– А представляете, если Штаты в свое время не купили бы Луизиану? – вдруг пришло мне в голову. – Наполеон бы отсиделся, перевооружил армию и разгромил бы Британию в пух и прах.

– Вот видишь, все-таки вы нас ненавидите, – сказала Анна, глядя в окно.

– Да ладно тебе. Кстати, вполне возможно, что проблема голодающих детей в мире уже снята.

– Или, наоборот, стоит еще острее…

– Все может быть, – сказал я и посмотрел на свет в окнах Нью-Джерси. – Зато может не быть проблемы глобального потепления.

Мы молчали. Каждый думал о том, что готовит нам будущее и как в нем дальше жить. Хотелось верить, что скоро рядом будут люди, знающие больше нас, понимающие, что происходит. Я вырос вместе с Интернетом, я привык находить там ответы на все вопросы и моментально узнавать новости. Темнота, информационный вакуум, в котором мы прожили последние десять дней, казались какими-то нереальными. Нам стало не так важно, кто и зачем это устроил, гораздо важнее было знать, что делать дальше, как бороться с последствиями. Совсем скоро мы будем в Нью-Джерси, встретимся с настоящими живыми людьми, узнаем, к чему готовиться в будущем.

Ребята задумчиво сидели за столом. Что бы ни готовил нам завтрашний день, что бы мы ни встретили на пути, мои друзья навсегда останутся частью моей жизни, и я всегда буду благодарен им. Мы стали неплохой командой, только вот интересно, смогли бы мы так подружиться в обычной жизни? Вряд ли я узнаю ответ на этот вопрос…

22

В эту ночь мы не спали. До трех часов я еще старался заснуть, но и минуты не мог пролежать с закрытыми глазами: боялся, что свет в Нью-Джерси погаснет. Но он горел. Наконец в пять утра мы решили выдвигаться. Я окинул прощальным взглядом место, ставшее на десять дней нашим домом, и вышел последним. Вниз я шел впереди, освещая ступеньки двумя фонариками. Еще в темноте мы спустились в вестибюль и вышли к «Рокфеллер-Плаза».

На Сорок седьмой улице ничего не изменилось: пожарные и полицейские машины стояли ровно на тех же местах. Было холодно, и пришлось надеть куртку. Мы решили пересидеть в кабине одной из пожарок до рассвета, а не добираться до Восьмой авеню только при ненадежном свете фонарика. Аккумулятор в машине сел, так что печка не включалась, и мы пытались согреть руки дыханием и жались друг к другу.

При первых лучах солнца мы вылезли наружу. Я достал из кармана маленькую карту и еще раз проверил маршрут. Мы прошли пару кварталов на запад и оказались прямо на Восьмой авеню. Несколько раз я спрашивал у Дейва, какие из машин на нашем пути заводятся, но он только пожимал плечами и говорил, что не помнит. Это разозлило меня, ведь он ходил по этому маршруту, и я просил его поднимать дворники на рабочих машинах, а теперь нам приходилось терять время, пытаясь завести хоть что-нибудь. Кстати, за три квартала нам так и не повезло. Одни машины были закрыты, в других не было ключей, в третьих сел аккумулятор, а в четвертых были мертвецы.

Я попытался завести джип – безуспешно.

– Да уж, Дейв, хорошо, что мы не положились на тебя в плане… – начал было я и тут же замолчал: из-за угла дома прямо перед нами вышло шестеро охотников. Худые, еле живые, готовые вот-вот упасть. Они нагнулись над небольшой выбоиной с водой и стали пить оттуда, совсем как животные на водопое.

Я посмотрел на ребят на другой стороне улицы. Они спрятались за такси. Скорее всего, охотники нас не заметят…

Но тут один из них поднялся с колен и пошел прямо к нам.

Я тихонько сполз по сиденью, боясь выдохнуть. Потом осторожно выглянул через стекло: охотник нагнулся, зачерпнул снежной жижи и, поедая ее, снова пошел к нам.

Дейв сделал мне знак и одними губами произнес «Пистолет!», но я мотнул головой.

Остальные пятеро охотников тоже поднялись и двинулись за первым. Шестеро охотников шли прямо на нас! На некоторых были следы засохшей крови, но никаких ран я рассмотреть не мог.

До первого оставалось не больше двадцати метров. Я сидел тихо, потому что был уверен: если я шелохнусь, он точно заметит меня.

Вдруг один из охотников в группе издал странный высокий звук, похожий на обезьяний визг, другие остановились и ответили ему точно так же. Первый, ушедший вперед, развернулся и пошел к ним, но поскользнулся и упал. Остальные смотрели на него с интересом.

Эта сцена настолько поразила меня, что я чуть шевельнулся, и как раз в этот момент уже поднявшийся на ноги охотник посмотрел в мою сторону…

Он заметил меня! Мы смотрели друг на друга; он слегка расцарапал лицо, и со лба у него капала кровь.

Охотник повернулся к остальным, но прежде чем успел закричать, они набросились на него, как стая шакалов, повалили на землю и стали пить кровь…

Ребята уже перебрались в другое место. Я осторожно вылез из джипа и, перебегая от машины к машине, последовал за ними. Перекресток я просто переполз на четвереньках, стараясь не высовываться из-за скопившихся там машин. Больше всего я боялся, что в любой момент мне на спину бросится охотник. Я полз, полз как можно быстрее, царапая руки об асфальт, осколки стекла и бетона. Лицо и шея горели. Я буду умирать медленно и страшно, каплю за каплей из меня будут высасывать кровь…

Друзья ждали меня за углом. Они махали мне. Как сирены, которые заманивают моряков, подумал я. Я дополз до них и прислонился к гладкой стене, боясь открыть глаза: если охотники догнали меня, я не хочу их видеть. Только через несколько минут мне удалось унять страх и заставить себя открыть глаза.

Ребята стояли молча. Почему они не подождали? Они не стали оправдываться или объяснять – наверное, просто не знали, что сказать. Дейв рассматривал свои кроссовки. У Мини был полностью отсутствующий взгляд. И только Анна попеременно смотрела на них, будто хотела заставить объяснить хоть что-нибудь. Руки у меня были в крови, замерзли. И как я не подумал про перчатки? Я засунул руки в рукава и молча пошел на запад, к Десятой авеню.

Мы шли, и друзья смотрели на меня, а я не мог заставить себя взглянуть им в глаза. Прямо через разбитую витрину мы зашли в кафе. Я снял рюкзак и достал аптечку. Вымыл руки водой из бутылки, вытер антисептиком и перевязал. Вспомнилось, как в галерее Анна обрабатывала мне разбитую бровь. В этот раз она не предложила помочь, просто смотрела на меня. Они все просто смотрели, будто ждали от меня знака, ждали, пока я укажу, куда идти дальше.

Спрятав аптечку, я надел рюкзак и первым вышел на улицу. Мы немного прошли и свернули на Десятую авеню. Сыпался мелкий снег, садился на плечи, голову и не таял.

На каждом перекрестке мы внимательно осматривали дорогу, заглядывали за углы. В этом районе мусора и разрушенных домов было больше, Пятьдесят четвертая улица и Десятая авеню оказались заблокированы. Я, стараясь не думать о тяжелом рюкзаке, натиравшем плечи, о пистолете, оттягивающем карман куртки, пробирался сквозь завалы, сквозь нагромождение разбитых машин. Нам нужно было выйти на восток, к Девятой авеню.

Я шел первым. Возле пересечения с Пятьдесят девятой улицей мы увидели дом, из окна которого поднимался дымок. Оставив рюкзаки у входа, мы осторожно вошли. Внутри было темно, и я включил фонарик. Но оказалось, что тусклому лучику света нечего освещать – здание заканчивалось ровно там, где начиналось; внутри все было завалено мусором, будто помещение нарочно разрушили изнутри, превратив в пыль и обломки все, что только можно, или будто туда попала какая-то хитрая бомба, не тронувшая лишь стены.

Внутри никого не было, а мне и хотелось меньше всего кого-нибудь там встретить. Дымок, который мы видели с улицы, поднимался от нескольких тлеющих куч мусора на остатках верхних этажей: крыши не было, и они образовали что-то вроде атриума.

Я присел недалеко от дверного проема: оттуда можно было наблюдать за улицей и оставаться незамеченным. Все молчали. Не знаю почему: может, нечего было сказать, может, настолько сильно нас потрясло увиденное. Но каждый будто отгородился от остальных, оставшись совсем один.