- Я не с вами разговариваю... Гражданин! - с вызовом произнес он, все еще стоя на коленях перед девушкой.

Гражданин со вздохом поднялся со своего лежака, подошел к ним. Поэт стремительно вскочил на ноги, сжал кулаки, наверное, подумал, что сейчас придется защищаться, но отец девушки даже не посмотрел на него, он нагнулся к ней и сказал:

- Ева, ложись на мое место.

Девушка, помедлив, сдернула с лежака плед и, захватив сумку, перешла на другое место. А Недреманное Око спокойно улегся на ее лежак. Шляпу он положил себе под голову. Покосившись на ничего не понимающего павиана, пробурчал:

- Гражданин, вы мне солнце загораживаете.

Надо было видеть лицо поэта. На нем и разочарование, и злость. Ожесточенно двигая густыми бровями, он все еще стоял на прежнем месте и не знал, что делать. Наконец перехватив насмешливый взгляд Кирилла, отошел в сторону, пробормотав:

- Гражданин, гражданин... Вы, наверное, в милиции работаете?..

Однако отец девушки сделал вид, что ничего не слышал. Он, возможно, и впрямь не слышал, только вряд ли. На то он и Недреманное Око, чтобы все видеть и слышать...

Кирилл бросил взгляд на девушку и увидел, что она повернула голову и улыбается. Глаза ее несколько оживились, самую малость. И еще он заметил, что улыбка у нее красивая, а зубы ровные, белые, лишь между верхними резцами небольшой просвет. Этот дефект делал улыбку своеобразной.

"Значит, звать тебя Ева... - размышлял Кирилл. - Ева... Интересно, а есть ли у тебя Адам?.." - Он отогнал все мысли, ему захотелось снова увидеть крошечных золотых человечков на золотых ладьях... Но перед глазами стояло улыбающееся лицо Евы, а в ушах звучал ее нежный глуховатый голос...

Они вчетвером обедали на открытой веранде курортной закусочной. Из широкого проема раскаленной кухни доносились голоса поваров, ползли запахи жареного мяса. У буфета за пивом вытянулась длинная очередь. В основном мужчины в плавках, с сумками в руках. Пиво было чешское, и даже холодное. Иванов, прижмурив глаза, с удовольствием тянул из толстой кружки золотистую, с шапкой пены жидкость. Возле его тарелки стояли еще две полные кружки. Пена, неслышно лопаясь, опадала. На завтраке Иванов клялся, что нынче больше в рот ни капли не возьмет, но вот в обед сказал, что пиво - это не в счет.

Последние дни редко они вот так собирались вместе. У каждого находятся свои дела, а потом, им и следовало отдохнуть друг от друга: почти месяц неразлучны. Хотя, надо сказать, компания у них подобралась удачная: никто не раздражает друг друга, никогда нет ссор. А Иванов и Кирилл даже вместе учились в университете на филфаке. Правда, тогда особой дружбы между ними не было, наоборот, чаще всего они были противниками. На волейбольной площадке Кирилл защищал честь филфака, а Иванов почему-то выступал за философский факультет.

По-настоящему они подружились пять лет назад здесь же, в Коктебеле. И вот с тех пор каждый отпуск проводят вместе. Даже жены смирились с этим и не слишком ворчат, когда они веселой компанией покидают Ленинград. Отпуск свой они проводят не совсем обычно. Кому же из них принадлежала эта идея, пешком, без денег, с плотницким инструментом в рюкзаках отправиться в путешествие по средней полосе России? Кажется, Василию Иванову... Кирилл тогда не верил, что из этой затеи получится что-либо путное. Из них четверых только Иванов умел владеть топором и рубанком. И надо сказать, неплохо. В своей комнате на Лесном проспекте он почти всю мебель сделал своими руками.

Так вот ранним июньским утром, как было условлено, они встретились на Средней Рогатке у памятника Победы. У каждого рюкзак за плечами, в котором надувной матрас, одеяло, смена белья, запас продуктов на три дня, плотницкий инструмент. Иванов, как самый здоровенный из них, тащил на себе еще и четырехместную палатку. Направились они по шоссе Ленинград - Киев в сторону Луги. День обещал быть солнечным, теплым, настроение у всех было приподнятое, начиналась совершенно новая жизнь. Каждому из них предстояло узнать самого себя с самой неожиданной стороны, способен ли ты, забыв про свою профессию, ученые степени и, главное, что ты городской житель, вынести все предстоящие лишения - денег каждый взял лишь по червонцу и тратить их можно было только в самом крайнем случае - и прокормить себя только руками, которые по-настоящему и топор-то с молотком никогда не держали.

В сторону Луги пешком отправились не кандидат филологических наук Воронцов Кирилл Михайлович, не старший следователь Вадим Степанович Вронский, не конструктор крупного завода Николай Гаврилович Балясный и не режиссер ленинградского телевидения Василий Иванович Иванов, - по песчаной обочине шоссе шагала "плотницкая бригада". И бригадиром был, разумеется, Иванов. У него светлая борода, широкая, буйная, в конце раздваивающаяся. Длинные вьющиеся русые волосы закрывали крепкую шею. Почти двухметрового роста, могучий Иванов напоминал былинного богатыря, ну если не Илью Муромца, то уж не меньше, чем Добрыню Никитича. Лицо широкое, доброе, глаза ярко-синие, крупный прямой нос немного расплющен посередине. Он говорил, что это во время товарищеской встречи ему "резаным" мячом в нос залепили, но кто хорошо знал Иванова, мог подумать и о другом. Этот здоровяк частенько попадал в самые неожиданные истории: то бросится разнимать дерущихся, то примется наводить порядок в ресторане, где расшумится разогревшаяся вином компания, то по просьбе плачущей соседки, пылая справедливым гневом, бросится утихомиривать ее пьяного мужа... Всезнающий Вадим как-то по секрету сообщил Кириллу, что волейбольный мяч тут ни при чем: Иванову повредил нос кастетом хулиган, который хотел в проходном дворе ограбить женщину, да подвернувшийся тут Василий ему помешал...

До сих пор Кирилл с тихой грустью вспоминает те ясные июньские дни... И потом они не раз ходили с плотницким инструментом по деревням Псковщины и Белоруссии, но тот первый поход был самым памятным!..

Три дня шли они вдоль Киевского шоссе, ночуя в придорожном лесу. Ужинали у костра из пахнущего дымом котелка, курили, выискивая каждый свою звезду, слушали крики ночных голосистых птиц, потом по очереди забирались в тесноватую для четверых палатку и быстро засыпали. Первые дни с непривычки ломили мышцы ног и плеч. Обычно это к вечеру ощущалось. Один раз удалось порыбачить на вечерней зорьке. Это уже было где-то под Лугой. Николаю повезло, он выволок на берег небольшого лесного озерка крупную щуку...

За Лугой они свернули с главной дороги на проселок и зашагали через деревни и хутора. Это была та Россия, которую они почти не знали. Широкие улицы, засаженные деревьями, деревянные дома с красивыми наличниками и скворечниками на каждой крыше, покосившиеся палисадники, за которыми буйно еще цвела сирень и рябина, речка невдалеке и приткнувшиеся к ней маленькие баньки с золотистыми поленницами дров впритык к одной из стен. Навстречу им больше попадались старики да старухи с морщинистыми добрыми лицами. Они первыми здоровались, приглашали отдохнуть в "тенечке", отведать парного молока. Даже не спрашивая, кто такие, оставляли на ночлег. А ночи в деревне были прозрачно-светлые и наполненные соловьиными песнями. Когда соловьи замолкали, чтобы передохнуть, в ночь бурно врывалось звонкое стрекотание кузнечиков. От этого многоголосого верещания у Кирилла почему-то появлялся металлический привкус во рту. По утрам орали петухи, мычали коровы, чуть свет провожаемые хозяйками в поле. И как-то странно было слышать протяжные крики пастуха и гулкое хлопанье длинного кнута... Эти звуки приходили будто из далекой, давным-давно забытой детской сказки.

Заросшая высокой травой и какими-то диковинными малиновыми и голубыми цветами на длинных стеблях тропинка ведет от небольшой деревни, где они заночевали, к белоствольной березовой роще. На поникшей траве серебрятся капли росы. Еще неяркое сонное солнце, окутанное легкими разноцветными, мягких тонов, шлейфами, будто царевна Лебедь, заметно поднимается над поросшим лохматым кустарником холмом с деревянной небольшой часовенкой. На холме вокруг часовни разбросаны камни-валуны. Издали они кажутся розовыми и прозрачными. Над неширокой с травянистыми берегами речкой, что огибает деревушку, еще стелется туман. Он тоже розовый и прозрачный. Сквозь него видна большая серая коза, что забралась по колена в воду и призадумалась. С бороды козы срываются редкие розовые капли. Вовсю заливаются скворцы. Они в этот утренний час тоже розовые, как снегири. Скворцы поют и, распахнув короткие крылья и взъерошив перья, с наслаждением купаются в розовом солнечном сиянии. Оглянешься назад, и такое впечатление, будто вся деревня охвачена огнем: это багровый солнечный отблеск играет на стеклах окон. Розовые скворечники на длинных шестах, приколоченных к конькам крыш, розовые скворцы на тоненьких жердочках, даже телеграфные провода розово светятся. Сплошной розово-сиреневый мир.