Буров постоянно ждал беды. Подсознательно. С тех пор, как уехала Галина, он постоянно ожидал неприятностей. Раньше, наверное, на Галю отвлекался. Хотя бы по вечерам, на полчаса перед сном, успевал расслабиться. Живой человек рядом, можно поговорить, помолчать вместе. Он представлял себе, как она сидит в кресле, съежившись, подобрав ноги и закутавшись в теплый платок, поглядывает на него из полумрака, поблескивает глазами. Он что-то рассказывает, она не то слушает, не то дремлет.

Наверное, прав Макар Дорошин. В последнее время Буров мало внимания уделял Галине. Именно ей, Галине, а не жене начальника управления. Он-то по наивности мужской да по мужскому (читай — детскому) эгоцентризму искренне полагал, что для Галины главное — успехи и неудачи мужа, его достижения, его мысли, планы, то, что происходит на буровых. А оказалось, нет: имеется у Гали какая-то ее личная, потаенная жизнь. И об этой жизни он, Григорий Александрович Буров, супруг Галины, обязан был догадываться, заботиться о ней он был обязан! Что ж Дорошин, если он такой душевед, не подсказал?

Дорошин на упрек, высказанный ему другом, ответил спокойно: «Я тебе не душевед, чтобы в душу к тебе и Гале забираться, и не поп, чтобы ты мне свои горести изливал. Я парторг. С моральным обликом, с отношением к работе у вас обоих все в порядке. Ну а как друг я тебе, конечно, скажу просто: свинья ты, Гриша, потому что жену за человека не считал».

И сколько бы Буров ни твердил, что неправда это, что «считал» и «на Восьмое марта всегда цветы дарил», Дорошин только улыбался грустно и отводил глаза.

А теперь сиди, Буров, в пустой квартире, слушай завыванье бури, думай о плохом. Галина писем из Москвы никаких не писала. Наверное, встретилась там со своим прежним хахалем, он небось уже сто диссертаций защитил и возглавляет большой, чистый, хорошо отапливаемый и очень-очень научный институт. Воплощает собой все то, чего не смог Галочке дать ее непутевый муж Гришка. И родители Галочки, конечно же, на подхвате: напевают ей в оба ушка — бросай своего таежного медведя, гляди, какие женихи по Москве ходят-бродят… А Галина женщина красивая, видная. В общем, результат известен заранее.

Буров скрежетал зубами. Не пишет она ему писем. Очень хорошо. И пусть не пишет. Он ей тоже писать не собирается. Не дождется, чтобы в ногах у нее валялся и прощения просил за то, что она с боевого поста сбежала, позорно бросила мужа в трудный час. Пусть сама прощенья просит. А он подумает еще, прощать или как.

В таких невеселых мыслях проходили дни…

Вахта заканчивалась, буровики готовились выехать в поселок с объекта. Водитель вахтовой машины, Левушкин — спокойный мужик лет тридцати с небольшим, — заглянул к бригадиру в вагончик.

Виталий Казанец проверял вахтовый журнал, прикидывал, будет ли в конце квартала премия. Точнее — в конце года. Очень, знаете ли, хотелось бы получить. Но требовалось произвести кое-какие расчеты.

Появление Левушкина сбило Казанца с мысли. Он поднял голову, глянул на вошедшего своими красивыми темными глазами.

— Что тебе?

— Виталий, машина сопровождения нужна.

— Еще чего, — проворчал Виталий. — А что ваш «Урал»?

— Движок заклинил, чинить — долго. Дай машину.

— Не дам, — ответил Виталий. — Даже не проси.

— Не положено на одной, — настаивал Левушкин. Вот зануда. Сейчас он скажет: «Правила по технике безопасности писаны кровью». Это все говорят, когда инструктаж проходят. Только соблюдают эти правила далеко не все. И кто по правилам ходит — далеко не уходит.

— Нет у меня машины, — сказал Казанец. — Даже не проси, не дам. Нет свободной техники.

Левушкин уперся:

— Я сообщу об этом руководству.

— Валяй! — осклабился Виталий. — Валяй, жалуйся. Посмотрим, что они потом запоют, если я план не сделаю.

— Виталий, машина нужна… Ребятам ехать надо.

— Поезжай на одной машине, ничего с вами не сделается. Зимник стал, укатали хорошо… Иди, не мешай. У меня еще работы полно, а спать хочу — в глаза будто песок насыпан.

Левушкин помялся еще немного, но Виталий его «дожал». Читал и шевелил губами над своими цифрами, а на Левушкина больше ноль внимания.

— Черт с тобой, — высказался Левушкин и хлопнул дверью вагончика. — На одной так на одной, — бормотал он. Задерживать народ на буровой, когда вахта закончилась, не с руки. Не ночевать же здесь.

Казанец слышал, как отъехала машина, но головы так и не поднял. И когда к нему зашел помбур с вопросом, почему ребята без машины сопровождения уехали. Казанец преспокойнейшим тоном ответил:

— Да хрен его разберет, этого Левушкина! Я убеждал его, да без толку: говорит, и на одной машине доедет. А всю ответственность, если чего, берет на себя.

Ближе к вечеру главный инженер Федотов вошел к Бурову в кабинет встревоженный. Буров не спешил уходить домой — там его ничего не ждало, кроме бессмысленного самокопания и пустоты. При виде Федотова он немного оживился.

— Что?

— Григорий Александрович, — с порога начал Федотов, — у нас, похоже, ЧП!

Буров слегка дернул уголком рта. У Федотова часто разные ЧП. Взять хотя бы ту глупейшую историю — якобы за самогонку Векавищев дает макеевским колхозникам трактора для обработки личных участков… Закончилось ничем, но шуму было много. Буров даже вызвал Федотова к себе и в коротком разговоре наедине попросил впредь проявлять инициативу более конструктивным и полезным образом.

— Поменьше бессмысленной беготни и суеты вокруг морального облика работников — с этим и Дора Семеновна прекрасно справляется, — побольше конкретных забот о конкретных нуждах, — заключил Буров. Федотов помрачнел, но вынужден был дать обещание.

— Докладывайте, — сказал Буров, когда Федотов заговорил с ним о ЧП.

— Вахтовая машина с буровой Казанца в назначенное время не пришла, — выпалил Федотов.

Буров помрачнел, глянул за окно. Поднималась метель, температура стремительно падала. Было уже темно.

— Высылайте вертолет! — приказал Буров.

Федотов скорбно покачал головой.

— Сильный боковой ветер, Григорий Александрович. Уже связывались — вертолетчики взлететь не смогут… Что будем делать?

Буров встал, начал расхаживать взад-вперед.

— Если у них сломалась машина — почему не уехали на второй? Что, обе сломались одновременно?

— Нельзя исключать такую возможность, — тихо отозвался Федотов. — И с буровой Казанца тоже никак связаться не можем — сплошные помехи… За последние два часа температура опустилась на пятнадцать градусов…

— Высылаем вездеходы по маршруту следования, — решил Буров. — Товарищ Федотов, поедете со мной. Дорошина оставим здесь. Если ветер стихнет — пусть немедленно вышлет вертолеты.

Последние распоряжения он отдавал, уже сдергивая с крюка ватник и снимая с полки огромную рыжую меховую шапку. Шапку подарила ему Галина… Ладно. О Галине сейчас думать не время. Это подождет. Галина подождет… как всегда.

Но о том, что могло случиться с буровиками, оставшимися на сорокаградусном морозе в сломавшейся машине, думать тоже не хотелось. Григорий Александрович обмотал шею шарфом, взял рукавицы.

— Яков Петрович! — позвал он Федотова. — Готовы?

— Да.

Федотов положил трубку. Он не оставлял попыток связаться с Казанцом.

Оба выбежали из теплого помещения.

Вездеход рыча полз по темной тайге. Впереди в луче виден был зимник. Буров то задремывал, то просыпался. Его покачивало, иногда он ударялся лбом или виском и вздрагивал. Федотов сидел неподвижно и глядел перед собой, не моргая. Буров видел, что главный инженер страшно встревожен.

Наконец впереди показалась громада машины. Машина стояла неподвижно — одна. Второй нигде не было. В первую секунду у Бурова мелькнула надежда: должно быть, на второй и уехали, а сломавшуюся бросили, чтобы вернуться за ней утром. Буров выскочил на снег и, увязая твердыми валенками, побежал к машине. Федотов шел за ним осторожно, как будто боясь.