Прошло немало времени, пока китаец сумел как-то вырваться из водоворота и погнал челнок к берегу, вернее говоря, в лес, потому что берега-то никакого и не было. Он протиснулся между мангровыми корнями и стал ждать.

Целый час вода непрерывно поднималась, а потом начала спадать. Но китаец, как видно, не собирался плыть дальше. Он нашел местечко поукромнее и так спрятался там, что теперь его вовсе не было видно. Потом отрезал ножом кусок лианы и привязал лодку к корням.

А вода спадала все больше и больше. Вот уже днище челнока коснулось земли. Вот земля черными пятнами показывается справа, слева, кругом. Потом вода сошла совсем. Только в стороне катилась обмелевшая река да где-то далеко в просветах между деревьями блестело море.

Китаец вылез на землю, взял свою котомку и пику, еще раз посмотрел, надежно ли спрятан челнок, и подался налево, вдоль берега моря.

Идти было тяжело. Земля вязкая, всюду остались большие лужи. В одной из них китаец заметил порядочного краба. Величиной с шапку, он был бы очень похож на нашего рака, если бы не такой круглый. Китаец поднял какую-то ветку и сунул ее крабу в клешню. Тот недолго думая вцепился в ветку, и китаец без всяких хлопот вытащил его и положил в котомку.

Но не успел он пройти и нескольких шагов, как вдруг запрыгал на месте и закричал от боли: это краб впился клешней ему в бок. Тогда китаец снял котомку и несколько раз ударил ею о дерево.

Шел он наискось, постепенно приближаясь к берегу. Видно было, что это место ему знакомо. Но двигался медленно, потому что трудно было продираться через сплетение мангровых корней. Между тем солнце уже клонилось к западу. Невеселое дело, если ночь захватит его здесь. Тем более что он не забывал и про другую опасность, которая ждет его, если он задержится в пути.

Как назло, лужи стали попадаться все чаще, а потом он заметил, что некоторые из них снова соединились с морем полосками воды.

Китаец понял: это снова начинается прилив. Если он не успеет, придется часов шесть отсиживаться на дереве, пока не спадет вода.

И он зашагал быстрее, напрягая все силы, но вскоре убедился, что ему все равно не поспеть. Море подступало, а до места, недоступного приливу, нужно было пройти еще несколько километров.

Чтобы не тратить сил понапрасну, он стал высматривать местечко, где бы пристроиться на эти шесть часов. И как раз вовремя: лужи вокруг уже превратились в настоящие озера.

Он выбрал дерево поудобней и полез на него.

Перспектива просидеть на дереве до полуночи была не из приятных. Да и потом нужно было выбирать: или брести по лесу ночью, или пропустить время и ожидать нового прилива и отлива.

Но кому не известно, что китайцы самый терпеливый и упорный народ? Наш путник, казалось, не чувствовал ни малейшей досады. Спокойно примостился на дереве, достал из котомки несколько бананов и поужинал ими.

Было еще светло. Вокруг тишина: не любят ни звери, ни даже птицы этих важных, всегда залитых водою лесов. Зато любят их комары и разная зловредная мошкара. От этой нечисти человеку больше вреда, чем от самого большого хищного зверя.

Китайцу даже приятно было отдохнуть. Он сидел на дереве и думал о своей родной стороне, о Китае, о своей семье.

Звали его Чунг Ли. Родился он в Шанхае. Отец его был кули — за жалкие гроши таскал тяжелые тюки на пристани. У Чунг Ли был брат Хунь Чжи, на год моложе его, и совсем маленькие братишка и сестра.

Небогато жила их семья: у них не было даже места на земле, жили на «сампане» — маленьком плоту метров в пять длиной и два — шириной. Настоящие селения из таких сампанов можно видеть на реках вблизи больших китайских городов.

На сампанах были построены будки, в которых и ютились целые семьи. Хорошо еще, если эти будки делались со стенами из соломы, с надежными крышами. Жилище семьи Чунг Ли было вовсе без стен: положили на колья несколько обрезков досок, в щели между которыми свободно пролезала рука, — вот и все. Можно себе представить, каково было им в холодное, дождливое время — в зимние месяцы.

Когда Чунг Ли с братом подросли, они, как и отец, стали зарабатывать на погрузке и разгрузке кораблей. Но охотников-бедняков было столько, что и такая случайная работа попадалась редко.

Однажды на сампаны пришли какие-то агенты и принялись уговаривать мужчин Наняться на постоянную работу в далекие края. Они обязывались платить по триста долларов в год и говорили, что берут на себя все расходы. Требовалось только подписать контракт на пять лет. Через пять лет можно будет получить чистых полторы тысячи долларов, если не бросать денег на ветер.

Тысяча пятьсот долларов! Это такой капитал, который никому на сампанах даже и не снился. И всего пять лет нужно поработать.

Чунг Ли тогда шел двадцать второй год. Значит, в двадцать шесть он станет уже богатым человеком. Переберется на землю, обзаведется хозяйством, огородиком, построит дом, одним словом, будет самым счастливым человеком на земле. И родители под старость будут жить в его доме как у бога за пазухой.

Ради этого стоит рискнуть. А работы он не боится. Хунь Чжи тоже захотел ехать, и это было еще лучше: на чужбине очень много значит свой человек. У них двоих через пять лет будет целых три тысячи долларов! Да это же… Нет, этого не выскажешь словами.

Пошли в контору, где в присутствии англичанина и какого-то важного китайца в очках подписали контракт. Подробностей договора они не поняли, но про триста долларов в год услышали еще раз, причем от того самого китайца в очках. Значит, дело верное.

Потом их в числе других двухсот человек погрузили, как гурт скота, на пароход и загнали в трюм. Плыли много недель. От недостатка воздуха и плохого питания начались болезни; люди мерли как мухи.

Хозяева испугались, что так им не довезти и половины «товара», сделали в дороге остановку, перебрали, подлечили людей, и сто пятьдесят человек были все-таки доставлены на место.

Там их взялись распределять по разным работам, и братьев чуть было не разлучили. Но как-то повезло, и оба они очутились на каучуковой плантации на Новой Гвинее.

С первых дней все поняли, что доллары им достанутся нелегко. От зари до зари, без единого дня отдыха, приходилось работать под палящими лучами солнца. Отдыхали только тогда, когда хозяева видели, что люди вот-вот не выдержат, а ведь если кто-нибудь из них протянет ноги, — это прямой убыток. Плеть гуляла по спинам за самую маленькую оплошность. Жаловаться было некому. Да и все равно эти жалобы не имели бы смысла, потому что, согласно контракту, на протяжении пяти лет они были собственностью хозяев. И, кроме того, свой своего всегда поймет.

Утешались только одним — мечтали о том, что через пять лет они будут богатыми. Ах, пусть бы скорее пролетели эти пять лет!

Но выяснилось, что и этому богатству угрожала опасность. Получалось так, что расходы по содержанию ложились на рабочих, и во многих случаях эти расходы превышали заработки.

Так, например, у Чунг Ли выходило, что ему за три года вместо девятисот долларов причитается всего сто тридцать. Далее дорога и лекарства были поставлены в счет.

Но тяжелее всего было переносить издевательства и побои. Особенно отличался в этом отношении распорядитель работ мистер Брук.

Однажды Чунг Ли брал из-под дерева горшочек с каучуковым соком и как-то невзначай опрокинул его. Как раз мимо проходил мистер Брук. Оказавшись очевидцем такого неслыханного преступления, мистер Брук весь налился кровью.

— Как ты смеешь, собака, губить хозяйское добро?! — закричал он и, недолго думая, изо всех сил ткнул тяжелым сапогом в зубы Чунг Ли, который, покорно склонившись, стоял перед ним.

Чунг Ли и сейчас не мог бы толком рассказать, как это произошло; он помнит только, что горшок разлетелся вдребезги на… голове мистера Брука, а остатки едкого сока залили ему все лицо. Брук взревел, как бык, выхватил револьвер, но стрелять не мог — ничего не видел. Он принялся было протирать глаза, но от этого стало еще хуже.