Елизавета беспомощно смотрела на его красивое беспечное лицо. Для нее это был вопрос жизни и смерти, для него же ее просьба не имела никакого значения.

- Но теперь зима,- задыхаясь прошептала Елизавета,- снег идет. Скоро наступит Рождество, а у них не будет ни свечей, ни угля, ни масла, ни хлеба. А как же дети?..

- Об этом подумаем позже,- заметил дядя Бертран,- Теперь я занят. Будь же благоразумной, дитя мое, и беги прочь. Ты меня задерживаешь.

Он нетерпеливо пожал плечами и, улыбнувшись, сказал своему другу, выходя с ним из прихожей:

- Ее воспитала моя сестра. Бедная малютка! В одиннадцать лет она хочет отдать свое богатство бедным, а себя посвятить церкви.

Елизавета отступила в тень портьеры. Жгучие слезы покатились по щекам. Закрыв лицо руками, она горько заплакала.

Когда Елизавета вернулась в свою комнату, ее личико так побледнело, что горничная посмотрела на нее с тревогой и позже рассказала о своих опасениях другим слугам и служанкам. Все они любили свою маленькую барышню, которая так ласково и кротко обращалась с ними.

Почти весь день просидела бедная девочка у ркошка, глядя на прохожих и заметенную снегом улицу. Но мысли ее

были далеко, в маленькой деревне где она прежде всегда проводила Рождество. Тетя Клотильда позволяла ей делать много добрых дел. Не оставалось ни одного бедного дома, в который Елизавета не принесла бы какого-нибудь подарка, не был забыт ни один ребенок. А в рождественское утро церковь бывала так красиво украшена цветами из оранжерей старого замка. Именно для церкви предназначались оранжереи, для себя Клотильда де Рошмон ни за что не допустила бы такой роскоши.

Но теперь цветов не могло быть в церкви: замок стоял закрытым, не было больше садовников.

«Да,- думалось Елизавете,- церковь останется не убранной, холодной. Крестьяне не получат подарков. Лица детей не осветятся радостью».

Не только о бедных в деревне горевала Елизавета. Катаясь по улицам, девочка время от времени замечала худые, измученные лица, а как-то раз от горничной узнала, что в нарядном, богатом Нью-Йорке есть кварталы, жители которых испытывают нужду и страдания, как, впрочем, и во всех других больших городах.

«А теперь так холодно,- думала маленькая Елизавета,- и повсюду лежит снег».

На улице уже начали зажигаться фонари, когда вернулся дядя Бертран. Он привез с собой господина с добрым лицом, и они вместе сели обедать. Как видно, поездку за город отложили, по крайней мере на один день. Дядя Бертран прислал лакея сказать Елизавете, что просит ее передать с горничной шкатулку со старинными драгоценностями, которые ей подарила Клотильда де Рошмон. Елизавета не знала, сколько стоят эти вещи, но всегда любовалась их красотой. Тетя Клотильда надевала их в веселые дни молодости, когда была блестящей красавицей, которую все обожали. Драгоценности были .так замечательны, что де Рошмон решил показать их своему другу. Когда Елизавета вошла в столовую, дядя и его гость рассматривали бриллиантовое колье.

- Их нужно куда-нибудь спрятать для безопасности,- говорил в эту минуту дядя Бертран.- Мне давно следовало это сделать.

Господин с добрыми глазами пристально и с участием посмотрел на детскую фигурку в черном бархатном платье, на нежное личико с большими кроткими, печальными глазами. Гость не находил девочку такой забавной и странной, как Бертран. Елизавета всегда смутно чувствовала, что дядя, как бы ни было серьезно выражение его лица, глядя на нее, еле сдерживает улыбку, а его друг смотрел на нее совершенно иначе. Она узнала, что он доктор и слышала, как дядя называл его Норисом. Девочке казалось, что докторские занятия сделали  его добрым и, может быть, проницательным Однажды из разговоров за обедом Елизавета поняла, что Норис много работает в очень бедных кварталах и что у него есть больница, где лечатся маленькие дети, пострадавшие от несчастных случаев и лишившиеся всех своих родных. Несколько раз он упоминал об ужасном месте города, которое называл «Пять углов». Именно там гнездилась самая крайняя нищета. Доктор с таким жаром, с таким состраданием говорил об обитателях этого квартала, что даже дядя Бертран начал слушать его с интересом

- Вы, де Рошмон, богатый человек и совершенно свободный, а нам нужны богатые люди. Мы хотим, чтобы они посмотрели на всю эту нужду и чем-нибудь помогли нам. Когда-нибудь вы должны позволить мне отвезти вас туда.

- О, это слишком взволнует и расстроит меня, мой дорогой Норис,- ответил дядя Бертран, слегка поеживаясь.- Потом мне будет неприятно сидеть за обедом.

- Так оставайтесь без обеда,- сказал Норис.- Ведь бедняки зачастую не обедают. Вы съели слишком много обедов. Отлично проживете, если пожертвуете одним.

Дядя Бертран пожал плечами и улыбнулся:

Это Елизавета постится, я же предпочитаю обедать. А впрочем, может быть, когда-нибудь мне вздумается отправиться с вами в это место.

Елизавета почти не дотрагивалась до еды. Она сидела неподвижно и смотрела на доктора Нориса своими большими печальными глазами. Каждое его слово глубоко западало ей в сердце. Про такие нужду и страдания, о которых он говорил, она до сих пор не знала. Когда она думала об этом, в ее глазах появилось такое выражение, которое поразило Нориса. Но он не знал всех подробностей ее жизни с теткой, не понимал, какое странное воспитание она получила, а потому не мог угадать, что происходило у нее в душе и как действовали на нее его рассказы. Красивое личико трогало его и своеобразный милый французский акцент, с которым говорила Елизавета, казался ему очень музыкальным и придавал ей дополнительное очарование. Норис видел, что какие-то необычайные обстоятельства превратили маленькую Елизавету в трогательное, незаурядное созданьице и мысленно спрашивал себя: «Что бы это могло быть?»

- Как вы думаете, Елизавета - счастливый ребенок? - спросил он Бертрана, когда они, оставшись вдвоем, курили сигары и пили вино.

- Счастлива ли Елизавета? - улыбнулся де Рошмон.- Друг мой, ей внушили, что счастье на земле - преступление. Так думала моя бедная сестра. Помнится, я

<5^._.

говорил вам, что маленькая Елизавета желает отдать бедным все свое состояние. Сегодня она наслушалась от вас о «Пяти углах» и, конечно, теперь жаждет облагодетельствовать обитателей этого жуткого места.

Когда Елизавета поклонившись дяде и его гостю, ушла к себе, ей совсем не хотелось спать. Она отослала свою горничную и долго простояла на коленях перед алтарем.

Далеко за полночь девочка, страшно устав и ослабев, наконец склонила головку на подушку. И тут ей на ум пришла отчаянная мысль. Кто-нибудь купит ее драгоценности, подаренные тетей Клотильдой. Они принадлежат ей, она может их продать. Лучшего употребления бриллиантов нельзя и придумать. Разве тетя Клотильда не рассказывала ей о добрых и милосердных людях, продававших свое платье, чтобы помочь несчастным? Да, да, так и нужно сделать. Все остальное тщетно и бесполезно. Только для этого понадобится мужество, много мужества! Придется выйти на улицу одной и отыскать место, где покупают драгоценности. А продав их, нужно найти квартал, где живут бедняки, и раздать деньги нуждающимся. И все это сделать одной. Да, для такого дела потребуется много мужества.

Когда-нибудь дядя Бертран спросит, где драгоценности, а узнав обо всем,ужасно на нее рассердится. До сих пор еще никто никогда на нее не сердился. Как вынесет она это? Но святые мученики даже на костер и пытки шли с улыбкой. Она подумала о святой Елизавете и жестоком ландграфе. Во всяком случае дядя не будет так сердит, как муж милосердной ландграфини. Однако, что бы ни случилось, она должна все вынести, все вытерпеть.

Наконец Елизавета заснула, и, когда утром горнийная пришла будить ее, на личике девочки было такое озабоченное  и печальное выражение, что Роза долго стояла, с сожалением глядя на нее.