Пошел на площадь, видит: купец, что до него площадь сговорил, колышки разбивает.

Начали они спорить чья площадь.

Дед пошел за надзирателем, показал расписку. Надзиратель удостоверил все дедовы права.

Узнал дед, что площадь хотел снять тоже балаганщик и уже место себе для балагана лучшее отметил. Загнал его дед на самый край площади, а сам свой балаган на им намеченном месте поставил. Позвал дед попов, отслужили молебен. Начались представления. И опять на этом дело не кончилось. Пригласил дед к себе в балаган своего нового приятеля — валенщика. Тот в полный восторг от представления пришел, а как стал Костя Емельянов «человека без костей» показывать, валенщик так разошелся, что ему пятирублевый золотой кинул. Дед это видел. Костя же хотел деда надуть и пятирублевик проглотил. Дед его спрашивает, а он отказывается: не было никакого золотого. Спросили валенщика.

— Бросил, — говорит, — как пить дать, бросил.

— Постой, — думает дед, — я тебя перехитрю.

Послал дед за касторкой, велел Косте выпить. Тот сначала отнекивался, потом видит, что делать нечего, — выпил. Дед его после того от себя на шаг не отпускал.

— Ну и что же? — спрашиваем мы.

— Палкой пошарил, нашел, — торжествующе оканчивал дед, — меня не проведешь, не на дурака напал.

Дед умер в 1903 году. Чтобы дорисовать его портрет, расскажу о нем еще одну историю.

Однажды, когда мы гостили в Смоленске, поругался дед с Костей Емельяновым. Тут вдруг бабка вмешалась и говорит:

— Чего ты Костю вором ругаешь! Сам ты хорош был. Помнишь, как у меня из кассы деньги воровал! Только мне куда по надобности отлучиться надо, ты в кассу сядешь; в балагане народу полно, а денег нет… Врешь ты…

— Чего там врешь, — разошлась и осмелела бабка, — по три копейки публику пускал, лишь бы денег побольше нахватать, пока я не вернулась. И все на водку.

Мне не раз еще придется говорить о балаганах, особенно когда я буду описывать нашу работу на Нижегородской ярмарке. Сейчас мне хочется рассказать только о том, как строились старые балаганы и как шла работа в них.

По рассказам отца, деда и знакомых балаганщиков выходило так, что наиболее благополучным было существование балаганов на зимних ярмарках. Зимою разгуляться людям было негде. Трактиры бывали переполнены приезжими, в балаганы же можно было притти с закуской и выпивкой.

Строились балаганы из досок «лапша». Дыры зашивались разломанными чайными ящиками. Крыша (смотря по состоянию балаганщика) бывала или из полотна, или из сшитой рядины, или из старых мешков. Внутри строилась сцена, вешался кумачовый занавес на кольцах. Перед сценой врывались в землю два столба с железными кронштейнами. В эти кронштейны с тремя гнездами вставлялись лампы-молнии. Роль ламп-молний в балагане была велика: они и освещали, и согревали, на них можно было разогревать пищу.

В зрительном зале устанавливались простые, грубо сколоченные скамейки. Передние скамейки бывали всегда, ниже, задние же иногда так высоки, что сидящий не доставал ногами пола.

Случалось, что особые любители балаганов покупали билеты под ряд на шесть-семь представлений и приходили в балаган со своими стульями.

Тут же в зрительном зале шла бойкая торговля семечками, орехами, маковниками, пышками, кислыми щами и другой снедью.

Перед входом в балаган строился помост — раус, о котором я уже упоминал. На раусе работал закликала. Закликалы вербовались большею частью из местных балагуров и трактирных завсегдатаев. От закликалы часто зависел сбор балагана. Хорошие закликалы так ценились, что балаганщики переманивали их друг от друга, с другой стороны среди балаганщиков существовали свои традиции. Например, закликалы работали поочередно, чтобы один балаган не мог сорвать представление другого. Я приводил текст закликания в балагане деда. Таких закликаний было множество; они постоянно изменялись в зависимости от программы, но общий характер их был один и тот же.

На раусе кроме закликал выступали иногда артисты с номерами. Сначала показывались мелкие номера, потом давался крупный трюк. Таким трюком было, например, «отсекновение головы» живому человеку.

Зазывался из толпы парень, свой, заранее «сговоренный». Парень подымался на раус, приносилась плаха. Голову парня клали на плаху. Он упирался. Палач в кумачовой рубахе показывал топор, рубил им дерево в доказательство того, что топор острый. Во время возни с парнем топор подменялся. Палачу давали жестяной бутафорский топор. Плаха была устроена так, что середина ее была пуста, пустота маскировалась материей в цвет дерева. Материя держалась на резинке. Парень клал голову на плаху там, где была натянута резинка. В момент удара он натягивал резинку, голова попадала в пустое выдолбленное пространство, а от нажима на резинку сверху выдвигалась крепкая доска, на которую и приходился удар бутафорского топора. Публике же внизу казалось, что голова отваливается, а тело продолжает стоять на коленях. Палач, ударив, бросал топор и вытаскивал из стоявшего на полу ведра бутафорскую голову, до того времени плававшую в клюквенном соку. Голова была вся в крови, по волосам из пакли текла кровь-клюква.

Палач потрясал головой, а закликала кричал: «Представление начинается. Сынок, давай третий звонок. Кто хочет смотреть оживление мертвеца, — полезай в балаган с того конца». И закликала торжественно указывал на вход в балаган.

Я так хорошо знаю технику этого балаганного номера потому, что указанное здесь «отсекновение головы» проделывалось нами в цирке в пантомиме «Стенька Разин».

День всех работников балагана продолжался с утра до вечера. Подбадривались и в холодные дни согревались «водчонкой» и хозяйской едой. Жалованье артисты получали сразу за всю ярмарку. Если лето бывало благоприятно в смысле сборов, то зимою уже не работали, так как в зимнее время работа в холодном, насквозь промерзающем балагане очень трудна.

В такой обстановке протекало детство отца. Домашняя жизнь, балаган деда, булочная дяди, смоленский базар — вот его первые впечатления. Если дед уезжал из Смоленска по делам, то моего отца он с собой не брал. Отец дружил с Костей Емельяновым («человек без костей») и от Кости выучился ряду акробатических упражнений. Лет в восемь отец умел уже ходить на руках, стоять на голове, делать рундат, фифляк[2], кульбит[3].

Балаган он любил и, несмотря на противодействие деда, хотел работать в нем.

Легко себе представить, какое впечатление на деда, отца, Костю и на друга отца, Петю Васильева, их соседа, произвело появление на столбах и заборах объявления о скором приезде в город цирка Фюрера. Заволновались все; конечно, особенно волновались дети. Отец говорил, что ни о чем другом не думал и несколько дней подряд бегал на вокзал узнавать, когда приедет цирк. Наконец, цирк приехал. Когда отец попал на базарную площадь, его удивило, что балаган, который начали строить, был не четырехугольный, а круглый. Посредине врыт был высокий и толстый шест, от которого позже натянули полотняную крышу.

Появление в Смоленске цирка создавало для балаганщиков угрозу конкуренции, и потому понятно, что не только дед, но и другие балаганщики со вниманием следили за работой и сборами цирка.

Отец попал на первое представление с дедом и Петей Васильевым.

Впечатление было ошеломляющее, мальчики только о цирке и говорили, только о нем и мечтали. Каждую свободную минуту они проводили у цирка, стараясь попасть на его представления, а если им это не удавалось, то смотрели в щели.

Деда особенно поразила женщина-жонглерша, которая жонглировала, стоя на большом деревянном шаре. Шар этот она передвигала ногами с разной быстротой, сообразуясь с выполняемым ею номером или с оркестром.

Отец и Васильев были в восторге от наездника. Номер этот проходил так:

Выводили лошадь, на спине которой (как казалось тогда отцу) была продолговатая деревянная крышка, покрытая богатой скатертью. Позже отец понял, что это было панно, прикрытое чепраком. Подавалась лесенка, по ней наездник взбирался на панно. К панно, у холки лошади, была приделана ручка, похожая на руль. Наездник объезжал два-три круга, держась за ручку двумя руками. Лошадь останавливалась, наездник садился на панно, обтирал пот платочком, вынимал из панно руль и вместо руля прикреплял поводок. Пускал лошадь и объезжал круг, держась за поводок. Затем поводок отцеплялся, лошадь пускалась галопом, наездник вскакивал на панно и скакал четыре-иять кругов без руля и поводка. Последний номер вызывал бурные овации зрителей.