Я просто забыл, что у чертовой тачки задний привод. Только и всего. Слишком долго не тестировал заднеприводные машины.

Но, что самое обидное, этот подлец мне не верит. Он делает такое лицо, как будто автомобильный лох – я, а не он. При этом сам даже не пытается выписывать те пируэты, что выписывал я. А что? ему ведь оно и не нужно. Ему достаточно знать, сколько девок поместится в багажнике и на заднем сиденье, и удобно ли раскладываются передние, чтобы поиметь их всех за раз. Притом что ни он, ни его читатели никогда этого не сделают: все они достаточно скучны, сексуально пассивны и в основном женаты.

Ах, да: и еще ему, конечно, нужно знать, на что похожи часы. Точнее, даже не так: похожи ли они на часы, которые в тысяча девятьсот доисторическом году установил на своей яхте Хью Хефнер. Ну или кто там у них сейчас в роли иконы стиля.

Поэтому я даже особо не удивляюсь, когда мы сбиваемся с дороги и оказываемся в мусульманской зоне. Человек, единственным и абсолютным хозяином головы которого могут стать обычные стрелочные часы, рано или поздно тоже должен облажаться. Неважно, в чем именно, – но должен. Вопрос времени.

Митя облажался в том, что пренебрег роуд-мэпом. Я честно пытался играть предписанную отдыхающему водителю роль штурмана. Сличал нечитабельные французские имена собственные на мелкоформатных дорожных указателях с ними же на бумаге. До боли в суставах вытягивал шею влево, чтобы следить за изменениями километража на виртуальном спидометре. Но он решил, что глупо доверять бумажке в эпоху спутниковой навигации. Он потыкал ухоженным пальчиком в сенсорный дисплей, и на месте спидометра появился навигатор.

Я пытался объяснить дураку, что навигатор – одна из последних вещей, которую будут доводить на предсерийных экземплярах. Что, будь он доведен, производитель вряд ли стал бы морочиться над столь доскональным роуд-мэпом. Что границы зон меняются слишком быстро, и даже самую точную технику не всегда успевают прокачать в соответствии с актуальной картой. Но куда там. Мой статус искушенного тест-драйвера после инцидента с заносом низведен ниже плинтуса. И результат не заставляет себя ждать: за очередным поворотом, который Митя лихо проходит на ста пятидесяти с лишним, ровная дорога вдруг превращается в бугристый и латаный, как в СССР, асфальт с трещинами, сквозь которые пробивается молодая трава. А над стремительно приближающимся шлагбаумом реет такого же травяного цвета стяг с вязью и полумесяцем.

Машина останавливается, когда усатый араб в будке-стакане уже передергивает затвор. Будь дорога хоть немного мокрой, нас снова занесло бы столь же эффектно. Но исламскую вольницу дождь миновал, и «Икс Джей» как вкопанный останавливается в десяти метрах от шлагбаума. Араб что-то орет из стакана на родном французском, но мы не знаем французского.

Митя переводит огромный серебристый тумблер, который здесь заменяет рычаг переключения режимов АКП, в положение R, и метров сто гонит задком так, как будто участвует в соревнованиях «кто быстрее убьет новый движок» и на кону не меньше ста тысяч евро. Глянцевые люди – они такие, да. Излишне чувствительные.

По мере удаления автомобиля от поста моему взору открываются следы резины на раздолбанном асфальте: отмечаю про себя, что они почти идеально прямые, то есть на сухой дороге «Яга» практически не своевольничает. Усатый охранник дает очередь в воздух: я ее не слышу, движок ревет слишком громко, но вижу отрывистые снопы над дулом. Вспоминаю, какая кнопка отвечает за люк на крыше, жму и показываю ему фак, тыча в небо среднем пальцем.

– Изхаб иля зубб, йа хауаль![1]– ору в люк, хоть он и не услышит.

Митя пунцов, и это я отмечаю с удовлетворением. 1:1. Потыкав ногтем в сенсорный экран, снова выставляю на панель спидометр, накрываю карбоновую вставку роуд-мэпом и нарочито громко указываю, где и куда поворачивать. Митя теперь не спорит – просто вяло бормочет, что, мол, все это из-за мягкотелости европейцев, которые не прошивают навигаторы на предмет индикации мусульманских зон из соображений толерантности. В принципе он прав. Но я молчу и только бросаю на него презрительно-снисходительные взгляды. Щенок должен понять, что ему еще рано задаваться.

Впрочем, длится все это недолго. Мы, как оказалось, заблудились совсем чуть-чуть: минут десять – и мы на месте.

В ресторане на ипподроме Шантильи нас кормят недосоленным мясом с кровью. На вкус – безвкусно (как и вся французская кухня, кроме каштанов и, возможно, лягушек, которых я не пробовал). Но главное – теперь можно пить. Дальше нас повезут водилы «Ягуар Ленд Ровера». С нас же довольно: мы намотали по сто семьдесят километров каждый, чего, по мнению учредителей этого праздника жизни, достаточно для полного эмоционального слияния с новым «Ягуаром». В принципе, мнение учредителей верно.

Мне достается место возле окна с видом на подъездную аллею. Подъездная аллея вымощена какой-то красноватой крошкой. У входа мельтешит представитель «Ягуара Ленд Ровера» – молодцеватый подтянутый менеджер Леня Кравец по прозвищу, конечно же, Ленни Кравитц. Кравитц ответсвенен за сопровождение пресс-туров – считает нас по головам, завозит в гостиницы, распределяет между нами тачки и следит, чтобы никто не упился раньше времени и сверх нормы. Последнее у него получается далеко не всегда, но со всем остальным парень справляется не так уж плохо.

Леня беззвучно шевелит губами, энергично машет руками, что-то кому-то объясняет по мобильному. Сверху он похож на надувного предрождественского Санту. Таких выставляют на площадях и козырьках зданий, чтобы они под действием теплового наддува взбрыкивали поливинилхлорамидовыми конечностями на потеху публике.

Я с каким-то неземным облегчением открепляю успевший достать меня бейджик с надписью «Alex V. Dyonko, le magazine «Koleso», Russie», бросаю на стол фоткой вниз. Выхватываю у алжирца-гарсона откупоренную бутыль красного вина и жадно присасываюсь прямо к горлышку, проигнорировав фужер. Передаю соседям по длинному столу и с удовлетворением констатирую, что похмелье у всех одинаково. Потому что они выжирают так же некрасиво: морщится даже гарсон. А шел бы ты на хер, эбонитовый мавр, здесь пока еще не ваша локалка. Следи лучше за собой. Так пел Виктор Цой.

Тут дело принимает и вовсе неожиданный оборот. Митя, у которого осталась, видимо, пара лишних евро, заказывает литровый бурбон. Surprize! Божественный Джек Дэниелс медленно стекает по стенкам пищевода, с каждой каплей все глубже и глубже погружая меня в привычное состояние.

Минуты наслаждения прерывает звонок на мой мобильный. Номер, конечно же, не идентифицируется. А как иначе, когда твой родной издательский дом, на благо которого ты отдал лучшие годы и вкалывал не жалея печени, вдруг принял волевое решение бороться с мировым финансовым кризисом путем сокращения расходов на корпоративные номера сотрудников? Оно конечно – нам даже повезло: другие борются с ним, сокращая штат и зарплаты. Однако побочный эффект такого везения в том, что теперь ты почти никогда не знаешь, снимать ли трубку. Половина контактов, накопленных за десять лет, остались на изъятой корпоративной сим-карте, а ты, не очень дружа с техникой, наивно полагал, что все они хранятся в памяти трубы и перенесением записной книжки не озадачился.

Подумав секунд десять, решаю, что раз уж за входящие в роуминге я теперь плачу сам, то пусть звонящий идет лесом, кем бы он ни был. В особенности если это кто-нибудь из начальства – в чем я почему-то почти уверен.

Поблескивая очками в тонкой и почти дорогой оправе, место напротив меня занимает Олег Гладкий из глянцевого журнала FHQ. Фамилия изящно дополняет лысую блестящую голову; хорошие манеры одухотворенного кокаиниста не в силах скрыть интеллигентское презрение к окружающим. Занятный персонаж, страдающий, наверное, от всех зависимостей, от которых вообще может страдать человек. В числе последних, приобретенных уже в эпоху хайтека, – компьютерная, игровая и интернет-зависимость. Мы с парнями шепотом заключаем пари на вискарь: воткнет ли бедолага в айфон сразу же после принятия дозы похмелятора. Разумеется, он втыкает.