— Вот кто я.

Вместо встроенного чипа, это была карта старого образца — бумажная. На ней не было никакого микрорельефа или тиснения, просто текстовая, истинно классическая дешевая карта. Миюки неохотно взяла её, затем, пройдя по ней взглядом, с напряжением передала её Тацуе.

Его фамилия и название компании были написаны одинаковыми буквами, и перед названием прилагалась надпись Президент. А за названием компании было слово «продукция». Вероятно, это связано с профессиональными развлечениями, подумал Тацуя.

— У тебя нет никакого интереса в кино?

Миюки избегала его взгляда.

— У меня есть роль, которая как раз тебе подойдет!

Резкое отношение Миюки должно было говорить многое, но его, похоже, это не обескуражило.

— Эй, ты мне не скажешь, как тебя зовут?

При этом молодой президент поднес своё лицо так близко, что Миюки сжалась. Он полностью игнорировал ясную ауру отказа, которую она испускала. Такие толстые нервы и психическая прочность подходила такому продавцу, как он, а эта не слабеющая решимость и впрямь весьма впечатляла.

Конечно, запомнится гораздо больше, чем простой дискомфорт, но всё же.

Наконец, Миюки перевела взгляд на человека, которого до этого избегала.

Это не значило, что её отношение чуть покачнулось.

В её глазах был холодный свет. Твердый взгляд, казалось, обвинял его за отсутствие вежливости.

Увидев это лицо, молодой человек на мгновение дрогнул, но почти сразу восстановился, ну, почти. С даже более фальшивой улыбкой, чем прежде, он протянул руку к Миюки.

Наверное, он так поступил из-за своего упрямства, как человека из профессиональных исполнительных искусств. Для него, президента компании индустрии развлечений, считающего красивых женщин и девушек продуктом, проиграть умственную битву с любителем, было, наверное, ударом по гордости.

В любом случае, он поступил недальновидно. Как молодой человек, который унаследовал свой статус, он, похоже, приобрел плохую привычку — он был не в состоянии контролировать свои чувства, когда дело касалось людей в более слабой позиции, чем он.

Он собирался взять её за руку, или дотронуться до лица?

На самом деле это неважно, поскольку Тацуя просто не мог позволить такое возмутительное поведение.

Рука молодого человека, когда она потянулась к Миюки, была внезапно крепко схвачена рукой Тацуи даже прежде, чем он понял это.

— Чт!..

Эгоистичный протест человека в середине сменился на крик, прежде чем затихнуть. Боль, которую он испытывал, была столь сильна, что он не мог даже кричать.

— Закончим всё на этом.

Слова Тацуи, наверное, даже не достигли его сознания. Пальцы, которыми Тацуя держал руку мужчины, давили с серьезной силой и углом на болевые точки запястья — как точки акупунктуры в китайской медицине — так, что сознание потемнело от боли.

Когда Тацуя отпустил руку, молодой человек сделал, пошатываясь, два-три шага назад, прежде чем упасть. Холодное лицо Тацуи, его взгляд, было полностью лишено эмоций. По спине человека прошла дрожь, которая превысила даже боль. Если бы Тацуя смеялся, гордость в нем могла бы раздуть пламя, даже если маленькое и эфемерное, как бенгальский огонь. Но бесчувственный взгляд Тацуи, просто говоривший: «уйди с моего пути», не терпел никакой надежды на сопротивление.

Всё время глядя на Тацую, — он просто не мог смотреть куда-либо ещё, — молодой человек поднялся и заковылял. По правде, познать такую нестерпимую боль и заколебаться, подумать о возмездии перед отступлением, было свидетельством его мужества. Не исключено, что более слабый человек мог бы даже обмочиться.

Однако женщина, которая сопровождала этого человека, определенно так не думала. При звуке скрежета стула об пол, эта красотка надменно и гордо вышла из ресторана, звуки её каблуков эхом разнеслись по всему помещению. Она даже не удосужилась взглянуть на молодого человека.

Наконец прибыл персонал: быстрым темпом и беспокойными шагами подошли два официанта. Они подошли не к Тацуе, а к мужчине.

Вежливо, так тихо, что только слушатель мог услышать, официанты переговаривались с мужчиной, лицо которого к этому времени уже покраснело. Яростные возражения, слышимые из его громких разглагольствований, похоже, включали бессмыслицу, вроде «кто, вы думаете, я такой?» и «не думайте, что можете так со мной говорить!» среди тех частей, когда он повышал голос, но Тацуя не придал этому значения. Хотя ничего физического после этого не произошло, но официанты насели на него слева и справа, и поднявшееся психическое давление заставило человека покинуть ресторан, после чего Тацуя вернулся к своему месту.

Как только он сел, к их столику подошел мужчина приблизительно сорока лет, одетый в белые одежды шеф-повара. Представившись шеф-поваром и владельцем заведения, он глубоко поклонился Тацуе и Миюки:

— Я очень сожалею об этом неудобном эпизоде.

— Нет, это мы вызвали беспокойство. Мы приносим свои извинения за доставленные неудобства.

Хотя ему было всего лишь шестнадцать, Тацуя провел много времени с взрослыми. Если другая сторона была вежлива, он мог ответить с таким же спокойствием, как и любой другой.

На спокойные манеры Тацуи глаза владельца немного оттаяли, вероятно он почувствовал, что это спокойствие было не по годам.

— Не волнуйтесь за переполох. Виновником была лишь другая сторона. Вас просто вовлекли.

Даже в конце 21-го столетия плохая привычка настаивать, что «в ссоре обе стороны виноваты», оставалась укорененной в обществе, но этот владелец, похоже, был из тех, кто не согласен с этим несчастным обычаем плясать над ответственностью.

— Спасибо, — одобрил Тацуя его позицию, которая могла четко различить черное и белое. Не выставляя себя как-либо на показ, он естественным образом поклонился в ответ.

— Официант задержался, и это закончилось тем, что вам обоим было доставлено такое беспокойство, но, пожалуйста, можете спокойно продолжать есть. Конечно, за счет заведения.

Прежде чем Тацуя успел возразить, владелец вернулся на кухню. Несмотря на обычный вид ресторана, еда была на чрезвычайно хорошем уровне. Закуска, которая состояла из супа, затем главное блюдо — макароны, отвечали упрямому характеру шеф-повара: хорошо сочетались между собой без каких-либо претензий, Тацуя и Миюки незамедлительно насладились ими.

Потом был десерт. Он особенно понравился Миюки. Это было тонкое мороженное, в четыре раза больше (диаметром двенадцать сантиметров), чем обычное. Из белой верхушки повеяло богатым ароматом ванили, мороженное было столь же подлинно и неприхотливо, как предыдущие блюда. Не слишком жесткая, не слишком мягкая, прохладная, таящая во рту текстура была столь же хороша, как и любые другие предложения от более высококлассных ресторанов.

Однако восхитил Миюки не только вкус. Среди официантов был один постарше, предположительно старший официант, он принес им это мороженное с двумя ложками. У этих ложек были необычно длинные ручки, они не были слишком практичны, чтобы есть в одиночку.

Положив их в середине столика, официант мягко произнес:

— Одна для милого возлюбленного к прекрасной возлюбленной. Вторая для прекрасной возлюбленной к милому возлюбленному. Вы очень подходите друг другу, насладитесь этим сладким мгновением.

В связи с характером места, эти слова, вероятно, были словами, нарочно написанными для подобных случаев.

Тем не менее, Миюки с радостью приняла это, головокружительно улыбаясь с совершенно красным лицом, она протянула ложку с шариком мороженого к Тацуе.

...После окончания этой бесстыдной игры, замаскированной под десерт, как и было обещано, не было никакого счёта, поэтому Тацуя, вместо того чтобы достать электронный кошелек, просто несколько раз нажал на одноразовый денежный чип в руке официанта, затем они быстро покинули ресторан.

Обед закончился на неожиданно интересной (и, возможно, лишь немного смущающей) ноте, но, к сожалению, жизнь не так добра, чтобы всё заканчивать так чисто.