Шли по заливу полтора часа и, несмотря на то, что апрельский ветер все—таки окутывал штабс—капитана холодными струями, Василий Михайлович не покинул палубу, а продолжал стоять, подняв воротник пальто и задумчиво разглядывая проплывающий берег.

Прибыли минута в минуту, чтобы не терять времени Орлов взял извозчика.

– Эх, барин, куда изволите?

– В мужскую гимназию, – сказал Василий Михайлович поудобнее усаживаясь в коляску.

– Извиняйте, – обернул голову возница, – это ту, что на Николаевском?

– А что здесь много мужских? – Удивлённо сказал штабс—капитан.

– Никак нет.

– Так что спрашиваешь?

Извозчик спрятал улыбку под густой бородой и Щёлкнул кнутом. – Пошла, родимая.

Ехать пришлось недолго, в начале пересекли канал Петровского дока, Обводный канал, потом по левую руку остался Гостиный двор, гудевший, как разбуженный улей, по правую деревянный собор Владимирской иконы Божьей Матери. Остановились у ворот трехэтажного жёлтого здания.

– Приехали, барин, – обернулся возница.

Орлов, молча, протянул извозчику пятиалтынный, сошёл с коляски, размял ноги и направился ко входу в гимназию.

Перед входом прохаживался то ли привратник, то ли местный дворник в сером камзоле, словно солдат на посту. Штабс—капитан обратился к нему.

– Послушай, любезный, где я могу найти господина Добронравова?

– Ивана Ильича или Сергея Фомича?

– Инспектора, – удивлённо остановился Василий Михайлович.

– Значит, Ивана Ильича. Он недавно здесь проходил с проверкой…

– Так, где я могу его найти? – Прервал словоохотливого собеседника штабс—капитан.

После того, как дворник объяснил, как найти инспектора, Василий Михайлович поинтересовался, кто же такой Сергей Фомич Добронравов.

– Он тут воспитателем служит. Прошу прощения, а вы кто будете? – Собеседник держал дверь за ручку, не пропуская штабс—капитана, выполняя роль цербера при гимназии.

– Сыскная полиция, – Орлов посмотрел в глаза дворнику, тот стушевался и отступил в сторону, пропуская штабс—капитана.

Господин Добронравов оказался мужчиной сорока пяти лет, с пышной шапкой темных волос. без единого седого волоска, улыбающимся лицом и детскими ямочками на щеках.

– Чем обязан? – после того, как штабс—капитан представился, произнёс Иван Ильич.

– Хотелось бы получить некоторые сведения об одном из ваших воспитанников.

– Любопытно, – с удивлением в голосе произнёс инспектор. – и чем наши воспитанники могут заинтересовать полицейское управление, притом сыскное?

– Служба такова, – на лице Василия Михайловича появилась улыбка, – видите ли, приходится проверять всяческие, даже самые нелепые, слухи, чтобы расследование вышло на прямую дорогу.

– Понимаю, присаживайтесь, господин Орлов.

– Василий Михайлович.

– Да. да, Василий Михайлович, присаживайтесь, – и указал на изящное кресло, оббитое коричневым бархатом, – так чем могу служить?

– Вы знаете всех своих воспитанников?

– Конечно.

– Вам знакома фамилия Мякотин или Мякатин?

– Да, – Иван Ильич кивнул головой, – в старшем классе учится Сергей Мякотин.

– Вы позволите с ним переговорить?

– С удовольствием, но, увы, это невозможно.

– Отчего? – Казалось. что штабс—капитан искренне удивился.

– Минуту, – Иван Ильич поднялся с кресла, приблизился к столу, открыл толстую тетрадь, полистал её и с обрадованным видом подошёл с какой—то бумагой к сыскному агенту.

Василий Михайлович взял бумагу, оказавшуюся телеграммой, – третьего дня мне принесла её госпожа Мякотина.

Орлов прочёл текст, потом посмотрел на адрес «Наличная улица дом 15, квартира 5, Марии Алексеевне Мякотиной».

– Кто вам принёс телеграмму.

– Госпожа Мякотина.

– Вы сказали третьего дня?

– Так, сегодня тринадцатое, – начал вспоминать господин Добронравов, – десятого, нет, нет, я не прав, госпожа Мякотина принесла мне телеграмму девятого числа.

– Да, именно мне.

– Что—нибудь при этом говорила?

– Добавила, что Серёжа заболел.

– Понятно, а что вы можете сказать о воспитаннике.

– Почти ничего, – Иван Ильич присел на соседнее кресло, – талантами Сергей не блещет, посредственные оценки по предметам.

– Про поведение что—либо можете сказать?

– К сожалению ничего.

– Может быть, подскажите, с кем он дружен в гимназии.

– Увы, – Добронравов развёл руками. а потом добавил, – вы мне все—таки скажете, что случилось?

– Не хотелось бы вас пугать, – Василий Михайлович подбирал слова, – но мне кажется, что вы лишились своего питомца.

– Он что—то совершил противузаконное?

– Хотелось бы, чтобы я ошибался.

– Так что же все—таки случилось с Мякотиным?

– Не хотелось бы вас огорчать, но мне кажется, что Сергей мёртв.

– Такого просто не может быть.

– Может, – тяжело вздохнул штабс—капитан, решивший, что инспектор кронштадтской гимназии заслуживает знать правду, – вчера утром у станции Стрельна найден труп молодого человека и мы предполагаем, что этим человеком может быть Сергей Мякотин.

– Он опознан?

– К сожалению нет, повреждено лицо.

– Может быть, ошибка?

– В кармане гимназической формы найдена квитанция, свидетельствующая, что молодой человек отправил телеграмму, текст которой вы мне показали.

– Если вы ждёте, что я могу что—то добавить к сказанному о Сергее, то напрасно, я все о нем вам сказал. Учителя тоже не смогут вам добавить ничего нового.

– Неужели ничего?

Добронравов задумался, потирая пальцами переносицу.

– Ничего, повторюсь, добавить не смею, ведь Мякотин ничем не блистал. По поводу дружбы Сергея с соучениками добавить ничего не могу, насколько я знаю, он был не общителен.

– Позволите поговорить с учениками?

– Извините, но позволить не могу. мне не хотелось бы ненужных слухов в гимназии, тем более, что ничего нового вы не узнаете. Мне службой предписано знать всех учеников, их чаяния и даже мысли, вот поэтому для вас будет пустой тратой времени, а для меня излишними слухами.

– Но все равно в гимназии рано или поздно станет известным о смерти ученика старшего класса.

– Поверьте, я сумею преподнести сей печальный факт в выгодном для гимназии свете.

Орлову так и хотелось добавить «для вас», но он сдержался, поднялся с кресла, откланялся и вышел. Только на улице он вспомнил, что не спросил инспектора, как пройти на Наличную улицу.

Дворник топтался во дворе, словно на самом деле стоял на посту, он—то и объяснил сыскному агенту, что здесь недалеко: пройти вдоль крепостной стены по Северному бульвару до Чеботарёвой улицы, потом направо и предстанет Наличная во всей красе.

– Далеко ли? – поинтересовался Орлов.

– Нет, барин, рукой подать, – ответил страж входной двери.

И на самом деле до искомого дома штабс—капитан дошёл за четверть часа. Поднявшееся солнце дарило тепло и слепило глаза, небо не предвещало плохой погоды, ни единого облачка не проплывало по голубому океану.

Мария Алексеевна Мякотина занимала на Наличной улице двухэтажный деревянный дом, доставшийся от почившего в бозе восемь лет тому супруга статского советника. служившего по морскому ведомству. Пенсия за мужа позволяла сводить едва концы с концами, если бы не помощь родного брата. жившего на Украине в большом поместье, где имел, кроме пахотных земель, огромное стадо коров.

Дом пятью окнами смотрел на Наличную улицу, небольшую и уютную.

Штабс—капитан остановился перед входом, ему не нравились такие минуты. когда приходилось приносить обитателям плохие вести. особенно такие, когда речь идёт о смерти сына. Василий Михайлович лелеял надежду, что госпожа Мякотина отмахнётся от такой вести и с улыбкой произнесёт «Господь с Вами, Сергунчик сегодня только отбыл в столицу».

Звонок глухо зазвенел внутри дома и через несколько минут дверь распахнулась. представив взору Орлову совсем молоденькую девушку в белом переднике. Она улыбнулась статному штабс—капитану.