Я сбегала из приюта, где жила с самого рождения. Я сбегала из приюта, хотя еще три года назад с умным видом уговаривала Билли не совершать настолько глупую ошибку. Я сбегала из приюта, и я совершала очень глупую ошибку.

А все потому, что чувствовала, что еще немного, и я сойду с ума. Мир вокруг сошел с ума. Все происходящее вокруг походило на фарс, на дурацкую постановку дешевого уличного театра. Время замедляется, становится густым, тягучим как сироп, и ты вязнешь, пытаешься сделать шаг, убежать назад, но не можешь, остается просто смотреть и постепенно сходить с ума.

Когда ты умираешь, а потом просыпаешься в другом времени, в другой стране, в другом теле - это тяжело. Крыша дрожит, тяжело скрипят и ломаются устои, фундамент, который строился всю твою жизнь, раскалывается и идет трещинами. Но ты все равно продолжаешь жить. Зализывая раны, тяжело вставая и отряхиваясь, привыкая. Улыбаясь, и твердя себе, что это невероятная удача - получить шанс на вторую жизнь. Великолепный самообман.

Когда ты начинаешь воровать еду: пастила, яблоки, леденец, потому что до ужаса хочется съесть что-нибудь сладкое - ты уверяешь себя, что это ведь просто яблоки, а толстому лавочнику ничего не сделается, если не досчитается нескольких пенни - это стыдно. Человек привыкает ко всему, а трещины становятся все глубже.

Когда тебе устраивают темную, отрезают волосы, густые, мягкие, единственные, что примиряли с новой внешностью - это обидно. И с такой же обидой начинают падать балки терпения с крыши.

Когда из твоих ладоней вырывается странный, дурацкий свет, раскидывая твоих маленьких обидчиц в стороны и причиняя им вред - это страшно. Страшно настолько, что все: фундамент, стены, крыша – трясутся по десятибалльной шкале.

Но когда вслед за этим, из ниоткуда с хлопком вываливаются странные люди, в странных балахонах, машут странными деревянными палками, вылечивают Элис голову, гипнотизируют толпу, называют себя аврорами, суют в руки леденец, грозят пальчиком и сваливают в пустоту – ты понимаешь, что это все. Фундамент осыпается послушным песочком, последние обломки стен скашиваются, и крыша медленно, но верно съезжает.

Бежать, бежать отсюда, бежать из этого дурдома вообще, как можно дальше...

Глава 8

В старом чердаке миссис Зингер можно было найти самые нелепые и странные вещи, которые вообще можно было вообразить. Здесь висели пучки неизвестных трав, птичьи лапки, громоздились пыльные баулы со старой и очень странной одеждой, стеклянный шар на подставке, странная, совершенно дикая на вид метла с присобаченным кожаным сиденьем на длинной рукоятке. А еще здесь висело зеркало, небольшое, в локоть высотой, мутное, поцарапанное, крошащееся по краям, до того старое, словно оно видело еще рыцарей Круглого Стола. В данный момент оно отражало бледную, тощую девочку, лет восьми-девяти, в дешевом, но опрятном с короткими, густыми, темными волосами, которые она пыталась безуспешно пригладить.

Я тихо чертыхнулась, насколько было бы проще, если бы они были длинными, их можно было бы заплести в две аккуратные косички. А что теперь? После того, как позапрошлой ночью Сьюзи отрезала мне волосы, они начали виться! Крупные мягкие завитки безумными вихрами расположились на моей голове, создавая на ней полный бедлам. У одного из этих авроров были такие же курчавые волосы, только они были рыжие, и настолько мелко закручивались, что создавали на его голове пушистое рыжее облако... Так, не думать об этом! Просто не думать. Все эти авроры, магия и прочая чертовщина, это бред. Сон. Возможно я просто испугалась и убежала, а возбужденное сознание спроецировало фантастическую картинку из воспоминаний моей прошлой жизни. Да, так и было! Поттериана во второй жизни. Сама фраза звучит бредово, мне хватает и второй жизни. И все!

Кое-как пригладив волосы, я критически оглядела себя. В принципе сойдет. Маленькая девочка, в аккуратном платьице, с белоснежными гольфами (чего мне стоила эта белоснежность!), и кудрявыми волосами, топорщащимися во все стороны, вызывала только симпатию и умиление. Приготовься, Джейни, дорогая, сегодня ты будешь много врать.

Я позаимствовала у миссис Зингер самую приличную из её тряпичных кукол и легко выбежала на улицу. Калитка слегка скрипнула под моей рукой и мир вокруг расцвел. Как же здесь хорошо.

***

Город бурлил, просыпаясь медленно и нехотя, он меньше чем за четверть часа стряхнул с себя остатки сна. Вот вроде бы улица и пустынна, и робкие солнечные лучи еще не коснулись асфальта, но вот хлопнула первая дверь, и узкая рука оставляет у двери стеклянную бутылку для молока, первый прохожий спешащий на работу, ветер разносящий первые аппетитные запахи с булочной, что прикорнула на углу. Взмах ресниц, и уже вся улица кипит, людской поток накатывает волнами, бойкий мальчишка-газетчик, кричащий на всю улицу о горячих новостях, парочка бродяг, домохозяйки с озабоченными лицами, подсчитывающих дневные расходы, ловкие воры, услужливо избавляющие от тяжести кошельков карманы прохожих.

В этом вареве людского потока, мало кто обращал внимание на бегущую девочку с потрепанной тряпичной куклой в руке, время от времени останавливающейся, оборачиваясь назад и нетерпеливо подпрыгивающей на месте - видимо ждущая свою нерасторопную мамочку. Тряпичная сумочка нетерпеливо подпрыгивала вместе со своей хозяйкой. Мимо нее прошел мужчина, серый, скучный, абсолютно ничем не примечательный: не новые, но до блеска начищенные ботинки, серый плащ, крепкое сложение и пивной живот, коричневая шляпа, широкое лицо с серыми водянистыми глазами, на дне которых притаились смешинки - типичная английская внешность.

Пропустив мужчину вперед и прождав некоторое время, все еще подпрыгивая на месте, она поскакала в ту же сторону.

Мистер Спенсер уже заходил в здание издательства, когда я решила подать голос.

- Это вы мистер главный редактор? - бойко спросила я.

- Да, я, - он слегка вздрогнул, словно я сбила его с мысли. Но обернувшись, мистер Спенсер ласково улыбнулся. Никогда не доверяла людям с такими тонкими пижонскими усиками, но этот человек был мне симпатичен.

- Мой дядя просил вам передать этот конверт, - серьезно и гордо сверкая глазами, полезла я в тряпичную сумочку и вытащила оттуда пухлый конверт.

- О, конечно, хорошо. Спасибо, мисс. Ответа не будет, - рассеянно взял он конверт. Подумав мгновение, вложил пенни мне в ладонь и развернулся, чтобы уйти. Не то, что я хотела. Совсем не то. Хоть бы на надпись взглянул. А тут, чего доброго, в мусор отправит, не распечатав.

- Но дядя сказал, что вы обязательно захотите ответить. И я должна дождаться вашего ответа, - так же звонко проговорила ему в спину.

- В таком случае, приходите завтра, юная мисс, - немного раздраженно ответил он, - а лучше, передайте своему дяде, чтобы пришел он сам.

- Но дядюшка сказал, что вы ждали его письма и напишете ему ответ сегодня же, - продолжала настаивать я.

- Даже так? – Мистер Спенсер задумчиво побарабанил пальцами по перилам и взглянул таки на конверт, - Профессор Икс. Хотя бы не очередной Смит. Ну что же заходите, мисс.

И он открыл передо мной дверь, пропуская вперед, словно перед взрослой дамой. Интересно, что это? Банальная привычка или интерес?

Я проскользнула в редакцию и остановилась. Маленькое помещение было наполнено рабочей суетой. Где-то чеканила каждую букву печатная машинка, характерно звеня в начале каждой новой строки. Парочка молодых ребят обсуждали статью конкурентов. Кто-то куда-то торопится с кипой бумаг. И ни одной женщины. Куда теперь?

- Пойдемте, мисс, - мягко коснулся моего плеча мистер Спенсер, и я последовала за ним, - Можно ли узнать ваше имя?

- Меня зовут Мери Хоул, мистер Главный Издатель.

Он опять открыл дверь передо мной.

- Заходите, мисс Хоул. А я – мистер Спенсер. И прошу называть меня только так, - произнес он ласково, но строго. Так говорят только с детьми или животными и только если их очень любят.