— Так точно.

— Едем, у меня недалеко извозчик.

Между тем чета полицмейстера не торопясь шла к домику, заглядывая в окна.

Супруги вошли в тот момент, когда Андрей Громов напевно декламировал:

…Я — изысканность русской медлительной речи…
Предо мною другие поэты — предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Переливные, гневные, нежные звоны…

— Чудесно, чудесно… Это же Бальмонт, король стиха! — воскликнула полицмейстерша, здороваясь со всеми, и добавила: — Нет, у вас так мило! Цветы, конфеты, Бальмонт… Это изысканно…

— Посмотри-ка, Мэри. Вот почему наш сын зачастил к мосье Буранскому. Они стол вертят, спиритизмом занимался, — проговорил, довольно усмехаясь, полицмейстер.

— Ах, это так модно. Я сама увлекаюсь. Как у вас? — обратилась полицмейстерша к хозяину.

— Ничего не выходит…

— Как! — вскричал долговязый гимназист. — Уже появились феномены, да ваш приезд, мама, всё спутал.

— Ах, как жаль! Теперь уж ничего не получится, я знаю. Правда, Владислав Янович? — обратилась к Буранскому эрудированная в области спиритизма мама.

Сдерживая улыбку, Буранский серьёзно ответил:

— Совершенно верно. Едва нарушится цепь материализации, дух удаляется, мучительно переживая разрыв с внешним миром.

— Мы сейчас едем к Багровым, там уже всё приготовлено для серьёзного сеанса. И твоя мама там, Ниночка. Мы обещали ей и тебя захватить, — обратилась она к дочери полковника.

— О, я с удовольствием поеду.

Едва заглох стук копыт лошадей, раздался весёлый голос Серёжи:

— Отчалили маменькины деточки… И зачем ты, Владек, их приглашал?

— Дипломатия, друг мой, дипломатия. Подрастёшь — догадаешься. Ну, а теперь пригласите-ка дядю Ваню и Хмеля.

— Разве папа здесь? — спросила высокая тонкая большеглазая девушка.

— Здесь, они у хозяйки переждали нашу маскировку.

— У страха глаза велики, — сказал Митя Глухов. — Сколько времени теряем…

— Пренебрегать маскировкой нельзя. Поэтому частые провалы. Снова административно выслано пять человек, — проговорил укоризненно Андрей.

— Верно. Нам надо копить свои силы, — раздался голос дяди Вани.

Он стоял в дверях, а за ним виднелась кудрявая голова Хмеля.

В это время во дворе залаяла собака, раздался голос Вихроза:

— Василий, подь на минутку…

— Чего там? Иди сюда! — крикнул Буранский.

Вихров вошёл в переднюю, стараясь держаться в тени.

— А мы часа полтора с Крысой около окон болтались. Подглядывали да подслушивали… Увидел он полицмейстера — и осаду снял.

— В рабочей слободке болтались, болтались… Темно и тихо, только всех кобелей растревожили. Такой лай подняли, что пришлось убраться.

— Где сейчас Крыса? — спросил Хмель.

— Поехал к Багрову, а мне наказал вас проведать. Я часа два покараулю. Коли кто появится, свистну, будто караульщик.

— Дело. Иди карауль, — согласился дядя Ваня.

— От Корнюшина должны быть люди, — напомнил Митя.

— Ну, я пошёл.

Вихров ушёл, остальные вошли в комнату, Буранский запер окна и завесил их одеялами.

— Теперь всё в порядке. Прошу к столу, — Буранский посторонился, пропуская хозяйку, внёсшую кипящий самовар.

Налил всем чаю, хозяин принёс стопку бумаги, чернила.

— Пейте чай — и приступим, — пригласил он.

В наступившей тишине особенно резко прозвучал свисток караульщика.

— Вихров знак подаёт, кто-то идёт по улице. А ну, ребята, помолчим. — Говоря это, Хмель бесшумно выскользнул во двор.

Вскоре залаяла собака, и спустя минуту вернулся Хмель вместе с Каримом и Рустамом. Рустам в узбекском щеголеватом халате, а Карим в форме русско-туземного училища.

— А, связные прибыли, пожалуйте! — Буранский приветливо поздоровался с юношами.

Заговорил Карим. Это был тонкий, высокий юноша с задумчивыми глазами.

— Товарищ Кориюшин просит ещё листовок. К празднованию Первого мая всё подготовлено. Сегодня он переехал на новую квартиру…

— Сходка-то состоялась? — Дядя Ваня внимательно смотрел на Карима.

— И сейчас ещё не закончили. Товарищ Кориюшин послал за листовками и сказал, что накануне Первого мая всем надо собраться у него. Будут разрабатывать план маёвки.

Буранский достал из отдушины вентилятора пачку листовок, передал Кариму.

— Не попадись с ними. А Корнюшину скажи, что Линяев ещё принесёт. Их сейчас печатают.

Пришедшие пили чай, и Рустам рассказал о своём аресте, о тех пытках, которым его собирался подвергнуть Крысенков.

— Счастье твоё, что Калач пожалел хорошенько стянуть тебя верёвками, — сказал Хмель. — Убить гада мало. Притих было — и опять!

— Буран, у тебя проект прокламации набросан? — спросил дядя Ваня.

— Сейчас прочту, быть может, добавим что-либо и передам листовки отпечатать. А кто будет распространить? Надо верных товарищей.

— Проверены. Рабочие Лаптин и Рудин.

Буранский принёс исписанный лист бумаги. Но не успел он его прочесть, раздался тревожный заливистый свист.

— Дуй, ребята, к Корнюшину. Там закончим совещание, — тихо сказал Хмель.

Погасив огонь, все, кроме Буранского и Сулеймана, вышли во двор и перелезли в соседний заброшенный сад.

Буранский снял одеяла, распахнул окно и, обратившись к Сулейману, сказал:

— Почтенный мудрец, твой номер. Начинай!

Сулейман, перебирая струны домбры, звучно затянул:

Не человек, а зверь жестокий тот,
Кто не скорбит, когда в беде народ…
И тот, кто смерти человека рад,
Шакал презренный, ядовитый гад…

— Вы не спите, господин Буранский?

— Нет ещё, слушаю газели Навои, их чудесно поёт Хаджи.

Буранский, успев скинуть пиджак и жилет, подошёл к окну. Там стоял освещённый лунным светом Крысенков.

— Простите, шёл мимо, решил поговорить с вами. Полицмейстер и его жена в восторге от вас. Расхваливали так, что губернатор поручил мне пригласить вас участвовать в благотворительном концерте. Хомутова, говорят, устраивает концерт с участием Громовой в пользу раненых на войне.

— Право, не знаю. Устроители меня не приглашали. Да и выступать на сцене мне труднее, чем в суде.

— Ну, спокойной ночи. Простите за беспокойство.

Крысенков удалился, звеня шпорами, а Буранский тихо выругался.

* * *

Далеко за полночь затянулась вечеринка у полковника Багрова. Вернувшийся Крысенков застал винтёров подводящими итоги сражения на зелёном поле.

Обращаясь к подошедшей кругленькой, как яблоко, девушке — старшей дочери Багрова, он галантно раскланялся:

— Ваше поручение выполнено.

— Вы пригласили Буранского участвовать в концерте?

— Он ждёт приглашения от распорядителен вечера.

— О, я об этом позабочусь. Ну-с, господа, ужин ждёт, идёмте!

Она, жеманясь, положила руку на локоть предложенной Крысенковым руки и пошла с ним в столовую.

Там гости, двигая стульями, рассаживались за обильно уставленный всякими яствами стол.

За ужином ротмистр стал в юмористическом духе рассказывать, как он, выполняя поручение очаровательней барышни, помчался к Буранскому. Рассчитывал застать оргию, но там уже никого не было, а хозяин слушал на сон грядущий вопли дервиша.

* * *

…Раннее майское утро светло и радостно глянуло на тихий город, утопающий в зелени садов. В конце апреля пронеслись весенние ливни. Посвежел и похорошел город со своими побелёнными к пасхе зданиями, с ароматом кудрявой сирени, выглядывающей из-за серых дувалов.

Тишину радостного майского утра прорезал мощный протяжный гудок Главных железнодорожных мастерских. Сегодня он гудел особенно выразительно, торжественно, могучим металлическим басом, возвещая о скором начале работы.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: