Гвардия. Одного моего товарища повесили. Три дня не давали снять. И сейчас перед глазами стоит. Сына моего замучили. Я сам едва ушел от петли…

Конферанс. Национальный украинский герой, атаман гетманского войска, фельдмаршал фон Китичка. Покажет военный танец, который пляшут его казаки перед боем.

Выходит пьяная, запухшая рожа. Синие штаны, жупан, медали на нем, длинная сабля. Молча начинает сразу же „садить“ гопака. Его догоняет музыка.

Гвардия. Это — актер?

Карл. Эмигрант. Их не разберешь. Они словно отроду актеры.

Гвардия. И у нас такие есть. Эстрадники. Трудовой элемент, член профсоюза, все как следует. А выступает так, как этот орел. Стыдно!

Карл. Неужели он фельдмаршал?

Гвардия. Не очень. Просто контрреволюционер. Ты знаешь — многих из них мы… в расход, как бы это перевести на немецкий слово „кокали“? (Показывает.) Понимаешь — голову прочь, руки прочь, ноги — к чертям! Били, как хотели. Гетман полгода был в Киеве, империалистам хлеб давал, мясо давал, все давал. У нас на Украине его программу знают!

Карл (неожиданно). Там у нас кузнечный цех очень хороший…

Гвардия. На самом деле хороший. А что?

Карл. И механический. Может, ты купил бы эти цеха отдельно. В них хорошо можно работать. А остальные цеха — не годятся.

Гвардия. Я, брат, понимаю тебя. Но я даю тебе слово паровозника, что у меня нет жалости. Я не покупаю завод по другим причинам.

Карл (тихо). Ты не подумай, что мы боимся оказаться на улице!

Гвардия (растроганный). Брат мой, давай осмотримся вокруг. Мир огромный стоит вокруг нас, и машет нам, и кричит! Никакая интервенция нам не страшна! Поймет нас весь мир!

Карл. На каком же языке?

Гвардия. На таком, на котором очень хорошо понимали нас в девятнадцатом году французы, греки, немцы, зуавы и другие нации. На нашем пролетарском языке. (Становится в позу, говорит без акцента.) Камрад! Пролетариат! Пуанкаре сволочь! Вив ла Франс! Солидарность! Руби их под корень! Топи своих лейтенантов! Из пушок не стреляй! Вставай, проклятьем заклейменный! И всё тут! Видишь, понятно всему миру!

Кабинет. Окно с тяжелыми гардинами. Лампа. Мало света. Огромный стол и такое же кресло. Сидит маленький Горбань. Как ребенок. На столе звонит один из телефонов.

Горбань (голос, как фистула). Так, слушаю. Это вы, Эрнст? Как трещит в трубке! Наша старая Германия не умеет уже и телефоны исправить! Болит голова. Не люблю весну — сыро и душно. Здоровье слабое. Выздоровею, выздоровею! Обязательно! Причиню вам еще одну неприятность! Ну, ну, не нужно сантиментов! Знаю, что вы не можете дождаться, пока я сдохну. Отчего же обижаться? Это — ваше право, право молодого волка. Вы замените старого, когда его выволокут на свалку. Ну, конечно! Я вас не зря взял в сыновья. Молодость думает, что она завоюет мир, но не забудьте, дружище, что мы стары, как мир. Кто? Волки-одиночки. Те, которые любят анархию. Не бойтесь — анархию производства. Один на всех, и все на одного. Прошу, прошу. Вы успокаиваете волка-одиночку. Я хотел бы быть молодым. Я — человек, а не-я — капитал. О нет — не для весны! Я помог бы вам в близкой и неотложной схватке. Вы не уверены, что она близка? Поверьте старому волку. Знаю. Есть шрамы на ушах и на коже…

Входит Франц.

(Горбань продолжает). Будьте здоровы. Приезжайте к старику.

Вешает телефонную трубку. Приглашает Франца садиться.

Франц (машинально). Как здоровье, господин директор?

Горбань. Так себе, Адер. Скоро умру. Не любит меня Германия. Нужны теплые края.

Франц. Собственно, вы не любите Германию, господин директор.

Горбань. Вы уже так думаете? Я болен, Адер. Мне уже время вспоминать о том свете. Раздать деньги попам, расширить дом для сирот, ассигновать средства на больницу. Мне уже время изучать псалмы и купить путеводитель по царству небесному.

Франц. Я приехал в отпуск, и мне нужно купить путеводитель по Германии. Хотя Германия — не царство небесное, а всего лишь республика. Вот и ваш завод стоит.

Горбань. Я его променяю на деньги. Вы получите ваши комиссионные.

Франц. Они обожгут мне руки. Я начинаю думать, что старые заводы пусть разваливаются там, где они построены.

Горбань. У покупателей есть возможность все осмотреть. Какая мне выгода продавать новые станки? Если большевикам понадобятся большие паровозы — они обратятся к нам. Не думаете же вы, что они сами будут их строить на собственных старых заводах?

Франц. А вы построите себе новый завод?

Горбань. Покамест нет. Сейчас кризис. Теперь у нас маломеханизированное производство камнем висит на наших делах. Мы хотим, чтобы этот камень был снят с нас.

Франц. И за это право чтобы было заплачено деньгами?

Горбань. Вы мило шутите. Хотя иногда мне кажется, что вы немного неосторожно задаете мне вопросы. Я не чувствую у вас искренности. Во время приступа болезни мне мерещится, что надо мной смеются.

Франц. Говорит батрак со своим бывшим хозяином…

Горбань (кричит). Молчите! Я вас насквозь вижу! (Пауза.) Я себя плохо чувствую… Мне кажется, что я стою голый в стеклянной башне и тысячи глаз пронизывают меня, как пули…

Франц. Десятки тысяч инженеров не имеют работы в нашей старой Германии, Миллионы квалифицированних рабочих побираются на улицах. Страна технического прогресса кричит от голода.

Горбань. От голода, говорите? Вы наверняка знаете, что от голода? Сколько вы были у большевиков?

Франц. Почти год работал я в СССР.

Торбань. И там нет голода? Нет продовольственных карточек? Или вам там платят большие комиссионные?

Франц. Там тяжело было с продовольствием. В столовой нас кормили плохо… Это верно… Комиссионных вовсе не платят. У вас больше…

Горбань. Вот видите!

Франц. Но там все знали, почему им тяжело. Все знали, что нужно напрячь все возможности, знали, что с каждым днем будет лучше. Там нет во всей стране незанятой пары рук.

Горбань (после паузы). Поговорите еще немного. Я не пойму, чего вы хотите. Вы агитируете меня?

Франц. К слову пришлось, господин директор. Вы меня воспитывали, когда я был у вас инженером. Я тогда не знал подобных вопросов. Теперь они обступили меня со всех сторон, как тучи обступают степь…

Горбань. Я вам говорил, что инженеру нет дела до политики? Он строит, изобретает, творит человеческую силу на земле. Он — над политикой.

Франц. Позвольте батраку поговорить с его бывшим хозяином, господин директор. Вот так. Батрак работал, обогащал хозяина, кормился возле него… И вдруг кризис. Хозяин продает предприятие, выгоняет батраков и ждет, когда кризис минует, пока по земле пройдет голод, война, опустошение, темнота. Потом он постепенно начнет все сначала. А батраков возьмет новых, потому что все старые вымрут. Правильно я выражаю свою мысль?

Горбань. Это вы о себе? У вас появилась способность к социальным вопросам!

Франц. Вообще. Теперь допустим, что существует другой хозяин, который не знает кризиса, поскольку у него иная экономическая система. Допустим, что этот хозяин не продает предприятие, а строит новое, что он никогда не выбрасывает батраков на голод и смерть и т. д.

Горбань. Вам кажется, что батрак перейдет к этому другому хозяину? (Кричат.) Пускай переходит! Он будет каяться! (Пауза.) А? О чем мы с нами говорим? Совсем из головы вылетело… Вы сказали, что (быстро) коммунизм является самой лучшей системой?