— Правильно сомневаетесь, — усмехнулся граф. — Одарское горное. Будете смеяться, Грент, но это банальная, самая что ни есть пошлейшая взятка. Некий одарский шевалье всячески задабривает графа Скавалля и его прекрасную жену, пытаясь добиться их протекции в некоторых светских салонах. Тех, что открыты для сугубо избранного круга. Цинни наслаждается игрой, попутно пользуясь ее плодами. Вино, к слову сказать, и в самом деле отменное.

Виконт пригубил густо-багряную жидкость, кивнул:

— Вы правы, отменное. При случае передавайте мое искреннее восхищение даме Лецинии. Ваша сестра, Варрен, женщина редких талантов.

Начальник столичной полиции и начальник Тайной Канцелярии не торопясь пили вино, закусывали сыром и паштетом и говорили о не важных в данный момент, но всегда интересных вещах: о тирисских туманах, одарских шпионах, прекрасных женщинах и тех нитях, что связывают в единую густую паутину столь разные явления.

— В Тириссе вечно туманы, — квохтала Солли. — Дождь, слякоть, сырость, солнечных дней в году раз-два и обчелся. У нас-то здесь шалей не носят, а там это первая вещь в гардеробе любой дамы. Барышня Цинни приезжала прошлой зимой и оставила здесь те, что ей разонравились. Выбирайте, барышня, не стесняйтесь. Вы, верно, из теплых краев, раз так мерзнете.

Нет холодной погоды, хотела ответить Женя, есть слишком легкая одежда. Кто ж носит среди осени платье с открытой спиной и короткими рукавами-фонариками! В свитере бы не мерзла.

Но, пожалуй, шали неизвестной, но уже почти родной «барышни Цинни» — вполне достойная замена любимому свитеру. Тонкие, но стоит укутать в них руки, и ладоням сразу тепло. Мягкие, нежные на ощупь, так и ласкают кожу. Хоть что-то хорошее есть в местной моде! Барышне Цинни они разонравились, наверное, за расцветку, или просто цветочные мотивы вышли из моды. Полтора десятка платков, косынок и шалей, и все — в цветах. Голубая в ромашках и розовая в маргаритках, белые розы на черном и алые на белом, сердечки из незабудок, букеты, веночки и прочая девичья дребедень. Вот бы такую же, но однотонную, думала Женя, накинув на плечи серебристую, изукрашенную золотыми лилиями и золотыми же кистями шаль. Мягкая ткань струилась складками, невесомо щекотала спину и грела, грела! Женя повернулась к зеркалу. Вздохнула: к этому платью не идет, сюда придется брать голубую с незабудками. И ходить, как незабудковая клумба. Да и вообще к платью шаль — не то, пышные юбки портят все впечатление, вот с брюками смотрелось бы шикарно…

В дверь постучали, Солли выглянула, обернулась:

— Барышня! Вас господин граф просят.

Женя сбросила шаль, поежилась — холодно! Схватила ту самую с незабудками, что в тон платью, накинула, даже не взглянув в зеркало, и торопливо вышла. Вряд ли, но вдруг, вдруг — домой?..

Едва войдя в кабинет графа, поняла — нет, о доме пока речи не пойдет. У фор Циррента сидел давешний мент из парка, тот, с которым они друг друга по именам звали. Сейчас, значит, снова начнется: что видела да где видела, да точно ли не заметила, как чувак в нарядной мантии из живого человека в мумию превращался.

Хотя, если уж честно, мент Жене понравился. Располагающий мужик, не то что граф. Лицо спокойное, мягкое, без хищной резкости, даже, пожалуй, добродушное. Женя улыбнулась в ответ на улыбку симпатичного мента, подумала, что его светло-серые, почти голубые глаза обалденно смотрятся с темными волосами, но взгляд все-таки профессиональный, цепкий и пристальный, под которым так и хочется поежиться.

— Садитесь, барышня, — фор Циррент галантно отодвинул стул, подал руку. — Разрешите представить: мой старый друг виконт Фенно-Дераль. Из полиции. Вина?

Женя хотела отказаться, но вдруг подумала: а почему нет? Какого черта, в самом деле? Настроение ниже плинтуса, просвета не предвидится, а если граф задумал ее подпоить, так это его проблемы. От выпивки Женю обычно тянуло жаловаться и хныкать, ей-то ничего, а окружающим приятного мало. Говоря откровенно, дома она именно поэтому даже на Новый год предпочитала обходиться минералкой.

— Девушке прилично напиваться в компании посторонних мужчин? — спросила все же она, больше в шутку.

— Категорически неприлично, — согласился граф. — Но вы моя гостья.

— А нас можно сейчас считать не за посторонних мужчин, а за представителей закона и порядка, — подхватил мент.

— Представители закона и порядка не должны спаивать пострадавших. Но все равно, давайте. Кажется, мне и в самом деле не помешает расслабиться.

А граф уже наливал из темной бутылки в стеклянный бокал — густо-красное, почти черное в неярком освещении кабинета. Бокалы здесь были будь здоров, грамм на триста, не меньше, но и закуски на столе хватало.

— Гулять так гулять, — пробормотала Женя.

Вино ей понравилось: терпкое, не кислое и не приторное, с необычным дымным привкусом, и пахнет — аж голова кругом идет. Ягодами, костром, осенью — точнее и слов не подберешь. Напьюсь, решила Женя. И пропади все пропадом.

— Я, наверное, совсем вас измучил, — начал граф, — но вынужден просить снова рассказать, как именно вы к нам попали.

Ясно, она была права, к делу подключается полиция. Наверное, это хорошо. Женя улыбнулась менту-виконту, сделала еще глоток вина и начала рассказывать. Теперь это оказалось совсем легко: все, что могла вспомнить, она вспомнила в прошлый раз, оставалось только повторить. Мент слушал, кивал, иногда задавал вопросы, граф подлил вина в опустевший бокал, Женя спохватилась, что надо бы закусывать, задумчиво сжевала ломтик сыра и вдруг сказала:

— А знаете, я вот сейчас подумала. Этот чувак, который мумия, он ведь мог сам по себе меня сюда перетащить. То есть, я имею в виду, если их несколько было, то все путем, можно концы найти, а если нет? Если никто другой и знать не знал? Что тогда?

— Тогда дело закрывается за отсутствием преступника в живых, — пояснил мент.

— Ага, — мрачно согласилась Женя. — А я остаюсь здесь на веки вечные, аминь, здравствуй, детка, песец пришел.

— Простите?

— Не обращайте внимания. Это вино. Теперь меня прошибет на жалобы о тухлости жизни.

— Юной красивой девушке не пристало жаловаться на жизнь, — граф Циррент коварно подлил еще вина. — Жалобы — удел стариков. Расскажите, как вы жили у себя?

Смешно, он, кажется, и в самом деле собрался внимательно слушать нытье нетрезвой гостьи. Рассчитывает на пьяную откровенность? Или у него такой метод показания сверять? Ну, пусть. Дома Женя насторожилась бы от такого навязчивого внимания, скорей всего, даже постаралась бы уйти, а здесь — уходить некуда, и скрывать, по большому счету, тоже нечего.

— Если честно, мне ведь даже не к кому возвращаться. Родителей нет, друзья-подруги погрустят, но у них своя жизнь, а от бывшего мужа чем дальше, тем лучше.

Граф и виконт отреагировали одновременно и почти одинаково:

— Вы замужем?

— Вы сбежали от мужа?

— Я была замужем, — с нажимом поправила Женя. — Полтора года была и полгода как в разводе. У вас понятие «развод» есть вообще?

О разводе пришлось объяснять. Об Олеге тоже, и для этого понадобилось выпить еще. Вот уж действительно, о некоторых вещах только с пьяных глаз и откровенничать. О том, из-за чего Женя потребовала развода, уважающая себя женщина на трезвую голову разве что в суде будет рассказывать, и то вряд ли. Хорошо, что у них с Олегом до суда не дошло. Не смогла бы Женя перед чужими людьми вытряхивать, как муж водил начальство по проституткам, возвращался пьяным, пахнущим чужими бабами, а, протрезвев, объяснял: «Все так делают, это правила игры, а ты должна мне ноги мыть и воду пить, кручусь как бешеный, лишь бы в доме деньги были».

Даже странно, что сейчас — смогла, рассказала, почти не запинаясь. Перед не просто чужими — мужиками. И не настолько уж пьяная. Может, потому что до сих пор кажется, что вот-вот проснется, а во сне все можно?

— Значит, развод, — симпатичный мент смотрел вроде бы на Женю, но так рассеянно, будто видел кого-то другого. — Вчера замужем, а завтра при живом муже свободна. Если вам, дама, придется задержаться в нашем мире, не советую делиться с кем-либо этой идеей. «Безнравственно, цинично и мерзко», — самые взвешенные отклики, которые вы получите.