тел... Вот сорвался — и вдребезги... Зачем она это сдела¬

ла? Зачем?!. Как теперь жить?! Как работать?!. Эх, Лю¬

ся!..»— Приостанавливался на минуту посреди тротуара

и брел дальше, не разбирая дороги, по лужам.

И сейчас вот он лежит на своей койке, обессиленный,

разбитый, с ужасом осознавая, что все светлое, солнеч¬

ное осталось где-то далеко — прошедшая ночь безжало¬

стно разбила его мечту.

Антон со стоном вздохнул, повернулся.

— На работу пора, — послышался осторожный голос

Гришони, — просыпайся.

— Я не сплю, — отозвался Антон, не подымая век;

полежав еще немного, он приподнялся и сел на кровати,

взглянул на заплаканные окна, на сырую одежду, на

Гришошо, гремевшего чайником, встал, разделся: пид¬

жак и пыльник оставил сушиться, а брюки положил под

матрац — гладиться; в умывальной усердно плескал во¬

ду на лицо, голову...

— Почему ты спал одетым, где ты был? — настойчи¬

во донимал его Гришоня, разливая чай. — Уж не напился

ли ты?

— Да, почти что напился.

— С какой это радости?

— Отстань!

— Оч-чень интересно!

Выпив наскоро по стакану чаю, они вышли на улицу,

прижимаясь к стенам домов, поспешили к трамвайной

остановке.

Плотные, по-осеннему водянистые тучи опустились

низко, на самые крыши домов, сеял мелкий и спорый

дождь; еще недавно нарядные, в золоте ранней осени,

деревья потухли, ветви их обвисли, листья посерели, на¬

бухли влагой и, падая, шлепались на асфальт грузно, как

оладьи; в иссеченной водяными струями мгле расплывча¬

тыми пятнами двигались торопливые фигуры людей.

В трамвае, сдавленный телами людей, Антон с тос¬

кой думал о том, что в цехе уже знают о его вчерашнем

поступке, и живо представил, как рабочие, а особенно

молодые, будут искоса поглядывать на него, усмехатъ-

ся, острить; и в первый раз за все дни жизни на заводе

ему не хотелось показываться в кузницу: было стыдно.

Подойдя к молоту и застав там Фому Прохоровича,

который пришел раньше всех и готовил рабочее место,

Антон вспомнил, что сегодня они обязались дать наи¬

большую выработку дефицитной детали.

Печь уже была загружена металлом, разрастаясь,

шумело в ней пламя, в потолок рвались черные и вязкие

клубы дыма, расплывались и висели там, закрывая собой

льющийся сквозь стеклянные квадраты неяркий свет.

— Долго спите, молодцы, — упрекнул Фома Прохоро¬

вич, встречая своих помощников, и, скупой на шутку,

оживленно прибавил: — Ты что, Антоша, голову повесил?

Вчерашний день ищешь — не найдешь, брат, так что хо¬

ди веселее!

Вывернувшийся из-за печи старший мастер Самыл-

кин, оглядываясь по сторонам, сообщил, как тайну:

— Замечайте, ребята, весь цех на вас смотрит: про¬

центов двести пятьдесят должны дать, никак не мень¬

ше. — И откатился к другому молоту, как мальчику по¬

грозив Антону пальцем.

— Слышали?.. — многозначительно напомнил Фома

Прохорович.

Надвинув кепку на брови, Антон стал регулировать

подачу горючего в печь. Сумрачный, по-вокзальиому гро¬

мадный корпус с приходом здоровых, хорошо отдохнув¬

ших людей оживал, отовсюду неслись веселее воскли¬

цания.

Прозвучал сигнал, и молоты один за другим пришли

в движение; гром ударов, могуче, полноводно ширясь,

смял людские голоса, подобно артиллерийской подготов¬

ке перед атакой, огненные вспышки озарили простран¬

ство; учащенный ритм труда властно захватывал людей.

Только Антон, угнетенный неотступной думой о том

светлом, теперь уже навсегда потерянном, что было свя¬

зано с именем Люси, оставался безучастным ко всему;

как ни старался расшевелить себя, не чувствовал преж¬

ней удали, игры сил; голова все еще болела, настойчиво

звенели в ушах резкие слова: «Я не нуждаюсь ни в вас,

ни в вашей любви!»

Фома Прохорович, наклонив голову, поверх очков

смотрел на него из-под нависших бровей с недоумением,

как бы не узнавая. От этих взглядов нагревальщик еще

больше волновался и нервничал. Кочерга как назло не

слушалась, соскальзывала с горячих заготовок, болванка

заваливалась в выщербленный печной под.

«Чорт бы тебя взял! — мысленно ругался Антон, на¬

прягаясь и исходя потом. — Неужели нельзя ничего при¬

думать, чтоб полегче было?.. А то вот дергай ее, окаян¬

ную!.. Вон она завалилась и лежит, хоть разорвись тут!

А ведь инженеров, техников в цехе тьма! Дать бы им ко¬

чергу в руки, пускай поковыряются, кочерга скорее за¬

ставит их пошевелить мозгами. — И, сердясь, с силой вы¬

ворачивал болванку вместе с кирпичами. — А, чорт!...

Рельсы бы тут проложить, что ли?..» Вслед за тем мысль

назойливо возвращалась к одному и тому же: «Люси-то

нет... К чему теперь стремиться?.. После работы чем "за¬

няться? Куда пойду?..» И, позабыв о болванках, опи¬

раясь на кочергу, стоял в раздумье и глядел куда-то ми¬

мо прессов и печей, но ничего не слышал и не видел, по¬

ка Гришоня, толкнув его, не заставлял очнуться, — мо¬

лот ходил вхолостую, и Фома Прохорович сердился.

Торопясь успеть за кузнецом, Антон как-то неловко,

неумело взял клещами болванку, не удержав, выронил

ее, и она, искрящаяся, красная, будто налитая огненной

кровью, покатилась по полу к ногам Фомы Прохоровича.

Тот, поспешно отступив, подхватил ее своими клещами,

сунул обратно в печь, и над ухом Антона непривычно

раздраженно и властно загремел голос кузнеца:

— Мы не мух давим, а детали штампуем! Понял?

Работаешь, как вареный, не руки, а крюки! — Сильный,

грузный, чуть ссутулившийся, он шагнул к молоту, кинув

на парня гневный взгляд, губы шевелились, — видимо,

он недовольно ворчал. — Давай! — крикнул кузнец.

До обеда не отковали и половины обычной дневной

нормы. Фома Прохорович отшвырнул клещи, взбил на

лоб очки и пошел прочь от молота, устало, стесненно,

неся впереди себя отяжелевшие руки. Гришоня подбежал

к Антону и участливо, ободряющее заговорил, хлопая

его рукавицами:

— Ну, что ты, в самом деле, раскис? Всегда работа¬

ешь, словно забавляешься, а нынче ходишь, будто в во¬

ду опущенный. Видишь, Фома -Прохорович сердится.

Подвернув форсунки, Антон убавил пламя в печи. На

чумазом лице его серые глаза горели мрачноватым ог¬

нем.

— Идем подзаправимся, чудак, — уже шутливо ска¬

зал Гришоня, подталкивая его в бок. — Нагонять надо...

В это время к ним приблизился старший мастер Са-

мылкин, за ним Володя Безводов, хмурый, удрученный

неудачей товарища.

— Ты гляди у меня, парень, — строго заговорил Васи¬

лий Тимофеевич, наскакивая на Антона и пытаясь сде¬

лать свое мягкое бабье лицо суровым, устрашающим. —

Был ты у меня вот где, — он выхватил из нагрудного

кармана халата засаленную записную книжечку и по¬

вертел ею перед носом нагревальщика, — на странице

хороших, то есть на почетной. Хотел тебя на самостоя¬

тельную работу перевести, на молот поставить. А теперь

вот, гляди, вычеркиваю, — он лихорадочно провел неров¬

ную жирную че?ту, — и заношу на страницу плохих —

на «черную»! Вот, — и торопливо вывел три первые бук¬

вы его фамилии — «Кар.». — Все! Я тебя, гляди, парень,

больше не знаю, не вижу, нет у меня такого на примете!..

А то я, старый дуралей, расхвастался, расхвалил... Что ты

на меня уставился своими глазищами?

Прервав мастера, Володя Безводов сказал подчеркну¬

то официально, точно они были совсем чужими:

— Надо выправлять положение, Антон. Что же это,

мы говорим о том, чтобы вывести цех на первое место,

а тут комсомолец — и вдруг явился помехой в работе.