В номере с пером, чтобы рассмешить публику, Макс сначала втягивал перо в себя, изображал, что проглотил его, вытаскивал перо с комическими жестами из штанов и только потом выдувал, ловил и необычайно ловко им балансировал.

Любопытно отметить, что на таком же методе контраста была основана работа непревзойденного мастера буффонно-клоунского искусства музыкального клоуна Грока, известного Европе и Америке[8]. Оба клоуна никогда друг друга не видали, и оба остановились на приеме, наиболее действующем на зрителей.

У Фюрера не было ни одного артиста, равного Максу, да и программа его представлений была не слишком разнообразна: вольтиж на лошади, человек-змея, «пирамида», клоун, шпагоглотатель, дрессированная лошадь — были обычными номерами. Брат Фюрера был наездник.

Исполнялся у Фюрера очень трудный, исчезнувший впоследствии номер: хождение по слабо натянутой проволоке. Отец рассказывал, что артист ходил, лежал, стоял на коленях и проделывал ряд эволюций на висевшей полукольцом проволоке. Выступал у него также «человек со стальной челюстью». Этого номера мне никогда не приходилось видеть. Исполнитель его зубами перекидывал стулья через себя назад, зубами же поднимал десять поставленных друг на друга стульев, а в конце номера поднимал стул с сидевшим на нем человеком. Кончалось представление пантомимой «Мельники» или «Сапожники».

Труппа Фюрера состояла из его семьи, нескольких учеников и трех-четырех наемных артистов.

В цирке Тюрина, кроме семьи самого Тюрина и учеников, работало пятнаддатъ-восемнадцать человек артистов. Его цирк был обширнее, места для публики были обиты кумачом. На арене расстилалась не подстилка, а большой ковер. Оркестр помещался наверху, над местом входа и выхода артистов.

На арену выпускали одновременно четырех лошадей, они брали барьер, танцовали вальс. В труппе был атлет, работавший с гирями. В конце номера он покрывал голову полотенцем, и на ней разбивали молотом кирпичи. Эквилибрист ходил по туго натянутой проволоке, что было тогда новостью. Наездница работала без руля и стремени, прыгала через ленту или через обруч, заклеенный бумагой. Артисты работали на турнике. Был номер гимнастических упражнений на перше. Так назывался двенадцати аршинный шест, который укреплялся на поясе взрослого гимнаста, Подросток гимнаст взлезал на него и делал на нем ряд упражнений.

В конце программы шла пантомима «Рекрутский набор во Франции»

Слова «во Франции» прибавлялись в афише для цензуры. На самом же деле действие пантомимы происходило в России, солдаты выходили на арену в военной форме екатерининских или павловских времен. Одним из основных лиц пантомимы был урядник.

Эту пантомиму не раз ставили в провинции, мне приходилось участвовать в ней, поэтому я ее хорошо знаю.

Декорация изображала избу старика Горбоносова. Шесть сыновей старика уходят на работу. В их отсутствие приходит урядник с солдатами, чтобы забрать всех шестерых на войну. Старик идет звать сыновей. Те решают обмануть урядника. Один изображает слепого, другой — хромого, третий — немого и т. д. Сначала проделка удается. На радостях сыновья зовут своих невест и танцуют с ними. Урядник раскрывает обман. Старик откупается от него деньгами. Кончалась пантомима кадрилью, которую исполняли сыновья и их невесты.

Цирк Тюрина произвел на отца такое впечатление, чго он решил просить Тюрина взять его к себе. Помог ему опять тот же Анатоль, расклейщик афиш. Он отправился к Тюрину, поговорил с ним, и так как у Тюрина не было артиста, работающего на трапеции, то он решил притти в цирк и посмотреть работу отца. На беду отца Фюрер поставил на афишу «пирамиду». Просить Фюрера о замене было невозможно. Тогда по совету Анатоля отец выкрасил стулья, и работать на них было немыслимо. Фюрер рассердился, но делать было нечего: он включил в программу номер на трапеции.

На другой день Тюрин через Анатоля позвал отца к себе.

Отец был очень рад, но уйти незаметно ему было трудно, и он попал к Тюрину только на следующий день. Тюрин долго расспрашивал отца, — видимо, колебался, — и в конце концов предложил отцу поступить к нему на жалованье в сорок пять рублей на всем своем: свои харчи, квартира, одежда, свой костюм для выступлений и свои ботфорты для пантомим. На переход отца к нему в цирк Тюрин потребовал письменного согласия Фюрера.

Отец не решился сам пойти к Фюреру. Помог ему и на этот раз Анатоль. Фюрер велел отцу притги к нему. Отец отправился на объяснение ни жив, ни мертв. Фюрер расспросил его, какие условия ему предлагает Тюрин, и сказал, что даст отцу те же сорок опять рублей, с тем чтобы он остался у него.

Отец отказался, признавшись, что в другом цирке он рассчитывает большему научиться. Фюрер согласился отпустить его по окончании ярмарки, через три дня.

Фюрер отпустил «Адольфа» с подарками, которые показал собравшимся ученикам.

— Пусть не говорят, что у Фюрера ученики — босяки, — гордо сказал он, поцеловал отца и, расчувствовавшись, расплакался.

Переход из маленького цирка в цирк, работающий в губернских городах, сыграл в жизни отца громадную роль. Правда, ярмарочные цирки, по рассказам отца, были материально более обеспечены, но работать в них было очень тяжело. В весеннее, летнее и осеннее время давали по десять представлений, ели в перерывах, ночью усталые добирались до своих углов и засыпали, как мертвые. Зимою в таких цирках было меньше работы, зато донимал холод. Не помогал ни костер, который жгли посредине арены, ни то, что две артистические уборные (мужская и женская) оклеивались толстым слоем старых афиш, ни то, что досчатые стены цирка засыпали снегом или навозом, чтобы защитить их от ветра. Брезентовая крыша цирка не держала тепла.

Перед своим номером отец с зажженным факелом в зубах взлезал по веревке, согревал огнем трапецию, вытирал ее тряпкой, чтобы не вымазаться во время номера и только после этого начинал работу. Трапеция была железная, и в двадцатиградусные морозы влажные от работы руки подчас прилипали к ней так, что отодрать их можно было только вместе с кожей.

Работая позже в больших цирках, отец увидел, что трапецию плотно обматывали материей. Он удивлялся, как сам он не догадался сделать это. На такой обмотанной трапеции можно работать в любой мороз, обмотка предохраняет и от мозолей.

В ночные дежурства у Фюрера ученики согревались, кто как умел. Заворачивались в ковер, брали с собой для тепла собаку, забирались в ларь с овсом, наворачивали на ноги старые афиши или мешки из-под овса. За пять лет жизни у Фюрера отцу пришлось много перетерпеть от зимней стужи и холода.

В цирке Тюрина были свои порядки. Дневные представления бывали только по воскресным и праздничным дням. Свободного времени было много. В часы же репетиций и представлений вся труппа работала на совесть. Каждый день в цирк в десять часов утра являлся Тюрин и репетировал с лошадьми. Окончив конную репетицию, директор садился в первый ряд, вызывал на арену кого-нибуд из артистов или учеников и, заставляя их проделывать номер, делал им указания.

На другой день после поступления к нему отца Тюрин велел выдать отцу униформу, сам написал на ней его фамилию и сказал, что за целость униформы отвечает отец, и если она пропадет, то стоимость ее вычтут у него из жалованья. Обязанностью каждого артиста было в незанятое его номером время стоять на арене в униформе и помогать своим товарищам. Только клоун Макс Высокинский был освобожден от этого.

Первые десять дней Тюрин не ставил отца на программу. Трапеция была уже повешена, под наблюдением Тюрина отец репетировал каждый день, а на афише имя отца не значилось. Отец был в смущении. Наконец, он решил подойти к Тюрину и спросить его, в чем дело. Тюрин ответил, что торопиться с выступлением не надо что он придумывает для его номера эффектный конец. Так прошло еще несколько дней. Наконец, однажды после представления Тюрин велел отцу надеть трико и выполнить свой номер. Отец исполнил приказание, закончив работу «мельницей» на мускулах. Тюрин подозвал отца и сказал, что придумал для его номера другой финал. Приказал принести из своей уборной два факела, велел отцу взлезть на трапецию, там привязать факелы к ногам, поджечь их, а уже потом проделать на мускулах «мельницу», стараясь вертеться как можно быстрее.