Конрад Монферратский поморщился.

— У вас слишком богатое воображение, граф. Римская курия — это вертеп.

Патриарх как бы умыл свои маленькие ручки.

— Весьма огорчителен для моего сердца ваш циничный настрой, господа, по отношению к римской администрации. Но в данном случае… С прискорбием должен сказать, что кардиналы в Риме… Они слишком уж не без слабостей.

Граф д’Амьен поднял обе руки.

— Мы отклонились от цели собрания. Хорошо бы признать или не признать, это уж как мы решим, что притязаниям тамплиеров пора положить конец. Что скажете, Ваше величество?

Бодуэн IV рассматривал свои ногти.

— Я держусь мнения, что откладывать… то есть терпеть их самоуправство, нельзя. Вас, маркиз, тамплиеры нервируют в Агаддине, вас, граф Раймунд, в Тириане; они там повесили двоих ваших егерей. О бедствиях и унижениях его святейшества я уж не говорю. Что касается династии, — из уст короля вырвался нервный смешок, — вы знаете пределы власти иерусалимских королей. Любой барон — сам себе власть, и вы, господа, более государи, чем я. По кодексу Годфруа…

Видя, что король сворачивает не на ту тропку, великий провизор вмешался:

— Извините, Ваше величество…

— Да, — вздохнул Бодуэн IV. — Вы правы, не будем ворошить муравейник. Доспорим после победы. Сейчас один враг, Очень сильный. Никто с ним не справится в одиночку. Но если вместе: династия, патриарх, держатели крупнейших феодов, орден Святого Иоанна…

Граф д’Амьен взял толстую, с металлической крышкой и серебряными застежками, Библию, поднял ее на левой руке и наложил сверху правую. Первой поверх костлявой ладони великого провизора легла пухлая ладонь его святейшества, потом железная длань Раймунда и, наконец, длиннопалая кисть итальянского маркиза. Д’Амьен не рассчитал своих сил и почувствовал, что едва удерживает одной левой рукой Библию, отягощенную общею клятвой. Иоаннит с рассеченной губой подскочил сбоку, помог. Король подошел последним.

После совершения обряда в комнате остались великий провизор, патриарх и монах-иоаннит с рассеченной губой. Его звали де Сантор, в недавнем прошлом он был приором Наркибского замка.

Граф д’Амьен сказал:

— Нам в узком кругу предстоит обсудить еще некоторые проблемы.

Патриарх Гонорий произнес:

— Говорите. Я не представляю себе круг уже нашего.

Великий провизор криво улыбнулся.

— Полагаю, что скоро встанет вопрос престолонаследования.

— Вы считаете, что Бодуэн так плох?

— Ну, многое вы могли рассмотреть при таком освещении, ваше святейшество.

— Что-то с рассудком?

— Что-то с волей. Он мечется. Сегодня он с нами, а завтра — бог весть.

— А почему вы, мессир, не захотели говорить об этом в присутствии графа и маркиза? — осторожно спросил де Сантор.

— Потому что для одного из них он был бы болезненным. Один из этих господ уже видит себя на троне.

— Кто именно? — живо спросил патриарх.

— Итальянец, ваше святейшество. Он много сильнее Раймунда. Но не уверен, что мы его поддержим.

— А мы захотим? — спросил патриарх.

— Пока нет. А если да, то не сразу скажем ему. Пока нужно очистить ситуацию во дворце.

— Во-первых, мальчишка, — сказал де Сантор.

— Ему нет и двенадцати, он пока не опасен. Он медленно развивается. Верный признак — вокруг него нет прихлебателей и даже намека на партию. Туповат, характер крысенка. В общем, не симпатичен.

— Во-вторых, дочери, — произнес его преосвященство.

Д’Амьен наклонил голову.

— О них я и собираюсь поговорить. Воцариться любая может, лишь заключив подходящий брак, сказано в кодексе Годфруа. На мой взгляд, есть человек, устраивающий нас в этом смысле.

— Гюи Лузиньянский, — произнес де Сантор.

— Гюи Лузиньянский, — согласился д’Амьен. — По разным причинам. Во-первых, для него во всем свете существует только один человек, к слову которого он прислушивается.

— Ричард Плантагенет.

— Да, де Сантор, Ричард Львиное Сердце. Как бы там ни было, Гюи его обожает и подражает ему. Для нас важно то, что к тамплиерам Ричард относится хуже, чем к нам.

Патриарх Гонорий притворно вздохнул.

— При таком короле, как Гюи, очень важно, кто будет рядом с ним.

— Кого вы прочите в королевы? Изабеллу или Сибиллу?

— Принцесса Сибилла, по моему разумению, вся в своего папашу. Она как воск. Но свечи из этого воска горят недолго. Сейчас она в полной власти своего духовника — отца Савари. Этот мошенник нам кое-чем обязан, и ему велено добиться, чтобы Сибилла постриглась в монахини и не мешала.

— Отец Савари? — прищурился патриарх. — Это какой?

— Вы должны его помнить, ваше святейшество, замечательный проповедник.

— Что же вас привлекает в Изабелле? Она готова служить Госпиталю?

— При ее полном равнодушии к нам, слугам болящих, ей почему-то очень не милы рыцари Храма. Сведения надежные.

— Вот оно что, — сказал патриарх.

— При дворе принцессы в Яффе только что появился Рено Шатильонский, — сказал де Сантор, — клянусь стигматами святой Агриппины, он там — не по своей воле. Как раз тот случай, когда за этим событием кроется что-то, чего мы не ждем.

— Кто-то хочет расстроить будущий брак Изабеллы и Гюи? — догадливо спросил его святейшество.

— Кто-то… — фыркнул де Сантор.

— Когда пришла новость? — спросил великий провизор.

— На рассвете сегодня.

— Но этот вертопрах приговорен к казни, — удивился патриарх.

— Приговор подписал всего лишь король, — мрачно пошутил д’Амьен.

— Насколько я понимаю, мы не нарушим закона, если поможем его исполнить, — сказал де Сантор.

— Что вы придумали?

— Среди забияк и лихих бойцов есть наши крупные должники. Пусть рассчитаются с нами… натурой.

— Кто именно?

— Маркиз де Бурви, барон де Созе, шевалье де Кинью.

— Отправьте их всех троих в Яффу. Мы им спишем долги и приплатим.

— Я понял, мессир.

— И спешите, де Сантор.

Патриарх Гонорий поднялся на ноги.

— Думаю все же, граф, мы говорим о шипах роз, еще не высаженных в почву.

Вместо великого провизора ответил де Сантор.

— Если не думать о послезавтрашнем дне, завтра спохватимся и опоздаем.

— И тем не менее его святейшество прав, — сказал Д’Амьен, сглаживая невежливость монаха. — Ныне проблема в том, что богоспасаемый наш монарх ужасно боится храмовников.

Его святейшество произнес:

— Завтра или послезавтра я отправлю в Рим тайную петицию с докладом о нашей встрече. Затем король подпишет указ, подготовленный вами… — Он посмотрел на д’Амьена.

Тот твердо сказал:

— Отныне стража в городе будет наша. В город войдут рыцари отрядов Раймунда и Конрада. Если тамплиерам это не понравится, наши блокируют Храм с капитулом и резиденцию де Торрожа, Комтурам крепостей будут разосланы приказы. Надеюсь, то же самое вы, ваше святейшество, внушите своему клиру, и во всех церквях зазвучат соответствующие проповеди. В один день, может быть даже, в один час, с господством храмовников.

— И скоро ли? — поинтересовался его святейшество.

— Думаю, скоро, — сказал великий провизор.

В свое время барон де Кренье, подвыпив, рассказывал Анаэлю историю, будто бы приключившуюся J! во Втором крестовом походе у крепости Градин. Ее осаждали сельджуки. Ее защитники-рыцари обессилели без еды и воды, которую выдавали по одной чашке в день. Голод, жара… Сарацины ждали, когда эта крепость сама упадет им в руки, как перезревший плод. И вот священник местной церкви, рывшийся постоянно в земле, набрел на мощи святого Бонифация. Им было лет шестьсот. Готовые умереть от истощения крестоносцы встали на ноги, взяли свое оружие, рыдая от счастья, бросились на сарацинов и обратили их в бегство.

Увидев мощи неведомого святоши, взятые разбойниками в ограбленной церкви Депрема, Анаэль вспомнил эту историю. Ему пришло в голову, что если отец Мельхиседек нежданно-негаданно вновь обретет эти затхлые кости, он взовьется от радости.