Третьяку, по его признанию, требовательность Тарасова никогда не казалась чрезмерной. Он понимал тогда и особенно хорошо стал осознавать это после завершения карьеры: максимализм Тарасова продиктован желанием сделать наш хоккей лучшим в мире. Тарасов был весьма строг по отношению к самому себе, о высоком уровне его личной организованности и целеустремленности говорят по сей день. Он на дух не переносил даже малейших проявлений разгильдяйства, лукавства и — особенно — лени. «Иди щей солдатских похлебай, сравни, где лучше» — любимое напутствие Тарасова нарушителям внутрикомандной дисциплины, отправленным в спортивную роту на перевоспитание при помощи кирзовых сапог и метлы. Охоту продолжать эксперименты с расхлябанностью отбивала даже неделя, проведенная в спортроте под надзором прапорщика, которому всё равно, кого ставить на место — обычного рядового или хоккеиста из ЦСКА.

«Я многим обязан Тарасову, — говорит Третьяк. — И даже то, что некоторые склонны выдавать за его причуды, я отношу к своеобразию методов тарасовской педагогики».

«Мы, тренеры, — рассказывал Тарасов, — предложили Владиславу совершенствовать мастерство не только на зрительном, но и на так называемом интуитивном восприятии тех ситуаций, в которых вратарь оказывается в ходе матча. Элементарный расчет показывал, что полет шайбы после броска с каждым годом все убыстряется и среагировать на нее при дистанции 7-8 метров не в состоянии даже самый “быстрый” страж ворот. Помочь в этой ситуации могло только предвидение, но воспитать, развить это чувство непросто. Нужен был пытливый, с высокой культурой, способный к самоанализу спортсмен. Таким и оказался Владислав Третьяк.

Конечно, новые задачи потребовали нового содержания тренировок, подбора новых, чрезвычайно сложных упражнений. На все это Владислав шел без оглядки, не сомневаясь в конечном успехе и не жалея себя.

Ни разу за 20 лет служения хоккею Третьяк не опоздал на тренировку. Ни разу я не видел у него перед занятиями кислую физиономию. Владислав всегда был бодр. Всегда весел. С ним приятно было тренироваться. С ним уютно жилось команде.

Сейчас, вспоминая прожитые в хоккее годы, считаю за счастье, что мне довелось работать с таким спортсменом, как Владислав Третьяк. Нам, тренерам, не приходилось тратить свою нервную энергию на административно-воспитательные меры. Мы могли с полной отдачей передавать таким хоккеистам, как Владислав, свои знания. Мы, тренеры, от таких спортсменов получаем не только радость, но и много поучительного для себя. И успеху этих выдающихся игроков мы радовались по-особому — знали, были уверены, что такой спортсмен будет долго верой и правдой на любом — и не только хоккейном — поприще служить Родине.

В нашем активном, атакующем хоккее мы главную роль зачастую отводим форвардам, ценим активных защитников. Все это в принципе правильно. Однако начало всех тактических начал, в этом я убежден, — мастерство вратаря.

Несколько лет назад осенью встречаю Владислава, вернувшегося после серии матчей за рубежом. Спрашиваю:

— Как дела?

— Трудными матчи оказались… Оборона наша с провалами играла…

— Чудак ты! — говорю. — Твои тренеры поступили мудро — дали тебе по осени возможность вдоволь наиграться, укрепить мастерство, уверенность в себе. А если бы защитники не ошибались…

Я привык к тому, что меня считают человеком крайностей. Однако мои крайности просто конечное звено логической цепи, большую часть которой я зачастую, признаюсь, опускаю. На этот же раз продолжу недосказанное в разговоре с Третьяком.

Так вот, если защитники не ошибаются и оборона очень надежна, вратарь принимает небольшое участие в игре и, как следствие, не растет. Убежден, часть оборонительной работы страж ворот должен принять на свои плечи — тогда с форвардов и защитников можно снять часть их оборонительных функций, тогда можно воплощать в жизнь истинный атакующий стиль. Именно это и помогал мне делать Владислав.

Впрочем, Третьяк был опорой тренеров во всем. В сознательной дисциплине, в постоянном совершенствовании знаний, в умении настроить ребят на каждый матч.

Да что говорить, без таких честолюбивых, преданных хоккею, знающих цену коллективному труду спортсменов ни одному тренеру не под силу создать действительно классную команду, не под силу безболезненно проводить омоложение.

Владислав Третьяк очень помогал и мне, и позже, верю, Виктору Тихонову смело вводить в состав молодежь. Пару-тройку лет назад в составе армейцев появлялись целые группы молодых, и хотя под рукой тренера была пятерка Ларионова — выдающиеся форварды и защитники, палочкой-выручалочкой в трудные минуты становился все же Владислав Третьяк.

Не случайно и сейчас, когда Третьяк уже не выступает, по нему всё равно сверяют мастерство и игроки и тренеры…»

Третьяк рассказывал, как Тарасов однажды сразил его «наповал». После победы в одном из ключевых для ЦСКА матчей в чемпионате страны Тарасов вызвал вратаря, едва успевшего принять душ и переодеться, в тренерскую комнату.

— Молодой человек, что вы думаете о сегодняшней игре?

— Как что? Команда здорово сыграла. И я вроде не подвел. Все нормально.

— Вижу, не разобрались, что к чему. Идите и подумайте. Жду через десять минут.

Третьяк пытался догадаться, на что намекает мэтр, но тщетно.

— Анатолий Владимирович, мы же вчистую их переиграли. Какие еще могут быть вопросы?

— А у вас, молодой человек, в матче я заметил техническую погрешность, совершенно недопустимую для вратаря ЦСКА. Так что будьте любезны явиться завтра утром в зал и повторить два упражнения для этого элемента — по 500 раз. Ясно?

— Ясно.

На следующий день, когда команда не тренировалась, Третьяк приехал в зал и проделал все названные Тарасовым упражнения. При том что никто за ним не следил.

Рассказывают, что какому-то провинившемуся игроку Тарасов «выписал» 50 кругов по площадке с отягощениями. В пустом Дворце спорта хоккеист принялся выполнять указание тренера. На следующий день Тарасов спрашивает: «Ну как?» — «Все выполнил, Анатолий Владимирович» — «Все, говоришь? А почему самовольно задание на два круга сократил?..»

Тарасов и Чернышев стали постепенно подпускать Третьяка к сборной в конце 1969 года. На известинском турнире в Москве семнадцатилетний вратарь дебютировал в игре с финнами. До 1972 года первым голкипером сборной он не был. Иногда проводил матчи полностью, иногда выходил на подмену. После 1972 года он стал «номер 1» в сборной, но Тарасов продолжал гонять его, как прежде.

…В переполненном горьковском Дворце спорта в 1972 году провожали из хоккея Виктора Коноваленко, которого Тарасов называл «человеком без нервов». Коноваленко не играл за ЦСКА, но Тарасов считал, что без него не было бы и Третьяка. Объяснение этому простое: Владик около трех лет был у Коноваленко в запасе в сборной и наблюдал за ним: видел, что тому никогда не было больно, никогда не было трудно, никогда рядом с ним не возникала паника. Коноваленко любого мог поставить на место, прибегая иногда к последнему аргументу — тяжеленной клюшке.

Третьяк знал: если Коноваленко тренируется два-три раза в день, то ему нужно тренироваться четыре-пять раз. Он и тренировался, взяв у Коноваленко всё лучшее. Никаких уроков Коноваленко Третьяку не давал. Малоразговорчивый по натуре, он секретами мастерства не делился. Но Третьяк сам у него многое подсмотрел.

Мало кто знает, но на первой их встрече в 1957 году Тарасов отнесся к Коноваленко, мягко говоря, прохладно. Дмитрий Богинов, тренировавший горьковскую команду, однажды привез на тренировку ЦСКА молодого парня, из которого, по его словам, мог получиться неплохой вратарь. Тарасов лично проводил просмотр, бросал шайбу по воротам. «Я, конечно, волновался, — вспоминал ту тренировку Коноваленко. — Был, помню, такой момент: он сильно замахнулся, а я “нырнул” — вроде как испугался. Тогда еще такие вот инстинктивные движения самосохранения я не изжил, сами собой получались эти “нырки” от шайбы. И Тарасов говорит: “Никогда из тебя вратаря не получится — шайбы боишься”. А я тогда только-только начал чувствовать какую-то уверенность. Конечно, очень расстроился и думал: “Лишь бы Богинов ему не поверил!”».