Дарьин возразил не без гордости:

— У меня работа не легче твоей, а потрудней, пожа¬

луй. Но я учусь на курсах мастеров. Володя поступает в

вечерний институт.

— Занятия в школе давно начались — не примут,—с

грустью сказал Антон, понимая, что товарищи тысячу раз

правы, что он должен не возражать им, не сопротивлять¬

ся, а благодарить их за участие, за поддержку; как бы

рассуждая сам с собой, он повторил с беспокойством: —

Нет, не примут меня.

— Устроим! Через Алексея Кузьмича устроим, — за¬

верил Володя.

Посидели молча, не двигаясь, как бы считая подзем¬

ные толчки, — внизу били молоты.

6

Неуверенно вошел Антон в школу рабочей молодежи.

Тишина, пустота и полумрак в коридоре заставили его

насторожиться. Отогнув воротник пальто и сняв фураж¬

ку, он неслышно, почти на цыпочках, прошел к столику

у стены, где сидела дежурная, склонившись над раскры¬

той книгой, и спросил шопотом:

— Где можно видеть директора?

— Дмитрий Степанович сейчас на уроке, — ответила

дежурная и, взглянув на будильник, посоветовала: —

Посидите, через пятнадцать минут я дам звонок на пе¬

рерыв.

Антон сел. Покой, монотонный голос учителя за

дверыо, невнятное ощущение множества примолкших

людей в классах напомнили детство, хитрые ученические

проделки, чехарду в коридорах, игру в снежки, чтение

исподтишка под партой истрепанных книжек про погра¬

ничников, про Чкалова — все хотели быть летчиками; ти¬

шина здания точно взрывалась, наполняясь неистовым,

распирающим стены гулом, звоном, топотом сотен рысис¬

тых ног... Антон улыбнулся, как бы услышав издалека

угасающий звон веселых колокольчиков тех далеких и

милых лет. Садиться вновь за ученическую парту было

непривычно.

Антон и сейчас ждал такой же суматохи и разноголо¬

сицы, когда дежурная нажала кнопку звонка. Но звон

рассыпался по этажам и затих, а тишина все еще оста¬

валась неколебимой. Только спустя некоторое время из

классов стали появляться ученики: скупые на улыбку

парни с утомленными лицами и медлительными движе¬

ниями останавливались у лестницы покурить; девушки

неторопливо прохаживались по коридору, с деланым без¬

различием глядели в окна, где за стеной огромный город

жил вечерней жизнью.

И Антону жадно захотелось так же вот, жертвуя ве¬

селыми вечерами, сидеть в классе, слушать учителя, ре¬

шать задачи и возвращаться домой каждый день новым,

обогащенным.

Но, глядя на директора школы, Дмитрия Степанови¬

ча, высокого, угрюмого старика, который не спеша шел

среди учеников, подумал с тоской и страхом: откажут.

— Идите скорее за ним, — сказала Антону дежурная,

когда учитель, пропустив впереди себя худенькую, с чер¬

ной челочкой женщину, вошел в свой кабинет.

Приоткрыв дверь и спросив разрешения, Антон вошел

следом за ними.

— Я хочу поступить в школу, — проговорил он, оки¬

нув взглядом стопки книг и глобус на столе.

Дмитрий Степанович устало и равнодушно ответил:

— Прием закончен.

Антон качнул головой и, как бы соглашаясь с ним,

сказал упавшим голосом:

— Я же говорил, что не примут... — и продолжал

стоять посреди кабинета, теребя в пальцах фуражку, с

сожалением думая, что пройдет еще год без пользы.

Учитель и учительница тоже хранили молчание. Ан¬

тон жалобно и с надеждой взглянул Дмитрию Степано¬

вичу в глаза и покоряюще просто попросил:

— Примите меня, пожалуйста... Мне очень надо под¬

учиться, честное слово!

Учителя переглянулись, едва приметно улыбнулись,

Дмитрий Степанович пожал плечами. Антон стоял молча¬

ливый и понурый.

— В какой класс вы хотите? — спросил учитель, как

бы сжалившись над ним.

— В восьмой.

— Документы с вами?

Антон поспешно вынул бумаги и с готовностью подал

их. Дмитрий Степанович просмотрел свидетельство об

окончании семилетки, заявление, характеристику с места

работы, и лицо его смягчилось, жесткие седоватые усы,

косо свисающие книзу, шевельнулись, лохматые, ежистые

брови приподнялись, открыв потеплевшие глаза. Он про¬

вел ладонью по густому ежику, в котором будто навсегда

застрял дым или осел туман, и проговорил молодым ро¬

кочущим басом:      (

— Право не знаю, что с вами делать? — повернулся к

женщине с черной челочкой. — Что вы скажете, Анна

Евсеевна, а?

— Давайте примем его, Дмитрий Степанович, — ото¬

звалась та.

— Где посадим? Переполнено...

— К зиме-то ведь наверняка отсеется часть.

Дмитрий Степанович обратился к Антону:

— Учтитё; молодой человек, уже месяц как идут за¬

нятия.

— Я догоню, честное слово, — быстро заверил Ан¬

тон. — Только примите... пожалуйста.

— Из кузницы мало кто учится у нас, — проговорил

учитель. — Работа там тяжелая, напряженная. Это я хо¬

рошо знаю. Нелегко придется. Многие начинали, да бро¬

сали, не ’выдерживали. Вы не бросите?

— Я не брошу.

Дмитрий Степанович смотрел в его юношески нежное

лицо со свежим румянцем на щеках, с непреклонным

взглядом зеленоватых немигающих глаз и упрямо сжа¬

тым ртом.

— Приходите завтра на занятия, — сказал Дмитрий

Степанович и привычным жестом разогнал усы по сто¬

ронам.

Антон поспешил уйти; пятясь к двери, пробормотал

неразборчиво:

— Спасибо, Дмитрий Степанович, спасибо, Анна

Евсеевна...

Выйдя из школы, Антон, не застегивая пальто, круп¬

но зашагал по улице. В стороне над высотным зданием

ярко сияли электрические лампы подъемного крана, по¬

хожего на клюв огромной птицы; огни над городом сли¬

вались в сплошное зарево; морозный ветер развевал полы

пальто, гасил и не мог загасить горячего румянца на ще¬

ках, блеска в глазах.

На другой день, перед концом работы, когда Фома

Прохорович отлучился от молота, Гришоня известил, по¬

дойдя к Антону и передвинув заслонку печи, чтобы пламя

не так палило и выло:

— Сегодня во дворце вечер отдыха. Пойдем? Будет

оч-чень интересно!

Антон отставил кочергу, снял рукавицы, протер глаза

и сказал со сдержанной радостью:

— Отгулялся я, Гришоня, хватит — впрягаюсь в воз.

Спрятав руки в рваные карманы спецовки, Гришоня

прицелился в него одним глазом.

— В качестве лебедя или щуки? — И, уткнув губы

ему в ухо, посоветовал, как по секрету: — Выбирай лебе¬

дя, все-таки заоблачные выси... — откинувшись, сморщил¬

ся и захохотал.

— В школу я поступил. Учиться буду.

— Знаю я вас, энтузиастов,— пренебрежительно мах¬

нул рукой Гришоня и сплюнул на горячую деталь — слю¬

на закипела и испарилась. — Все храбрые поначалу, а

потом в кусты. Я здесь два года, видел таких храбрецов!

И ты свернешь в кусты: веселиться любишь, кино лю¬

бишь, маскарады любишь, Люсю любишь, а она не даст

тебе учиться: встреть, проводи... Лучше и не начинай.

При упоминании о Люсе Антон помрачнел, и Гришоня

прочитал в выражении его лица, глаз ожесточенную ре¬

шимость.

— В образованные тоже, значит, подался... — сказал

он с ноткой осуждения и зависти; петушиная бойкость

исчезла, он сник, поскучнел, сделался как бы еще острее

и меньше ростом; он отодвинулся к молоту навстречу

Фоме Прохоровичу, сверкая засаленными штанами с

прорехами.

Узнав о решении нагревальщика, кузнец точно рас¬

цвел весь, одобрительно закивал Антону. Тот легко вы¬

махнул из печи белую, почти прозрачную, переливаю¬

щуюся и весело стреляющую искрами болванку, поднес и

положил ее на штамп. Фома Прохорович молодо встрях¬

нулся и с каким-то торжествующим гулом обрушил на