудничестве и кооперации, направленных на социальные цели, а не просто на биологическое выживание и воспроизводство жизни. То, что полезно с точки зрения укрепления социальной организации и достижения поставленных обществом целей, – и составляет социальное благосостояние для данного общества, определяя содержание права. Социальное благосостояние включает в себя ощущение гражданами безопасности, психологического и материального комфорта, развитие индивидуальных способностей и качеств, свободу предпринимательства и т. п. Согласно концепции действенности права, правовые нормы являются ключом к интерпретации и прогнозированию социальных действий. Эффективность права заключается в том, что оно обеспечивает постоянное следование большинства людей требуемому правовыми нормами образу действий, а также в том, что этот образ действий ощущается большинством людей как нечто общеобязательное[64]. Скандинавская школа правового реализма рассматривает право таким, каково оно есть в правовой реальности, право – это факт и окружающая нас юридическая реальность[65].

Скандинавские правовые реалисты провозглашали идею частичной устойчивости правовой природы и структуры права по отношению к политике, однако для них частичная устойчивость права не производна от исследования центральной роли правовых деятелей (в частности, судей) в феномене права (как для американских реалистов). Скандинавские исследователи избрали другой, более традиционный путь концептуального анализа, – они сконцентрировались на различных концепциях и категориях, конституирующих сущность права, субъективные права, обязанности, собственность, вред и т. д. Причины этого у скандинавских реалистов не совпадают: если для В. Лундштедта и К. Оливекроны причина выведена из следования философской концепции пути, сформулированной Хагерстремом, анализ А. Росса берет начало из следования некоторым примерам позитивизма[66]. Тем не менее, независимо от этих различий, все скандинавские правовые реалисты сходились во взглядах на две конкурирующие идеи о сущности права.

Во-первых, правовые концепции и категории per se отделены от какой-либо системы моральных, религиозных или политических ценностей. Право является комплексом лингвистических или символических сигналов, установленных с целью провоцирования определенного поведения, или «директивами», указывающими обществу и судьям пути следования[67]. Правовые нормы характеризуются не соответствием ценностным задачам, а своей функцией. Направление права (к цели А или противоположной цели Б) не влияет на метод его действия. Скандинавские реалисты рассматривали внутреннюю природу права как относительно независимую от окружающей ценностной среды.

Доказывая идею относительной ценностной нейтральности права, исследователи часто использовали правовую историю. Эта традиция идет напрямую от Хагерстрема и его «раскрытия» современных правовых концепций через исследование древних категорий и концепций Римского права[68]. Они показывали, что еще с древнего Римского права правовой феномен был механизмом, хотя и проходящим через разные экономические, социальные и политические среды, всегда работающим одинаково. Право всегда было комплексом норм, регулирующим использование силы. Скандинавские реалисты отрицают идею подвижности права и того, что необходимо делать отсылку к ценностным элементам моральной природы (таким как справедливость и доброта), политической природы (демократия, воля парламента) или экономической природы (эффективность).

Норма законна и поэтому обязательна для общества, даже если она крайне несправедлива или экономически неэффективна. Важно то, что норма работает в реальности как стимул, заставляющий людей следовать конкретным образцам поведения. Этот момент предваряет вторую идею сущности права по мнению скандинавских правовых реалистов: правовой феномен только частично устойчив к политическому миру (так считали и американские правовые реалисты).

Право имеет свойство обязывать конкретное общество (или конкретных правовых деятелей, например таких как судьи) к определенному поведению до тех пор, пока оно действительно. Правовая норма или концепция считается действующей с момента, когда она практически вступила в силу, т. е. когда большинство населения признали и начали соблюдать данную норму или концепцию и считать её социально обязывающей. Согласно А. Россу, внедрение в понятие действительности права этих двух компонентов (эффективность вступления в силу и обязательный характер как социальное чувство) сводится к одной из классических антиномий философии права: факт того, что право считается «в одно и то же время чем-то фактическим в мире реальности (эффективность) и чем-то действительным в мире идей (обязательная сила)»[69].

Таким образом скандинавские правовые реалисты восприняли интерпретацию права как комплекса норм и категорий с устойчивой природой по отношению к миру ценностей; норм и категорий как обязательного права, вне зависимости от типа имплементированной в общество идеологии. Право всегда действует одинаково автономно от политики. Однако устойчивость права только частична, т. к. существует необходимость открывать право окружающей политической и социальной среде, что происходит через централизацию правовых концепций и категорий на их «действительности». «Действительность» означает, что они «в силе», соблюдаются и, что наиболее важно, воспринимаются как обязательные большинством населения или его компетентной частью (т. е. судьями).

Несмотря на различия вариантов правового реализма и в основных теоретических предпосылках (прагматизм в Соединенных Штатах Америки, мистическая философия в Скандинавии, партийная идеология в Советском Союзе), и в областях исследования (работа судов в Америке, нормативные тексты в Скандинавии, диктатура пролетариата, революционный террор, финансово-политическая олигархия в России), все эти течения были направлены на преодоление препятствующего общественному развитию юридического формализма и утверждению понимания права как социо-психологического феномена.

Движение правового реализма стремилось, в том числе, уменьшить влияние формализма в судопроизводстве, актуализировать значение судейского субъективизма, сделать процесс принятия решений более предсказуемым. Наиболее радикально формализм в праве был преодолен в ходе октябрьской (1917 г.) революции в России. Декретом о суде № 1[70] была упразднена вся существовавшая ранее система юстиции и предусмотрено создание новых судов и революционных трибуналов. Новое право создавалось в парадигме «жесткого» правового реализма, частными принципами которого в Советской России становились диктатура пролетариата, народность судов, революционная целесообразность, военный коммунизм, произвольное и насильственное перераспределение собственности и др. Юридическое образование для занятия места судьи или следователя перестало быть обязательным. Движение социалистического правового реализма не было оформлено доктринально, но оно имплицитно содержалось и развивалось в рамках культурологической концепции социалистического реализма.

Российский правовой реализм – сложившаяся в постреволюционной России и продолжающая действовать по настоящее время законодательная и правоприменительная доктрины, согласно которым декларативные нормы справедливого порядка не обязательно совпадают с юридической практикой. К наиболее распространенным признакам доктрины российского правового реализма можно