... 29-й бомбардировочный полк вошел в состав 5-й минно-торпедной авиационной дивизии, которой командовал полковник Кидалинский. Это был прирожденный истребитель и, невзирая на свое высокое положение, часто сам вылетал на боевые задания. Человек уже немолодой, комдив летал, однако, лихо, мастерски выполняя самые сложные фигуры высшего пилотажа. Очень любил искать — и отыскивал — «крылатые таланты».

Однажды Кобзарь сказал Хамиду по секрету:

— Кажется, хлопчик, расстаться нам придется.

— Да ты что, Иван Родионыч! — ахнул Хамид.

— В штабе полка был, случайно подслушал разговор начштаба с комдивом. О тебе разговор шел. Уж больно хорошие фотопейзажи мы с тобой привозим. Особенно комдиву понравились виды сфотографированных тобою минных полей в Баренцевом.

— Так это и твоя заслуга, командир!

— В разведке главная фигура во время фотосъемки штурман. А летчик, он что? Извозчик. Сиди, слушай и выполняй команду подчиненного: «Пять градусов вправо поверни, командир», «Влево два... Скорость...» Обнаружен у тебя начальством разведческий дар, гордись! — Иван дружески хлопнул боевого друга по плечу. Успокоил: — А может, я зря языком мелю?

Оказалось, не зря. Хамида перевели в экипаж лейтенанта Леонида Акулинина.

Штурманы у него почему-то часто менялись. Один заболел, другого ранило, третий уехал учиться на летчика... Но с Акулининым довелось Хамиду летать почти целый год. Их экипаж специализировали на разведке, не освободив, впрочем, и от полетов на бомбежку.

Лейтенант Акулинин внешне выглядел образцово. Китель морской всегда отутюжен, на голенищах сапог солнечные зайчики играют, белоснежный подворотничок. Картинка. Он очень нравился девушкам-краснофлоткам — шоферам, оружейницам, укладчицам парашютов — и единственным его конкурентом по «флотской неотразимости» был лейтенант Квирикашвили, жгучий брюнет с орлиным взглядом. Дело свое двадцатипятилетний Леонид Иванович Акулинин знал блестяще. Во время АФС он так мог «держать площадку», что, казалось, поставь торчком карандаш, — не шелохнется.

И начались полеты. Разведка, разведка, разведка, бомбоудар с пикирования... Опять разведка...

А штурманом у Кобзаря стал Петя Алферов.

И вновь Хамиду пришлось пережить тяжелое потрясение.

Однажды звено Пе-2 (три самолета) вылетело на бомбежку вражеского морского конвоя в районе Берлевога. Назад звено не вернулось. Ни один из трех стрелков-радистов ничего не сообщил — ни по радиотелефону, ни морзянкой. Среди погибших — экипаж дорогого друга, Вани Кобзаря.

29-й полк, как, впрочем, и другие полки — торпедоносцев, истребителей, разведчиков, штурмовиков — нес тяжелые потери. Опережая события, скажу, что до конца сорок третьего года 29-й пять раз пополнялся летным составом и техникой. Летчики-североморцы сражались яростно, беззаветно. Но и противник у них был очень серьезный. Геринг в Норвегию пилотов и штурманов новичков почти не присылал. Истребители, бомбардировщики и торпедоносцы люфтваффе были как на подбор — матерые воздушные пираты: они хозяйничали в небе Польши, Франции, участвовали в воздушных схватках над Британией. Попадались и такие воздушные волки, что еще в испанском небе начинали свой кровавый путь. В храбрости, профессиональном умении им тоже нельзя было отказать.

И все же постепенно североморцы завоевывали господство в воздухе. Ценой тяжелых потерь.

Хамид, узнав о гибели Ивана и его экипажа, не выдержал, заплакал. Ушел в сторону сопки — мшистой, каменистой. Сел на валун. Вспомнились вещие слова Ивана, сказанные им вроде бы в шутку:

— Ты, Хома (Иван его и на украинский лад величал), у меня вроде талисмана. Почему? А везучий. Помнишь, «мессер» нам снаряд в борт всадил? Мы от него к Северному полюсу, а он — за нами! Снарядик-то в нескольких сантиметрах от твоей персоны застрял. Представляешь, что бы было, если бы рванул?! А он — ничего. Смирный. А сколько пробоин мы с тобой привозим?! И хоть бы кого зацепило! Нет, хлопчик, ты, видать, заговоренный.

Хамид вздохнул, поднялся с валуна, прошелся по резино-пружинистому мху. Подумал о том, что как ни борись с суеверием, а все же летчики народ на этот счет чувствительный. Работа такая, жизнь постоянно висит на волоске. И не такая уж редкость увидеть летчика, штурмана или стрелка небритым перед боевым вылетом. И разные «талисманчики» не перевелись — игрушечные мартышки, подковы... И старые, затрепанные, видавшие виды комбинезоны летчики очень даже не спешат поменять у старшины эскадрильи на новенькие. Потому что старые — проверенные, «счастливые». И, разумеется, Иван огорчился, расставаясь со своим живым «талисманом», не только потому, что привык ко мне. Ему и по другой причине не хотелось менять «везучего» штурмана. О чем он думал, падая со своим самолетом в свинцовые волны Баренцева моря?!.

— Товарищ старшина!.. Сарымсаков! — услышал Хамид вдруг крик и, подняв голову, увидел бегущего к нему техника Бориса Коновалова. — Комэска срочно!..

Начальник штаба полка, суровый подполковник Зилов встретил Акулинина и Сарымсакова ласково. Оба сразу же поняли: особое задание. Так оно и оказалось.

— Вот что, товарищи, — произнес начштаба, — придется поработать. И очень аккуратно. Матушка пехота просит помощи. Фрицы доставили, примерно в этот квадрат, — он показал на карте, — батарею дальнобойных орудий огромного калибра. Бьют эти окаянные пушки по нашим укреплениям. Задача: обнаружить батарею. Ориентируйтесь на высоту с отметкой 247,2. Весь квадрат пройдете галсами. Каждый вершок прощупайте и зафиксируйте на пленку. Все. Желаю удачи!

Август был на исходе, и Арктика уже доносила из своих ледяных недр знобящий норд-вест. Зябкая, мозглая приближалась полярная осень. Но для разведывательного полета на поиски вражеской батареи погода была очень даже подходящей. Хмурые, набрякшие дождем тучи с редкими просветами. Облачность, как сообщили синоптики, зависла над землей на высоте тысяча метров. Это хорошо. «Пешечка» с цифрой «21» на килях может при крайней необходимости нырнуть в облака, отсидеться, — и снова за работу. Правда, тысяча метров — это такая высота, когда тебя могут сбить не только зенитные орудия и захлебывающиеся от бешенства «эрликоны», но и из обыкновенного пулемета «МГ». В общем, погода годится. Должно быть и истребительного прикрытия не дали, чтобы не привлекать внимания противника. А то как прошлый раз вышло... Полетели на разведку новых минных полей в сопровождении пары «киттихауков». Немцы четверку «мессеров» подняли, потом еще четверку. К нашим подошла на помощь четверка... Акулинин давно уже на всю железку мчался «до дома, до хаты», а в воздухе над бушующим Баренцевым морем до полусотни истребителей «отношения выясняют». Обе стороны понесли потери.

... И вот самолет с цифрой «21» в воздухе. Ровно гудят два могучих двигателя. Акулинин ведет «пешку» впритирку к нижней кромке облаков — если вынырнут «мессера», тут же спрятаться можно.

Хамид Сарымсаков колдует над ветрочетом, определяет «треугольник ветра», а по нему угол сноса машины для данного курса, привязывает полет разведчика к наземным ориентирам. В этих краях нелегкое дело. Местность однообразная, без приметных ориентиров... Сопка... Озерцо Пикку Хейня-Ярви... Высотка 197... Изба... очередное «ярви»... Аэродром Луостари, прозванный летчиками 29-го «гадюшником», облетели стороной... Вот он — заданный квадрат.

Хамид подготовил фотоаппарат АФА и — командиру:

— Курс 260 высота 800.

— Понял.

— Включил аппарат.

АФА начал автоматически отщелкивать кадры. Когда до противоположного конца квадрата оставалось совсем немного, в СПУ (самолетное переговорное устройство) раздался голос стрелка-радиста:

— Сзади вижу разрывы зенитных снарядов. Целый букет.

Хамид оторвался от окуляра прицела, повернулся назад. Действительно, сзади и чуть ниже вспухли черные шапки разрывов... Еще, еще!

— Разворот — сдерживая волнение, сказал Хамид.

Разведчик лег на обратный курс, продолжает фотографировать. Разрывы зениток теперь пятнают небо в стороне и выше спешки». Эх, скорей бы добраться до противоположной стороны квадрата! Потянулись к самолету сверкающие шарики «эрликонов», похожие на елочные игрушки.