слушала его и в знак согласия одобрительно кивала

головой). Пожалуйста, Максим Романыч! А вы

после болезни посвежели. Алексей переживал

очень.

Рубцов. Знаю. Он два письма прислал в

«Кремлевку». Сообщал про замыслы. Жалко,

ответить не мог,— плох был.

Авдотья Ивановна (указав на

сервированный стол). Встречаем! Скоро будет.

Рубцов. Знаю и об этом. Из-за него,

сорванца, поднялся. (Серьезно, по секрету.) Как

член бюро горкома партии и член коллегии

министерства имею полномочия. Да, да!.. (Весело

хохочет.)

Авдотья Ивановна. Спасибо, что

пришли! (Ушла за стойку.)

Рубцов (разливает вино). Куда же вы,

Авдотья Иванна? Прошу стаканчик. Давайте-ка

за Алешку, моего любимого экстерна!..

(Дроздову.) Ты что недобрыми глазами смотришь?

Авдотья Ивановна. Не могу, Максим

Романович, нахожусь, можно сказать, на боевом

посту! (Жест за шкаф, уставленный бутылками.)

И... (едва заметная улыбка) примета у меня —

нельзя пить заглаза.

Рубцов. Хо!.. Примета?! В таком случае,

да здравствуют виноделы! Держи, Сергей

Петров!

Дроздов (захмелевший, встал со стаканом

в руке, осмотрел с ног до головы Рубцова, как

будто впервые увидел его. Поставил стакан.

Потряс за плечи). А здорово тебя склеили!

(Обнял.)

Рубцов. Склеили ладно, не жалуюсь.

Говорят, клееная посуда дольше живет. Правда,

что ли?

Дроздов. Да здравствует медицина,

вернувшая мне друга!

Целуются, весело смеются, пьют. Дроздов тяжело

вздохнул. На его лице снова усталость.

Рубцов. Твое самочувствие как? Уж не

по священному ли писанию жить начал без

меня, Петрович?

Дроздов (думая о своем). Что?.. А... Ты

спрашивал меня о чем-то?

Рубцов. Как дела твои, говорю? Новый

паровоз скоро у нас будет?

Дроздов. Дела мои, Максим Романович...

(Махнул рукой.) «Все суета-сует...»

Рубцов. Что, не поддается орешек?

Дроздов. Не спрашивай...

Рубцов. Да что с тобой, Петрович? Вид-то

какой у тебя! Словно не я, а ты только что с

больничной койки.

Дроздов. Хорошо, если бы с койки. А то,

боюсь, как бы не пришлось на стол вперед

ногами. А впрочем (махнул рукой), все там

будем...

Рубцов. О-о!.. Да ты не захворал ли уж на

самом деле?

Дроздов. Ты послушай-ка, что я без тебя

натворил... Ведь я все расчеты сжег.

Рубцов (спокойно). А это зачем?

Дроздов. Не буду я больше ломать

голову. Стар, видно. Так, выходит, я и не оставлю

глубокой боро'зды на сей планете. И к чорту!

Пусть так. На Иртыш,— рыбу удить... в

бакенщики... На отдых и покой...

Рубцов (усаживая Дроздова). Слушай,

бакенщик! Я открытие сделал для тебя полезное.

Дроздов. Какое открытие?

Рубцов. Когда я на тебя смотрю издали,

ты мне кажешься и так и сяк...

Дроздов. А вблизи?

Рубцов. А вблизи—ни то ни се. Хо-хо-хо!..

Садись. (Взглянул на часы.) Через четверть

часа здесь будет машинист Сибиряков. Тебе

стоило бы спросить, как это он на твоем

паровозе сломал тобою же установленные нормы? Да

не только нормы эксплоатации паровоза. Весь

этот «твердый» график движения поездов

опрокинул!

Дроздов. Ну, так и я говорю то же. Вот и

пусть они, новаторы, рационализаторы и

упрощенцы всякие, двигают технику. А я на отдых и

покой...

За перроном спорят: «Значит, при коммунизме букс

не будет?» — «Не в этом дело...»—«Нет, скажи: не будет

букс?..» — «Да не говорил я этого...»

Входят подростки: Модест, Феня, Матвеич. В

руках у каждого по одному-два музыкальных

инструмента. Продолжают спор.

Дроздов. Слышишь? (Кивнул в сторону

ребят.) Тоже, видать, рационализаторы?!

Модест (садится за столик. Фене). Пожал-

те, мадмуазель. Матвеич угощает сегодня.

(Матвеичу.) Коммунизм?! При коммунизме,

по-твоему, буксы не нужны? Железных дорог не

будет? Захотел в Москву — нажал кнопочку:

нате вам — Москва. Сиди себе вот так барином

(развалился в кресле) и в потолок поплевывай!

Нажал кнопку: «Пожалте, Матвеич, кофейку!»

Нажал еще: «Пожалте, Феня, наполеон!»

Матвеич. Ты чего подсмеиваешься? Так и

будет.

Модест. Будет... Ковер-самолет и скатерть-

самобранка... Тебе сапоги-скороходы вместо спе-

цовки выдадут?! Что есть коммунизм?

Коммунизм есть...

Фен я. Коммунизм есть фаза...

Матвеич. Сама ты фаза. (Авдотье

Ивановне.) Три бутерброда с сыром, два пива и

одно ситро для фазы.

Ф е н я. Глупый какой! Конечно, фаза.

Наивысшего накала. Как у нас в электротехнике.

Авдотья Ивановна. Пожалуйста,

Матвеич.

Модест. В буксах, Матвеич, ты смыслишь

не больше Феньки. Самосмазывающаяся букса!

Это знаешь что? Это же переворот на

транспорте! Это же... (Махнул рукой.) Чего ты

смеешься? Механический смазчик — пружинка, а

сколько людей заменит?

Матвеич. Пружинка имени Модеста Дру-

жинкина!

Модест (Матвеичу). Ты брось острить!

Лучше подумай, что будет! Какая экономия.

Сколько тысяч смазчиков полезным делом

займутся, а? То-то и оно!

Матвеич. Носишься ты со своей буксой,

как с писаной торбой. А самого и не признали

еще.

Модест. А тебя признали? У меня дело

такое — временем проверяется. Дай срок —

признают. А тебя не признают, факт!

Ф е н я. Нет, не признают. Благо бы станок

наш, а то американский!

Модест. Еще низкопоклонство пришпилят.

И правильно.

(Матвеич. Шутник, ваше сиятельство! Вам,

Фазочка, извините, Фенечка, не угодно ли

стаканчик пивка?

Ф е н я. А вам за глупости не угодно по

шапке? Низкопоклонник!

Матвеич. Вот, пристали. Да что же я

должен говорить на хороший станок — плохой, да?

Я же его совершенствую. Они, американцы,

сами не знают его мощности.

Ф е н я. Да где уж им,— не они будто делали.

Матвеич. Делали, да не доделали. А я в

уме рассчитал: в два раза можно увеличить

нагрузку на больших оборотах.

Модест. Увеличивай. Кто же тебе не

велит?

Матвеич. Мастер. Боится, что станок

запорю. Вот это — низкопоклонник. Все ходит

вокруг станка, любуется. Вычисления, говорит,

дай. (Горько.) Эх, недоучили в ремесленном.

Я же на опыте проверил. Пришел рано утром.

В цехе — никого. Ну, была не была,— запустил!

Так и есть: в два раза мощность повысилась.

Понял? А как докажу? Вычисления?!. Делал—

не выходит. (Вынул из кармана бумажку.) Мне

надо корень извлечь вот какой, видишь?

Математикой, теоретически доказать, то-есть свое

открытие. А как его извлечешь, этакий корень!

Нет, недоучили в ремесленном.

Модест (рассматривает бумажку). Да-а!..

Не корень, а корнище целый! И я, отец, не

силен в математике. Ты Лену попросил бы

помочь.

Матвеич. Просил. Она сказала, корень тут

не при чем. Дай, говорит, третью цифру, я лога-

рифмой решу. Это, значит, высшим способом.

Модест. Ну, так дай, что тебе — жалко?

Матвеич. Чудак-человек! Где ж я ей

возьму? Говорю, недоучили.

Рубцов (Дроздову, тихо). Ты послушай,

послушай. Насчет |рационализаторского

упрощенчества толкуют.

Модест (шопотом). Слышал?

Упрощенчество!

Матвеич (оглянулся, взглядом оценил обо-

их). Фи!.. Старички-пассажиры. Много они

понимают в технике!

Модест. Тсс!.. (Зажал рот Матвеичу.

Шопотом.) Это же действительный член Академии

наук, директор транспортного института...

товарищ Рубцов!..

Матвеич (смущен). Обмишурился...

(Поднимаясь, локтем подтолкнул Модеста.) Пошли...

(Громко.) Скоро Алексей Никифорович