Наконец, несправедливость в отношении владельцев домов и квартир становится совсем уж вопиющей. Они, в конце концов, начинают выплачивать часть арендной платы за свой счёт. Субсидируемые жильцы нередко бывают намного богаче самих квартировладельцев. Но политики редко обращают на это внимание. Люди, занятые в других сферах бизнеса, также поддерживают введение или продление контроля над арендой, поскольку их сердца полны заботой о жильцах — и не найдётся никого, кто бы помог домовладельцам. Вся тяжесть налогов ложится на один небольшой класс людей, построивших или по неосторожности купивших жильё, сдаваемое в аренду.

Немногие слова несут в себе большее оскорбление, чем «владелец трущоб». И что же представляет собой владелец трущоб? В нашем случае он владеет собственностью там, где аренда минимальна и платежи постоянно запаздывают, где люди неустойчивы и ненадёжны. Нелегко представить, с какой стати (за исключением разве что свинской безнравственности) человек, который мог бы купить приличный дом для сдачи в аренду, решит стать владельцем трущоб.

Когда необоснованное ценовое регулирование начинает мешать производству таких предметов потребления, как, например, хлеб, пекари отказываются печь и продавать его. Нехватка сразу же становится очевидной, и политики поднимают ценовой потолок, а затем отменяют его. Но недвижимость — предмет износоустойчивый, и до тех пор, пока владельцы домов и квартир получают от них доход, превышающий налоговые платежи и проценты по закладным, они продолжают сдавать их в аренду. Политики, помнящие о том, что у жильцов больше голосов, чем у квартировладельцев, продолжают контролировать аренду ещё долго после того, как их вынуждают отказаться от общего ценового регулирования.

Итак, мы вновь возвращаемся к нашему основному уроку. Давление в пользу введения контроля над арендой исходит от тех, кто рассматривает лишь воображаемые краткосрочные выгоды для одной группы населения. Но когда мы учитываем долгосрочное воздействие на всех, включая и самих жильцов, мы видим, что контроль над арендой оказывается не только бесполезным, но и разрушительным, и ущерб от него тем больше, чем дольше он продолжает действовать.

Мы уже видели, к чему приводят усилия правительства поднять цены на некоторые товары. Точно такие же результаты следуют и за попытками поднять заработную плату через законы о минимальной заработной плате. Это кажется удивительным, но заработная плата ничем не отличается от остальных цен на товары и услуги. В ущерб ясности экономического мышления она получила совершенно отличное от всех остальных цен наименование, и это мешает людям понять, что одни и те же закономерности действуют, казалось бы, в столь разных областях.

Обсуждения уровня заработной платы столь эмоциональны и политически пристрастны, что в большинстве дискуссий, посвящённых ей, игнорируются очевиднейшие принципы. Люди, которые первыми будут отрицать, что можно достичь процветания через искусственное повышение цен, и те, кто сразу же укажет, что законы о минимальной цене могут быть наиболее разрушительными как раз для тех отраслей, которым они предназначены помогать, выступают в защиту законов о минимальной заработной плате. Они включаются в спор и сокрушают доводы оппонентов без тени сомнений.

Должно быть понятно, что закон о минимальной заработной плате в лучшем случае может быть использован как временное средство для борьбы с низким уровнем жизни. Но чем амбициознее такой закон, чем большее число рабочих он стремится охватить, чем более он нацелен на повышение уровня жизни в целом, тем более очевидно становится его отрицательное воздействие, превышающее любые позитивные результаты.

Как только принимается закон о том, что всем должны платить не менее 106 долларов за 40-часовую рабочую неделю — ни один человек, услуги которого стоят менее 106 долларов в неделю, не будет принят на работу. Тем самым этот человек теряет возможность зарабатывать даже эту небольшую сумму, а все остальные не получают даже тех услуг, которые он мог бы им предоставить. Закон наносит ущерб, и никакой компенсации не видно.

Если закон вынуждает платить больше в какой-то отрасли, то на первый взгляд кажется, что эта отрасль может назначить более высокую цену на свою продукцию, и таким образом бремя по выплате более высокой заработной платы будет перенесено на потребителей. Однако такой перенос не так-то прост, и не так-то просто избежать последствий от искусственного повышения заработной платы. Более высокая цена на продукцию может оказаться невозможной, она может подтолкнуть потребителей к переходу на равноценные импортные товары или на какие-то их заменители. Или же, если потребители продолжают приобретать товар, произведённый в отрасли, в которой была повышена заработная плата, более высокая цена вынудит их покупать меньше. Но если цена на товар не будет повышаться пропорционально затратам на его производство, некоторые производители должны будут выйти из бизнеса. Так что снижение объёмов производства и безработица не исчезнут — они будут теперь вызываться другим способом.

Обычно такие доводы встречают ответ: «Если отрасль “икс” не может существовать иначе, как выплачивая заработную плату, позволяющую работникам лишь влачить полуголодное существование, то ничего страшного не произойдёт, если она исчезнет. Туда ей и дорога». Но это заявление не учитывает существующих реалий. Какой бы плохой ни была заработная плата в той отрасли, она всё же была лучшей для рабочих, занятых в ней, поскольку иначе они давно бы перешли куда-то ещё! Но теперь, если отрасль «икс» прекращает существование, они будут вынуждены обратиться к работодателям, которые воспринимаются ими как менее привлекательные. Конкуренция за получение работы приведёт к снижению предлагаемой заработной платы теперь уже и по этим видам деятельности. Так что законы о минимальной заработной плате неизбежно ведут к повышению уровня безработицы — причём как раз среди тех людей, кого они вроде бы должны защищать…

Законы о минимальной заработной плате, естественно, сопровождаются выплатой пособий по безработице. При жёсткой ставке, скажем, в 2.65 доллара в час, правительство запрещает любому человеку в стране работать 40 часов в неделю менее чем за 106 долларов, и предлагает ему взамен, скажем, 70 долларов в неделю в качестве пособия. Таким образом, он не будет работать, скажем, за 90 долларов в неделю, и его будут «поддерживать» суммой в 70 долларов в неделю — при том, что он ничего не будет делать. Мало того, что этот человек лишён независимости и самоуважения (которые имел бы, опираясь на свои собственные силы), отстранён от выполнения желаемой работы — так ещё и «поддержка» в виде пособия оказывается меньше той суммы, которую он мог бы получить своими собственными усилиями.

Так будет продолжаться до тех пор, пока пособие по безработице будет хотя бы на цент меньше 106 долларов. И чем больше будет пособие, тем меньше будет желание что-то делать. Какую бы сумму мы ни предлагали в качестве пособия по безработице, мы создаём ситуацию, в которой каждый работает лишь за разницу между его заработной платой и суммой пособия по безработице. Если пособие по безработице составляет, например, 106 долларов в неделю, а рабочим предлагают работу за 110 долларов в неделю, то это воспринимается ими как предложение работать всего за 4 доллара в неделю, ибо остальную часть они могут получить ничего не делая [011].

Может показаться, что избежать этих последствий можно путём предложения «общественных работ», которые будут выполнять получатели пособий. Но и общественные работы с оплатой по жёстким ставкам означают, что мы платим рабочим больше, чем заплатил бы открытый рынок. Часть денег будет оплатой труда, часть — пособием по безработице.

Нет необходимости развивать эту тему далее, поскольку это приведёт нас к вопросам, несущественным для настоящего изложения. Но последствия выдачи пособий по безработице необходимо иметь в виду, когда мы рассматриваем вопрос принятия законов о минимальной заработной плате или повышения уже зафиксированных минимумов [012].