На рассвете путешественники, предводимые церемониймейстером, отправились на переговоры с Макоко. Там, где французы должны были встретиться с африканцами, расстелили львиную шкуру — знак монаршей власти, а место трона обозначили большим медным тазом.

Вскоре бой барабанов возвестил о прибытии государя, рядом с которым шел главный колдун; жены и самые важные сановники следовали за ними.

Макоко сел или, вернее, присел на львиную шкуру, облокотясь на подушку. Главный колдун пал перед правителем ниц и вложил его руки в свои; так же приветствовал он и де Бразза. Вся свита разом преклонила колени. После этих церемоний начались переговоры, и могущественный государь так обратился к гостю:

— Макоко рад приветствовать сына великого белокожего вождя с Запада, совершающего дела, достойные мудреца. Макоко хочет, чтобы чужеземец рассказал своему вождю, как его приняли здесь.

Вся экспедиция, как могла, заштопала мундиры, надраила ружья, почистила шапки. Не так уж и плохо смотрелся французский отряд в своих поэтичных лохмотьях!

Вождь батеке Оссья — тот самый, что был послан к де Бразза, — обеими руками звонил в колокола у ворот Дворца. Путешественник между тем обошел почетный караул, в который встали его люди. Они были при оружии, но, по миролюбивому обычаю этой земли, обратили дула к земле.

Поднялась поразительная какофония, но де Бразза был так рад, что она показалась ему лучшей музыкой в свете. Затем распахнулись двери; наш моряк вошел вместе со свитой в большую хижину, которую называет «Тюильри короля Макоко»[94], и сел на тюки с подарками, привезенными для конголезского государя. Над правителем висел красный полотняный балдахин, а перед ним слуги расстелили ковер.

— Белых людей, которые приходят к Макоко с миром, государь встречает как друзей.

Де Бразза поблагодарил царя за радушный прием и спросил, не был ли перед ним в этих краях еще какой-нибудь европеец. Сердце едва не выскочило у него из груди, когда Макоко ответил:

— Ты первый белый вождь, посетивший нас. Когда-то давным-давно один белый человек проплыл вниз по реке и убил многих наших. Но с тех пор он не возвращался.

Значит, Стенли его не опередил! Франция победила: водный путь по Конго был занят.

Двадцать пять дней пробыл де Бразза у Макоко, наслаждаясь роскошным и сердечным приемом. 10 сентября 1880 года, желая предотвратить столкновения европейцев с туземцами, государь батеке формально испросил защиты французского знамени и подписал договор, по которому над его царством устанавливался наш протекторат.

Кроме того, он соглашался, чтобы французская миссия выстроила себе поселение на ею же выбранном месте.

Подписав договор, царь с вождями положили в коробочку по горстке земли, которую главный колдун вручил де Бразза со словами:

— Передай эту землю великому вождю белых людей в память о том, что мы принадлежим ему.

И отважный путешественник ответил, водрузив французский флаг перед дворцом Макоко:

— Я оставляю вам этот знак дружбы и покровительства. Франция находится повсюду, где реет этот символ мира, и может защитить всякого, кто станет под наш флаг!

Итак, де Бразза сам мог выбирать место для своего укрепления. Он наметил центром будущего поселения деревеньку Нтамо-Неуна на правом берегу большого разлива Конго, который Стенли назвал в свою честь Стенли-Пулом. Площадь его около 1800 квадратных километров (примерно втрое больше Женевского озера), а ширина от западного берега до восточного — 45 километров. Пул расположен на высоте 352 метра над уровнем моря; выше него Конго становится чудной тихой и величественной рекой, на протяжении 1700 километров открывающей беспрепятственный путь для судов в самый центр Африки.

Имя «Пул» наводит на мысль об огромной водной глади. В стародавние времена, которые может исчислить лишь геологическая хронология, так оно, вероятно, и было: об этом свидетельствуют глубокие морщины, бороздящие прибрежные утесы метров на шесть выше самых больших современных паводков. Теперь же это просто скопление песчаных островов, между которыми множеством русел петляет река. Острова необитаемы: там лишь рыбаки устраивают запасы продуктов на сезон дождей да выходят на берег стада бегемотов и крокодилов, впрочем, постепенно исчезающие. На острове селятся и огромные стаи перелетных птиц: цапель, куликов, ржанок, уток…

Место, выбранное де Бразза, находилось под властью вождя Нгочоно, вассала Макоко; сперва этот князек повел себя так, что сговориться с ним было трудно. Здешние негры, с которыми так жестоко обходился Стенли, сохранили к белым недружелюбие и недоверие, что вполне естественно. То ли Нгочоно не понял, что французская миссия носит совершенно мирный характер, то ли недооценил значения договора, который торжественно подписал его сюзерен[95], только он резко оборвал разговор, едва проводник де Бразза раскрыл рот.

Напрасно путешественник пытался рассеять предубеждения и подозрения Нгочоно — люди убанги, прервав переговоры, удалились вслед за своим вождем.

Кто другой спокойно перенес бы столь скверное начало дела? Но де Бразза невозможно превзойти в отваге и энергии — мало найдется столь опытных, осторожных и умелых дипломатов.

Он добился новой встречи и одержал моральную победу над туземцами: был любезен, настойчив, убедителен, неизменно искренен и постоянно сохранял очаровавшую негров веселость. Француз вовсе не угрожал им, а лишь доказал: поступая так, они нарушают свой долг перед сюзереном; Макоко за них распорядился, и уже только поэтому у них перед де Бразза появились обязательства.

Одним словом, Нгочоно и все убанги убедились в миролюбивых намерениях и правах путешественника; они умоляли простить их за то, что дурно поняли волю своего государя и мысли белого человека. Затем негры отправились прочь, чтобы передать братьям, живущим выше по течению реки, заверения белокожего вождя в мире и дружбе.

Все кончилось благополучно: дальше должен был состояться огромный съезд всех местных вождей, подтверждавший согласие на присоединение к Французской Республике. Вскоре «генеральная ассамблея» собралась.

Казалось, в этот день ликуют все, а Конго — главный и почти что единственный здесь путь сообщения — превратилось в живую дорогу.

Флотилия великолепных пирог, выдолбленных из цельных стволов гигантских негниющих деревьев (каждая с сотней воинов на борту), спустилась вниз по реке и пришвартовалась у Нтамо. Представители всех племен убанги, живущих на западе бассейна Конго, между Стенли-Пулом и экватором, поспешили на этот совет, где решалось, быть войне или миру. Возглавляли их сорок вождей в пышных нарядах; в этом зрелище было некоторое величие и самое дикое варварство.

Впрочем, эти дикие воины знали, что и в их краях, и на Верхней Алиме де Бразза использовал свои ружья исключительно для обороны; знали и то, что, если какое-то племя не решалось пустить его в свои земли, французский вождь не прокладывал себе дорогу силой (а ведь так легко было пробиться, сея кругом смерть!), но добровольно шел другим путем. Подобным обстоятельством путешественник расположил к себе все окрестные племена — отныне в нем они видели друга.

Итак, все шло как нельзя лучше, но вдруг случился серьезный инцидент, чуть не испортивший дело.

Спорили на съезде основательно, потому что появление европейских поселков на Алиме и Конго затрагивало интересы многих, но важных претензий никто не предъявлял.

Вдруг один из вождей убанги встал, торжественно подошел к де Бразза и указал на лесистый островок посреди реки.

— Посмотри на этот остров, — произнес он высокопарно. — Он как нарочно лежит на самой середине реки: напоминает, что мы должны всегда остерегаться белых и не забывать, какое зло они нам причинили. Там пролил кровь убанги первый белый человек, который был у нас!

— Кто скажет, — продолжал вождь, все более распаляясь, — сколько мертвых оставил после себя этот кровопийца-пришелец? Он хотел против нашей воли пройти через эту землю; он пронесся по реке как ураган и всюду нес с собой войну! Так пусть он никогда не пытается пройти обратно: мы поклялись отомстить за наших мертвецов!