1885

ЛОШАДИНАЯ ФАМИЛИЯ

У отставного генерал-майора Булдеева разболелись зубы. Он полоскал рот водкой, коньяком, прикладывал к больному зубу табачную копоть, опий, скипидар, керосин, мазал щеку иодом, в ушах у него была

вата, смоченная в спирту, «о .все это или не помогало, или вызывало тошноту. Приезжал доктор. Он поковырял в зубе, прописал хину, и

это не помогло. На предложение вырвать больной зуб генерал ответил отказом. Все домашние - жена, дети, прислуга, даже поваренок Петька — предлагали каждый свое средство. Между прочим, и приказчик

Булдеева, Иван Евсеич, пришел к нему и посоветовал полечиться заговором.

— Тут, в нашем уезде, ваше превосходительство, — сказал он, — лет десять назад служил акцизный Яков Васильич. Заговаривал зубы — первый сорт. Бывало отвернется к окошку, пошепчет, поплюет — и

как рукой! Сила ему такая дадена...

— Где жеон теперь?

— А после того, как его из акцизных уволили, в Саратове у тещи живет. Теперь только зубами и кормится. Ежели у которого человека заболит зуб, то и идут к нему, помогает... Тамошних саратовских на

дому у себя пользует, а ежели которые из других городов, то по телеграфу. Пошлите ему, ваше превосходительство, депешу, что так, мол,

вот и так... у раба божьего Алексия зубы болят, прошу выпользовать.

А деньги за лечение почтой пошлете.

— Ерунда! Шарлатанство!

— А вы попытайте, ваше превосходительство. До водки очень охотник, живет не с женой, а с немкой, ругатель, но, можно сказать, чудодейственный господин!

— Пошли, Алеша! — взмолилась генеральша. — Ты вот не веришь в заговоры, а я на себе испытала. Хотя ты и не веришь, но отчего не послать? Руки ведь не отвалятся от этого.

— Ну ладно, — согласился Булдеев. — Тут не только что к акцизному, но и к чорту депешу пошлешь... Ох! Мочи нет! Ну, где твой акцизный живет? Как к «ему писать?

Генерал сел за стол и взял перо в руки.

— Его в Саратове каждая собака знает, — сказал приказчик. — Извольте писать, ваше превосходительство, в город Саратов, стало

быть... Его благородию господину Якову Васильичу... Васильичу...

— Ну?

— Васильичу... Якову Васильичу... а по фамилии... А фамилию вот и забыл!.. Васильичу... Чорт... Как же его фамилия? Давеча, как сюда шел, помнил... Позвольте-с...

Иван Евсеич поднял глаза к потолку и зашевелил губами. Булдеев и генеральша ожидали нетерпеливо.

— Ну что же? Скорей думай!

— Сейчас... Васильичу... Якову Васильичу... Забыл! Такая еще простая фамилия... словно как бы лошадиная... Кобылин? Нет, не Кобылин.

Постойте... Жеребцов нешто? Нет, и не Жеребцов. Помню, фамилия лошадиная, а какая — из головы вышибло...

- Жеребятников?

- Никак нет. Постойте... Кобылицин... Кобылятников... Кобелев...

- Это уже собачья, а не лошадиная. Жеребчиков?

- Нет, и не Жеребчиков... Лошадинин... Лошаков... Жеребкин... Все не то!

- Ну, так как же я буду ему писать? Ты подумай!

- Сейчас. Лошадкин... Кобылкин... Коренной...

- Коренников?- спросила генеральша.

- Никак нет. Пристяжкин... Нет, не то! Забыл!

- Так зачем же, черт тебя возьми, с советами лезешь, ежели забыл?-

рассердился генерал.Ступай отсюда вон!

Иван Евсеич медленно вышел, а генерал схватил себя за щеку и заходил по комнатам.

- Ой, батюшки!- вопил он.- Ой, матушки! Ох, света белого не вижу!

Приказчик вышел в сад и, подняв к небу глаза, стал припоминать фамилию акцизного:

- Жеребчиков... Жеребковский... Жеребенко... Нет, не то! Лошадинский...

Лошадевич... Жеребкович... Кобылянский...

Немного погодя его позвали к господам.

- Вспомнил?- спросил генерал.

- Никак нет, ваше превосходительство.

- Может быть, Конявский? Лошадников? Нет?

И в доме, все наперерыв, стали изобретать фамилии. Перебрали все возрасты, полы и породы лошадей, вспомнили гриву, копыта, сбрую... В доме, в

саду, в людской и кухне люди ходили из угла в угол и, почесывая лбы, искали фамилию..

Приказчика то и дело требовали в дом.

- Табунов?- спрашивали у него.- Копытин? Жеребовский?

- Никак нет,- отвечал Иван Евечи и, подняв вверх глаза, продолжал

думать вслух:- Коненко... Конченко... Жеребеев... Кобылеев...

- Папа!- кричали из детской.- Тройкин! Уздечкин!

- Взбудоражилась вся усадьба. Нетерпеливый, замученный генерал пообещал дать пять рублей тому, кто вспомнит настоящую фамилию, и за Иваном Евсеичем стали ходить целыми толпами...

- Гнедов!- говорили ему.- Рысистый! Лошадицкий!

Но наступил вечер, а фамилия все еще не была найдена. Так и спать легли, не послав телеграммы.

Генерал не спал всю ночь, ходил из угла в угол и стонал... В третьем часу утра он вышел из дому и постучался в окно к приказчику.

- Не Меринов ли?- спросил он плачущим голосом.

- Нет, не Меринов, ваше превосходительство,ответил Иван Евсеич и

виновато вздохнул.

- Да, может быть, фамилия не лошадиная, а какая-нибудь другая!

- Истинно слово, ваше превосходительство, лошадиная... Это очень даже отлично помню.

- Экий ты какой, братец, беспамятный... Для меня теперь эта фамилия дороже, кажется, всего на свете. Замучился!

Утром генерал опять послал за доктором.

- Пускай рвет!- решил он.- Нет больше сил терпеть...

Приехал доктор и вырвал больной зуб. Боль утихла тотчас же, и генерал успокоился. Сделав свое дело и получив, что следует, за труд, доктор сел в

свою бричку и поехал домой. За воротами в поле он встретил Ивана Евсеича...

Приказчик стоял на краю дороги и, глядя сосредоточенно себе под ноги, о чем-то думал. Судя по морщинам, бороздившим его лоб, и по выражению глаз,

думы его были напряженны, мучительны...

- Буланов... Чересседельников...- бормотал он.Засупонин... Лошадский...

- Иван Евсеич!- обратился к нему доктор.- Не могу ли я, голубчик,

купить у вас четвертей пять овса? Мне продают наши мужички овес, да уж больно плохой...

Иван Евсеич тупо поглядел на доктора, как-то дико улыбнулся и, не сказав в ответ ни одного слова, всплеснув руками, побежал к усадьбе с такой

быстротой, точно за ним гналась бешеная собака.

- Надумал, ваше превосходительство!- закричал он радостно, не своим

голосом, влетая в кабинет к генералу.- Надумал, дай бог здоровья доктору!

Овсов! Овсов фамилия акцизного! Овсов, ваше превосходительство! Посылайте

депешу Овсову!

- Накося!- сказал генерал с презрением и поднес к лицу его два кукиша.- Не нужно мне теперь твоей лошадиной фамилии! Накося!

Унтер Пришибеев

– Унтер-офицер Пришибеев! Вы обвиняетесь в том, что третьего сего сентября оскорбили словами и действием урядника Жигина, волостного старшину Аляпова, сотского Ефимова, понятых Иванова и Гаврилова и еще шестерых крестьян, причем первым трем было нанесено вами оскорбление при исполнении ими служебных обязанностей. Признаете вы себя виновным?

Пришибеев, сморщенный унтер с колючим лицом, делает руки по швам и отвечает хриплым, придушенным голосом, отчеканивая каждое слово, точно командуя:

– Ваше высокородие, господин мировой судья! Стало быть, по всем статьям закона выходит причина аттестовать всякое обстоятельство во взаимности. Виновен не я, а все прочие. Все это дело вышло из-за, царствие ему небесное,

, мертвого трупа. Иду это я третьего числа с женой Анфисой тихо, благородно, смотрю — стоит на берегу куча разного народа людей. По какому полному праву тут народ собрался?- спрашиваю. Зачем? в законе сказано, чтоб народ табуном ходил? Кричу: разойдись! Стал расталкивать народ, чтоб расходились по домам.

приказал сотскому гнать взашей...

— Позвольте, вы ведь не урядник, не староста, — разве это ваше дело народ разгонять?