Еще семь лет назад я думал, что мир катится в ад. И только теперь понял, что он никогда из него и не выбирался. Просто кто-то приоткрыл форточку и стало не так жарко.

Но во всем есть свои плюсы, да? По крайней мере, я могу стоять и слушать по утрам муэдзина. И будильник не нужен.

Однако, при всех равных…

Пока я иду к стоянке, ощущения довольно странные. Вам никогда не приходилось чувствовать себя единственным уцелевшим в авиакатастрофе, выжившим после кораблекрушения или излеченным от бубонной чумы во время эпидемии? Такое чувство можно испытать, например, если проснуться первым после грандиозной попойки, когда все остальные ее участники спят вповалку на кроватях, столах, раскладушках и креслах, а вы вышагиваете по этому капищу на цыпочках, переступая через бутылки, пепельницы с окурками и недвижимые тела. Вот и мне мерещилось нечто подобное. Только еще хуже: мне казалось, что я вообще последний человек на земле.

Понятно, что в половине пятого утра улицы и не должны кишеть гиперактивностью. Но не до такой же степени. Вокруг стояла какая-то подозрительная тишина, не гудели даже самолеты. И ни одного человека вокруг, словно это и не аэропорт вовсе. Один я иду и молчу. Отбрасываю длинную расплывчатую полутень, похожую на аиста.

И плюс еще эта ночная жара, которая, конечно же, никуда за время нашего отсутствия из Москвы не ушла. Ноу-хау средней полосы СССР – 2010, которая решила притвориться экваториальной Африкой, но забыла о тропических ливнях. Тридцать восемь градусов, если верить неоновому табло за моей спиной, на фасаде третьего терминала. А я ему верю.

В полной тишине дохожу до машины и, включая радио, уже заведомо знаю, что (а точнее, кого) сегодня будут крутить денно и нощно на всех волнах. Да, так оно и есть. А разве могло быть иначе?

Я гоню по пустому Шереметьевскому шоссе, выжимая максимальные сто девяносто из пятилетней «Мазды-3». Многие мои знакомые удивляются, почему человек, который одним из первых в стране садится за руль практически всех новинок мирового автопрома, в быту ездит на скромной возрастной тачке. Тому есть три причины. Первая: нам платят не так много, как принято о нас думать, а мы не только не делаем ничего, чтобы развеять эту иллюзию, но и наоборот, молчаливо ее поддерживаем. Вторая: последние пару лет я совершенно по-гобсековски коплю деньги, тратя лишь немногим больше прожиточного минимума. И третья: я, хоть и способен словить оргазм от урчания спортивного V12, вовсе не хочу испытывать его каждый день. Приестся и оргазмом быть перестанет; да и понты я, признаться, в глубине души так и не полюбил – пусть даже кидать их иногда приходится по долгу службы. Да, после «Яги» и ей подобных движок 1.6 впечатляет не сильно, всякий раз приходится морально перестраиваться. Но мне даже нравится, что у меня при моей профессии такая скромная машина. Все же трудно до конца перегрызть пуповину, связывающую тебя с младыми годами; а мои младые годы прошли в девяностые. Живи недолго и умри неудачником, Кобейн-шмабейн и все дела.

Ну и, стоит ли говорить: в данный конкретный момент мои девяностые – те самые, с которыми я постоянно встречаюсь в Париже, как персонажи сказки о Мэри Поппинс в финальной сцене встречаются на карусели с собою же в детстве, – стоит ли говорить, сейчас они снова напали на меня голодными волками, едва только отпустив, и вцепились в горло мертвой хваткой. Я, конечно же, не слушал диджея Азимута с тех самых пор. Удалил на хрен все альбомы, включая парижское демо. А если слышал случайно по радио, то переключал станцию.

Представьте себе, что вы сидели с Иисусом в парижском хостеле на Републик и сочиняли Нагорную проповедь. Подбирали вместе с ним слова, выстраивали их в правильные цепочки – так, чтобы цепляло. Представили? Вот так же и я сидел и придумывал с Азимовичем басовые партии для всего того, под что вы в экстазе обнимались на местечковых вудстоках с ребятами, в которых потом стреляли, влюблялись в лучших девушек мира, свергали правительства и выгоняли с рынков транснациональные корпорации. Только меня-то уже с вами не было.

Был какой-то другой парень. Разумеется, его фамилии даже толком и не знали – уж таков шоу-бизнес. Никто, кроме убежденных меломанов, никогда не помнит по именам гитаристов Мадонны, барабанщиков Стинга или клавишников Майкла Джексона. И басист диджея Азимута не имел никаких оснований считаться исключением. Но дело-то вовсе не в этом. Дело в том, что этот парень, который даже не особо сильно поменял мои партии, а своих собственных успел придумать всего ничего, – этот парень видел со сцены ваши глаза.

А я – не видел. Потому что выбрал маминого институтского бойфренда с его автомобильной газетой.

Признайтесь честно: после всего этого вы бы смогли слушать прекрасные, божественные проповеди на четверть собственного сочинения? Я не смог. Пока шла вся эта религиозная движуха, конечно, мог – все же там витал такой мощный заряд, что все остальное было по боку. А потом вдруг вмиг разучился. Стало больно. Это все равно, что завести себе попугая и обучить его одному-единственному слову «неудачник».

Но сегодня я наконец имею все основания не выключать радио. Верите или нет, но с момента убийства Азимовича 24 сентября 2000 года не было ни дня, когда я не проснулся бы с мыслью, что выбрал неправильную опцию в компьютерной игре и веду героя в каком-то ином, скучном, унылом и никому не нужном направлении, из которого нет выхода, но которое при этом зачем-то нужно пройти до конца. Не было ни дня, чтобы в мои мозги гадким штопором не вонзались грызущие мысли, все многообразие которых сводилось к пошлому «ах, если бы мы могли повернуть время вспять». Теперь же я знаю, что судьба дала мне второй шанс.

И, знаете ли, вообще-то это случается с немногими. Поэтому я буду полным идиотом, если еще раз повторю ошибку.

Плевать, что я состарился на двенадцать лет. Зато теперь я точно знаю, что собой представляет тупиковая опция, когда-то казавшаяся мне правильной. И уж сейчас-то я точно буду с Азимовичем.

На этот раз я стану его апостолом. У меня банально нет выбора.

Не буду вдаваться в подробности. Хрен вам, я не слабак.

…просыпаюсь и никак не могу понять, в чем дело? На часах еще и шести нет, а шторы я с вечера закрыл, иначе испекся бы на этом солнце. Никогда я в это время не просыпался.

И вдруг – телефон. Надо сказать, что я уже не помню, когда мне последний раз звонили. Я как-то отошел от всех, кто мог звонить. Короче, подрываюсь с кровати, беру трубку.

А в трубке голос Азимута…

И он говорит: «Привет, это я. Извини, что разбудил». Представляете? Я беру трубку, а с того конца провода мертвец извиняется, что разбудил меня. И говорит – привет, это я. Типа, извини, что так долго не звонил, мы тут в аду слегка запарились…

Я вымок сразу. Покрылся идеально ровным слоем ледяного пота, решил, что все, голова отказала окончательно, что у меня тепловой удар или еще что-то…

А он говорит: «Эй, ты меня слышишь?» Ну, я говорю, мол, да, слышу. А он: «Я в Москве, старик. Надо бы пересечься. У меня проблемы». Я не шучу, именно так он и сказал.

Конечно, мать твою, у тебя проблемы, ты же мертвый, куда уж проблематичнее! Тебе же пулю пустили в лоб на глазах у многотысячной толпы, это снято с разных ракурсов парой сотен камер, да вокруг одного этого убийства создалось и развалилось с десяток культов. Конечно, у тебя проблемы, думаю я. А сам говорю: «Слушай, это ведь не можешь быть ты». А он говорит: «Давай встретимся на старом месте. И я тебе все объясню».

Ну и… Я сказал, что приеду. Вот так, понимаете, между делом проснулся и договорился с покойником о встрече. И все. Как два байта переслать.

Короче, когда я вышел на балкон, я весь трясся. Три сигареты сломал, пока прикуривал. Ведь это было обычное утро, вот и все. Утро, рассвет, улица, пыль, тополиный пух, жара, июнь. Ни хрена не произошло, просто я поговорил с покойником. Не знаю, как объяснить.