Тем самым сведения, полученные нами в предыдущих разделах, не только не были опровергнуты, но подтвердились и расширились. Страна тюрков называлась Дешт-и-Кипчак, отсюда вторгшиеся орды назывались или киммерийцами (кимврами), или скифами, или дештами (в оглушенном произношении с римскими окончаниями – тевтонами). Эта первая волна тюркских переселенцев заняла Ютландию, где около 800 лет осваивала территорию, и, оправдывая свое имя «переливающиеся через край кипчаки», попыталась вступить в бой с римлянами, но потерпела поражение. Затем по мере того, как новые волны тюркских переселенцев стали окружать Ютландию, среди тюрков появилось более детальное обозначение: «донцы» (даны), ибо остальные тюрки прибыли из других мест. Зато южная часть дештов стала называть себя германцами, то есть «преградой», имея в виду противостояние Риму.

Со II в. н. э. в Европу хлынула вторая волна тюркских племен, которая стала самой мощной к IV в.; многие тюрки тогда назывались гуннами и вторглись в Европу с ордами Аттилы. Они, естественно, говорили на том или ином диалекте тюркского языка, тогда как датчане и другие народы, жившие в Европе более тысячи лет, уже выработали свой, германский язык. Об этом свидетельствуют образцы готского письма, дошедшие до нас из IV в. Поэтому вновь прибывшие тюрки, стремящиеся стать европейцами, начинали германизироваться. Это означало, что с каждым веком у них убывало число тюркских по происхождению слов и прибавлялось число слов германских.

Заметим, что татаро-монгольское нашествие не создало на территории Руси ни одного тюркского государства, так что после ухода завоевателей никакого специфически нового тюркского народа здесь не появилось. Что же касается колонизации тюрками Малой Азии, то в Турции существует именно тюркский язык. Свой тюркский язык сохранили и татары Крыма, и кавказское население Азербайджана. Так что феномена образования «индоевропейского языка», какой мы видим на примере тюрков Германии, у них не наблюдается.

Таким образом, в отличие от Мурада Аджи, довольно подробно воспроизведшего картину заселения Европы тюрками в эпоху Великого переселения народов, нас интересует более ранний период. Именно тогда тюркский язык, никогда не входивший в семью индоевропейских народов, стал индоевропейским. Как это случилось, мы узнаем далее. Но подсказка лежит на поверхности – за счет взаимодействия тюркского языка германцев с языком местного населения. И если местное население стояло на более высоком уровне культурного развития, чем тюрки, то последние, не желая того, постепенно вбирали в себя его элементы – грамматические, лексические, словообразовательные. С позиций сравнительного языкознания таким более мощным языком являлся индоевропейский – язык ариев. Где, как и в какой мере он воздействовал на тюркский язык, мы выясним в последующих разделах данного исследования.

А теперь попытаемся собрать воедино иные доказательства тюркской природы ранних германских народов – рассмотреть их фольклор и ранние письменные сочинения и проанализировать, насколько в них присутствует тюркская традиция. Названия народов, естественно, говорят о многом. Однако хочется видеть совпадения не только в названиях, но и в конкретных сюжетах фольклора, в конкретных образах. Существуют ли такие параллели между германскими и тюркскими сказаниями?

Почему не сохранились тюркские книги в Европе? Если тюрки пришли в Европу со своим языком, письменностью и литературными сюжетами, то мы должны были бы находить их в европейских библиотеках, даже если эти книги были рукописными. Однако их нет. Мурад Аджи объясняет эту ситуацию так: «Инквизиция заставила людей многое забыть. Книги тюрков в Европе с XIII в. переводили на латынь, а оригиналы жгли или прятали. В кострах горело прошлое континента, его память. Нелепо исчезали страницы истории, многие навсегда. Та судьба постигла и богослужебную, и светскую литературу… Но “рукописи не горят”!» [4, с. 192]. Итак, против тюркской литературы германского происхождения встала римская католическая церковь.

«Песнь о Роланде». Продолжая рассмотрение, Мурад Аджи приводит конкретные детали: «Например, немецкие “Смерть Альпхарта” или “Песнь о Роланде” когда-то звучали иначе, ведь их сюжет взят из древних тюркских поэм – сходство разительное! До мелочей. Это и подметил академик Жирмунский» [4, с. 192].

Напомню читателю, о чем идет речь. «Песнь о Роланде» – это национальное достояние французов. Вот как трактуют ее искусствоведы. «“Песнь о Роланде” (Chanson de Roland) – самый яркий памятник французского героического эпоса, возникший в конце XI – начале XII в. Основой этой поэмы, изображающей героическую гибель графа Роланда (якобы племянника Карла Великого) в битве с маврами в Ронсевальском ущелье (в Пиренеях), является исторический факт. В 778 г. Карл Великий, воспользовавшись распрями в мавританском эмирате, вступил в Испанию и завоевал несколько городов, но вскоре после безуспешной осады Сарагосы отступил, причем в Пиренеях баски уничтожили арьергард его армии. В этой схватке пал и Роланд (Hruotlandus) – маркграф Бретани. Очевидно, вскоре после смерти Роланда сложились песни о его трагической гибели; песни эти, постепенно развиваясь и расширяясь, перепевались в течение нескольких поколений, пока, наконец, в X–XI вв. они не оказались использованными жонглерами, обработавшими песенный материал в виде обширных законченных поэм; одной из поздних редакций таких поэм и является дошедший до нас текст “Песни о Роланде”. Развитие песен шло по линии постепенного осложнения сюжета и идейного углубления образа Роланда. В результате этого баски были заменены маврами, образ Роланда и картина Ронсевальской битвы были крайне гиперболизированы, прибавлена была вся история предательства отчима Роланда – Ганелона, и, наконец, походу Карла был придан религиозный пафос борьбы христианства с мусульманским миром. Для этого имелись предпосылки уже в VIII–IX вв., в связи с происходившей на юге Франции борьбой с арабами, имевшей характер национальной обороны и порождавшей патриотическое воодушевление; но еще более были усилены такие настроения в конце XI в., в атмосфере подготовки крестовых походов, когда сложилась “Песнь о Роланде”. Французский народ в “Песни о Роланде” выразил свой идеал прямоты, смелости и любви к родине. Феодальному партикуляризму и дворянскому эгоизму противопоставлена идея бескорыстной доблести и честного служения родине» [16, т. 45 (М., 1940), с. 229-230].

Что же касается академика В. Жирмунского, то у него действительно есть работа, где он сравнивает героический эпос разных народов [48] и где он обнаружил большое сходство тюркских и французских эпических поэм.

Соответствие сказок. «Оказывается, знаменитые сказки о Коте в сапогах, аленьком цветочке, Колобке, братьях-лебедях знали на Алтае до Великого переселения народов. Удивительно? Еще бы…

Изучая германский эпос, Жирмунский отмечал особую роль коня. Это помощник героя, его собеседник. Мотив прослеживался от древних сказок Алтая и иранской “Шахнаме” до старофранцузских и старонемецких баллад. Одно и то же. Выходит, западные рыцари всего лишь “копировали” тюркских богатырей?.. Так, поступки Роланда точно такие, как алтайского богатыря Улан Хонгора. Они же близнецы-братья. Лишь имена другие» [4, с. 192–193].

Продолжая, Мурад Аджи замечает: «Побратимства, поимки и испытания коня, любовь к оружию, выезд героя на охрану границ, женские образы, люди-лебеди обнаруживают удивительную близость европейских и тюркских сказок… Сюжет Кота в сапогах пришел в Европу из алтайской сказки о Лисе-свахе, те же слова, те же самые поступки… Золушка имела прототип на Востоке, в Кушанском ханстве, там вместо феи ей помогала Биби-Сеншанби, покровительница семейного счастья. И Царевна-лягушка, оказывается, когда-то говорила только по-тюркски… Как видим, изменения в западных сказках, конечно, были, но незначительные. Так, чуть-чуть.