— О, да! Я слыхала. Мы от вас в восторге, — заговорила с жаром супруга Поппе. — Вы истинный герой. Вы спасли немецкого офицера. Вы достойны большой награды. Не так ли?

Поппе согласно кивнул и толкнул в «лузу» гостя четвертый шар. Осталось «разыграть» еще семь.

— Я хотел бы, господин Гуляйбабка, поближе познакомиться с вашей свитой. Если вы не возражаете, то я позволю себе через моего переводчика кое-что у них спросить. Ведь мы друзья, не правда ли? А долг друга все знать о друге.

— Будьте любезны. Мои спутники к вашим услугам. С первым вопросом переводчик обратился к помощнику президента по свадебным и гробовым вопросам:

— Господин помощник, что вы думайт делайт на ост фронта?

— Разумеется, венчать и хоронить, — ответил Цаплин, уныло глядя на переводчика. — И поминать.

— Я просил бы уточнить: кого?

— Разумеется, мертвых,

— Благодарю вас. Вопросов к вам нет, — склонил лысину переводчик и, глянув в свой блокнотик, подошел к Воловичу — начальнику охраны личного представителя президента:

— Штурмбанфюрер выражает свое искреннее восхищение солдатами охраны, которыми вы имеете честь командовать. Он интересуется, где вы их набрали. Кто они?

— Все взломщики, отлично владеющие ломами, — без запинки ответил Волович.

— Есть ли среди них красноармейцы?

— Вы изволите шутить, — нахмурился Волович. — Красноармейцы, как известно, стриженые, а у моих солдат охраны бороды по пояс.

Штурмбанфюрер не стал «доигрывать» шаров: сомнения рассеялись. Свита господина Гуляйбабки подозрений не вызывает. И все же… все же на душе у штурмбанфюрера было неспокойно. Черт знает, что у этих русских на уме?

Пауза затянулась. Гуляйбабка поспешил прервать ее. Он поднялся с бокалом шампанского, заговорил:

— Господин штурмбанфюрер! Мадам Поппе! Господа! Позвольте мне поднять этот тост за здоровье президента "Благотворительного единения" и всех членов его славной организации! Смею вас заверить, господин штурмбанфюрер, что наш президент не пожалеет сил для расширения помощи фюреру в рамках БЕИПСА. Он день и ночь думает о вас. Ярким подтверждением тому его личное послание и медаль БЕ первой степени, которой он вас награждает.

О лесть! Чудная, дьявольская лесть! Ты подкупала царей и королей, ты превращала дураков и бездарей в умнейших, ты, как утюг портного, разглаживала складки на хмурых, разъяренных лицах, ты поднимала в небо немощно-бескрылых; и не один из таких, вознесясь в небеса, обольщенный тобой, забывал про матушку-землю, по которой ходил, и хватал за бороду бога и говорил: "А что, владыка?.. Ведь не ты бог, а я. Не на тебя молятся люди, а на меня. Не о тебе говорят так приятно, а обо мне. Значит, кто-то ошибся, что вознес на небо тебя. Мое тут место. Мое!!!"

Что для штурмбанфюрера какая-то медаль БЕ какого-то русского "Благотворительного единения", когда на груди два Железных креста? Что ему слова какого-то чужого человека, когда ласкала речь самого фюрера. Но… Лесть и тут все же свершила свое. Штурмбанфюрер был счастлив и, стоя с лентой на шее, на которой висела большая, с тарелку, медаль, думал теперь об одном: как бы поскорее донести гауляйтеру в Ровно о БЕИПСА и еще о том, как бы с этой важной информацией его не обскакал пронырливый гебитскомиссар.

— Я неотложно рассмотрю просьбу вашего президента о предоставлении вам пропусков, — сказал он Гуляйбабке на прощание. — Задержка будет день-два чисто формальная. Я жду бланки аусвайс из ставки господина Эриха Коха.

Штурмбанфюрер схитрил. Бланки удостоверений у него лежали в сейфе. Однако заполнять их фамилиями не прощупанных до конца представителей БЕИПСА он пока не торопился. Закрывшись в служебном кабинете, штурмбанфюрер сел за стол и сочинил срочную телеграмму:

"Владимир-Волынск тчк начальнику отдела СД тчк прошу вас весьма срочно проверить и сообщить создавалось ли Хмельках Благотворительное общество оказанию помощи войскам рейха тчк шеф гестапо города Луцка штурмбанфюрер Поппе".

Написав это и поставив точку, штурмбанфюрер удовлетворенно потер руки:

— Прекрасная идейка! День ожиданий — и орех будет раскушен.

11. ГЕНЕРАЛ ФОН ШПИЦ ПОПАДАЕТ В ТЯЖКОЕ ЗАТРУДНЕНИЕ

Преданность рейху, храбрость, проявленная при спасении сына Вилли, безукоризненная деликатность, свежесть ума, находчивость и многое другое, подмеченное мудрым глазом, покорили старого генерала Шпица, и он проникся к русскому парню — личному представителю президента БЕИПСА — особым уважением. Мало того, он стал доверительно советоваться с ним.

Однажды, сидя в служебном кабинете за чашкой алжирского черного кофе, генерал пожаловался Гуляйбабке на тяжкие затруднения со снабжением армии нательным бельем и особенно обувью. Все снабжение рассчитывалось на два месяца. За это время германская армия должна была закончить восточную кампанию и расположиться в казармах или вернуться домой. Но восточная кампания явно затягивалась. Из полков и дивизий все чаще и чаще поступали кричащие телеграммы: "Просим выслать белье и портянки. Солдатам нечего носить". "Сапоги истрепаны. Еще две-три недели, и дивизия будет наступать босиком".

Набравшись смелости, Шпиц послал в Главное интендантство телеграмму: "Резерв сапог и белья иссяк. Армии грозит босоногость и вшивость. Прошу доложить об этом фюреру".

Через три дня в армию пришел ответ:

"Глядеть на сапоги у фюрера нет времени. Он смотрит на Москву. Советуем, господин генерал, и вам обратить взор туда же. На всякий случай высылаем вам три тысячи пар сапог и бинокль, который позволит вам увидеть столицу большевиков".

Это был отказ. Прямой отказ и нежелание внять голосу кричащих. А они, эти кричащие, как и прежде, просили: "Сапоги, сапоги, сапоги!"

Генерал страдал. Генерал фон Шпиц искал выхода из тупика. Но что можно сделать, если все фабрики военного обмундирования, все склады с ботинками, бельем, сапогами остались далеко в тылу? Да и есть ли там что? Можно, конечно, провести реквизицию у русского населения. По тогда из армии получится черт знает что. Да и хватит ли реквизированного на всю армию? По докладам бургомистров и комендантов в домах жителей пусто. Все хорошие вещи спрятаны либо отданы партизанам.

И тогда генерал Шпиц обратился за советом к Гуляйбабке.

— Наш друг, — начал тихо, вежливо генерал, помешивая золотой ложечкой кофе. — Известны ли вам те серьезные потери, которые мы несем в боях с Россией?

— Да, известны, — кивнул Гуляйбабка, так же, как и генерал, тихо помешивая кофе. — Частично. Из газет.

— Но дело, разумеется, не в этом, — продолжал генерал. — Война есть война. Людские потери неизбежны. Меня терзает нехватка сапог.

— Сапог? — удивился Гуляйбабка. — Но ведь если готовились танки, видимо, шились и сапоги.

— В том-то и дело, что с сапогами, как я догадываюсь, допущен некоторый просчет. Москву планировалось взять за два месяца, но… — генерал развел руками, — армия фюрера пока еще у "смоленских ворот". Вот я и прибегаю к вашей помощи, наш друг. Не могли бы вы придумать что-либо? В вашей программе БЕИПСА, кажется, предусмотрена помощь нам?

— Да, предусмотрена, господин генерал. Однако это такая сложная проблема, что я просто боюсь браться за нее.

— А вы попробуйте. Подумайте во славу фюрера. Германия и старый генерал фон Шпиц не забудут вас. Гуляйбабка встал:

— Ну что ж… Подумаем. Спокойной ночи, господин генерал.

— Спокойной ночи. Хайль!

12. ШТУРМБАНФЮРЕР ПОППЕ ПЫТАЕТСЯ СДЕЛАТЬ КАРЬЕРУ НА ПОДАРЕННОЙ СОБАЧКЕ

Дареная собачка, которая так блестяще брешет "хайль Гитлер!" не только изумила своим искусством штурмбанфюрера Поппе, но и дала ему блестящий толчок к заманчивым размышлениям. Лежа в мягкой пуховой постели и думая о великом значении собак в защите третьего рейха и их верности фюреру, Поппе рассуждал так: