Завенягин вызвал звонком секретаря, попросил два стакана чаю покрепче и тут же предложил Мартовицкому выкладывать свои дела.

Доклад длился недолго. Вопросы решались сразу. Аврамий Павлович очень хорошо знал состояние дел в Воркуте и Норильске, держал эти важные точки Крайнего Севера под своим неослабным контролем.

Когда был допит крепкий чай и согласованы воркутинские проблемы, Завенягин внимательно посмотрел Мартовицкому в глаза, сказал:

— Иван Кириллович, нам очень нужен воркутинский уголь. Каждая дополнительная тонна — это дополнительный удар по врагу. Угля нам по-прежнему не хватает. Но если исходить из крайних нужд текущего момента, то в большей степени нам недостает сегодня редких металлов, в частности, никеля. Вы понимаете, насколько это важный элемент для оружейника…

Мартовицкий не понимал, почему Завенягин заговорил об этом с ним, прекрасно зная, что никелем Воркута не располагает.

Аврамий Павлович взял со стола указку, подошел к стене, на которой висела огромная карта Союза, утыканная разноцветными флажками, означавшими: нефть, уголь, бокситы, золото…

— Никель, который нужен нам позарез, лежит мертвым грузом в Норильске, — сказал он. — Его надо срочно вывезти. Это задача чрезвычайной государственной важности. Вопрос: как вывезти? До навигации на Енисее — еще добрых пять месяцев. Другого пути из Норильска не существует…

— Существует воздушный, — сказал Мартовицкий.

— Правильно, Иван Кириллович, воздушный! — Заместитель наркома улыбнулся, заговорил с подъемом: — Ближайшая железнодорожная станция от Норильска — Воркута. Расстояние по воздуху — свыше тысячи километров. Значит, нужны транспортные самолеты, способные покрывать это расстояние без посадки. Самолеты типа «Дуглас» мы найдем, оторвем, как говорят, от сердца. Но ведь для них нужна приличная посадочная площадка. В Воркуте такой площадки нет…

Мартовицкий кивнул.

— Площадки нет, Аврамий Павлович. У нас ведь только малая авиация, самолеты ПР-5, ЩА-2, У-2… Летом зимой на лыжах…

— Самолеты типа СИ-47 на лыжи не поставишь, — задумчиво проговорил Завенягин. — Для строительства нормального аэродрома у нас нет времени. В стране, Иван Кириллович, наступил период, когда тыл и фронт накапливают небывалые за всю войну резервы для завершающего удара. Дорог каждый день! Каждый час! Поэтому возникла мысль соорудить временную взлетно-посадочную площадку, выбрав подходящее место в тундре, возле Воркуты. Знаю, вы не специалист в этой области, но хочу предложить вам возглавить эту трудную миссию.

— Спасибо за доверие, — смущенно сказал Мартовицкий, еще плохо представляя, насколько сложной была задача и ответственной миссия.

Проницательный Завенягин, должно быть, почувствовал внутреннее замешательство собеседника, который все довоенные годы занимался колхозным строительством и никогда не строил аэродромов.

— Это, Иван Кириллович, не приказ, — оказал он. — Это — партийное поручение и моя личная просьба. Срочно обсудите вопрос у себя. Если удастся осуществить замысел — вы очень поможете фронту. — Аврамий Павлович поднялся, прошелся по кабинету, что-то обдумывая. Вновь остановился у карты, посмотрел на север, где были четко обозначены Воркута и Норильск. — Присвоим этой операции кодовое название «Мост». Ведь это настоящая боевая операция!

— Каких размеров должна быть площадка? — спросил Мартовицкий.

— Примерно — тысячу на пятьсот метров… Посоветуйтесь на месте с инженерами, они знают технические возможности самолетов типа СИ-47… Желаю удачи, Иван Кириллович. Буду с нетерпением ждать от вас сообщений…

— Какие сроки? — спросил Мартовицкий, вставая.

Завенягин развел руки:

— Мы теперь потеряли представление о каких-то технически обоснованных сроках. Северо-Печорскую магистраль по самым напряженным расчетам должны были закончить в сорок пятом, а первый поезд пришел в Воркуту на четыре года раньше. Стране нужен был воркутинский уголь. Теперь ей нужен норильский металл. Отсюда и сроки…

— Все ясно, Аврамий Павлович. Разрешите идти?

— Разрешаю не только идти, но и ехать, — улыбнулся Завенягин, крепко пожимая руку Мартовицкого.

Через несколько дней Иван Кириллович доложил о задании заместителя наркома начальнику «Воркутстроя» Мальцеву.

— А где найти аэродромщиков? — озабоченно спросил он.

— Будем искать.

— Ищите. И немедленно приступайте к выбору подходящей площадки…

Но как ни искал Иван Кириллович, ни одного специалиста по аэродромному строительству найти не удалось. Пришлось довольствоваться обыкновенными строителями, железнодорожниками и горняками.

Пока подбирали площадку будущего аэродрома, комплектовали бригаду и составляли проект организации работ, из Москвы пришла шифровка о возможности приема самолетов в двухнедельный срок.

Мальцев собрал экстренное совещание инженеров, которые пришли к выводу, что справиться с объемом предстоящих работ за две недели можно. В Москву ответили положительно.

Это было волевое решение, согласованное группой людей, но не согласованное с коварными законами, а скорее всего — с беззакониями полярной тундры.

Мыслилось элементарно просто: разрыхлить наст и укатать снег. Но оказалось, что от долгих и сильных морозов снег под настом «высох», превратился в подобие сахарного песка и никакой укатке не поддавался. Разрыхленный, он легко подхватывался ветром, скорость которого порой достигала 30 метров в секунду, и уносился прочь, обнажая кочковатую тундру.

Тогда было решено огородить полосу щитами снегозадержания. Во все времена для этой цели использовалось дерево. Но где его взять? Лес поступал в Воркуту из верховьев Печоры только летом, на учете было каждое бревно. В памяти воркутинцев еще не сгладились события зимы 1942 года, когда из-за нехватки крепежного леса начали останавливаться угольные забои. Люди понимали, что без воркутинского угля не смогут работать заводы блокированного Ленинграда. И тогда было принято решение разбирать на крепь бревенчатые дома. Горняки собственноручно ломали свои жилища, среди полярной зимы переселялись в палатки, землянки и времянки, а стены в обрывках разноцветных обоев уходили под землю, становились шахтной крепью.

Теперь не было такой необходимости, но не было и леса, чтобы соорудить трехкилометровый снегозащитный барьер. Кто-то предложил изготовить щиты из прутьев полярной ивы. Предложение приняли. Работа оказалась чрезвычайно трудоемкой, тем более, что в окрестностях Воркуты ива не растет сплошными площадями; крохотные островки ее ютятся, как правило, в низинках, по берегам рек, в местах, огражденных от буйства северного ветра.

Сотни людей заготовляли в тундре иву, плели щиты, огораживали ими полосу временного аэродрома, которую круглосуточно утюжили тракторы, оборудованные самодельными рыхлителями и самодельными деревянными катками, заполненными гравием. Весь скудный автомобильный парк «Воркутстроя» и весь гужевой транспорт были заняты подвозкой угольной пыли, которая тут же разравнивалась лопатами, трамбовалась, укатывалась…

Мартовицкий радовался, что угольная пыль оказалась не только хорошим «вяжущим» материалом, но и делала полосу удобной для посадки, поскольку отлично выделялась на фоне снежной равнины.

К исходу десятых суток Иван Кириллович решил, что можно приступать к испытаниям полосы. Колесных самолетов не было. Мартовицкий приказал предельно нагрузить машины с ведущими передними мостами. Машины загрузили породой и в течение нескольких часов они метались по площадке на разных скоростях, резко тормозили и трогались с места, выписывали «восьмерки», виражировали…

Время клонилось к полуночи, когда Мартовицкий добрался до управления комбината. В окнах Мальцева еще горел свет. Иван Кириллович устало вошел в кабинет начальника «Воркутстроя» и доложил:

— Кажется, с заданием справились…

— Почему «кажется»? Справились или нет?

— Справились, Михаил Митрофанович. Можно доложить Завенягину. Пусть присылает специалистов для определения пригодности полосы.