— О! Отец, не говорите, что мы проведем здесь сто пятьдесят дней! — взмолилась Ева.

— Нас может утешить то, — вмешался Губерт, — что этот потоп можно, по крайней мере, наблюдать и, как говорят философы, изучать методически и научно. Работа будет лучше выполнена, чем во времена Ноя! Делайте заметки, госпожа Женевьева!

Смех его умолк, не вызвав никакого сочувствия.

— Это медленное скопление вековых ценностей, весь людской гений… вся наука… погибшая цивилизация… смерть цивилизаций… — шептал ученый, охваченный своими мыслями.

Голос его дрогнул и умолк. Никто не нарушал молчания… Над их головами сверкало небо, усеянное звездами. А горный поток тянул свою вечную жалобу…

С самой зари Макс работал не покладая рук. Вместе с пастухом Игнацем, Инносантой и ее работником Франсуа, они целыми часами нагибались над водой, выуживая обломки, которые прибивало к скалам слабое движение воды. Всю эту тяжелую ношу надо было затем тащить по крутому спуску. Руки Макса были в крови. Но он работал для той, которую любил. Он думал о том, что среди всемирного крушения его любовь уцелела. И эта мысль его бодрила, возбуждая желание жизни. Днем, разбитый усталостью, он выпил молока из манерки Игнаца и сейчас же снова взялся за работу.

Когда он в сумерках вернулся к своим, то победоносно объявил:

— Вода опустилась на пятьдесят сантиметров! Произошло общее движение. Новость тотчас же разнеслась.

Крестьянки, Инносанта, все дети столпились вокруг Макса, и даже Виржини и Роза, конкурентки — хозяйки гостиниц, которые забыли свою ненависть и не покидали друг друга, сближенные общим горем.

— Начинается спадение воды! — объявил де Мирамар.

Спадение воды обозначало избавление дрожавших людей от угрозы, неотступность которой их преследовала. Спадение воды!.. Тюрьма, которая открывалась настежь!.. Виржини и Роза плакали одна подле другой, и их грубые пальцы вытирали на загоревших щеках катившиеся слезы. Спадение воды! Значит, можно будет добраться до перевала Ку, где, несомненно, укрылись их мужья вместе с мулами!.. Убылв воды!.. Значит, они их увидят… встретятся!

Собравшись вокруг огня, они лихорадочно разговаривали.

— Не надо делать себе иллюзий, — говорил де Мирамар. — Вода пойдет на убыль очень медленно…

Не все ли равно, раз в будущем была уверенность покинуть эту пустыню?

— Но ведь вся Земля будет такой же пустыней! — тихо сказала Ивонна.

Они не слышали ее, опьяненные надеждой. Де Мирамар принялся высчитывать количество земли, которую вода должна была ежедневно возвращать.

Повернувшись к леднику, Макс наблюдал на нем световые переливы невидимой луны. Таинственный свет разливался откуда-то по всей долине; она, казалось, раздалась вширь, развернулась перед лаской неба и в истоме отдавалась нежности, падающей на нее с далеких звезд.

— Какая красота! — воскликнул Макс. Теперь, когда он был уверен в своем спасении, великолепие их тюрьмы его захватывало.

Послышался робкий голос Ивонны:

— Куда мы пойдем?

— Ах… куда угодно! — сказал Губерт.

Никто не поддержал разговора. Им представлялась картина вновь обретенного мира. Они мысленно спускались в разоренную долину Иллиэц, где были смыты все жилища и разрушены колокольни, где поля покрылись зловонной тиной, в которой вязли ноги. Дальше, — долина Роны, илистая и беспорядочная в хаосе своих разрушенных городов…

К ним присоединились несколько жалких существ, оставшихся в живых, — ничтожная горсточка, с трудом передвигавшаяся по глубокой грязи! Где найти руки, чтобы привести все в порядок и обстроиться заново? Как переходить с места на место? Каким способом перебираться через эти полужидкие пространства? Каким образом, в этом огромном и пустом мире, покрытом развалинами, на лоне полной нищеты и одиночества, — строить новую жизнь?..

— Что нас ожидает? — прошептал Губерт. — Стоит ли радоваться?

Раздались протесты. Ил затвердеет. Люди объединятся. В сохранившихся домах уцелеют остатки цивилизации.

— Хоть бы немного прежнего комфорта! Деревянные кровати, матрацы!.. — вздохнул Губерт.

— Возможно, что книги в библиотеках не очень пострадали, — мечтал де Мирамар.

— У мисс Мод будет столько зонтиков, сколько она захочет, а я заберу все игрушки! — кричал маленький Поль.

Жених и невеста мечтали о домике, который они выберут среди развалин, чтоб основать в нем свое счастье…

Над зубчатой поверхностью Сальэрской Башни поднялась луна. Снежные купола озарилась мягким блеском, и долина Сюзанф со своими уступами и полированными плитами залилась лунным светом. Она расстилалась подобно широкой дороге, выложенной мрамором, и, поднимаясь к бледному небу, терялась в нависшем своде. Когда засыпала животная жизнь и кругом воцарялось человеческое молчание, долина переполнялась чем-то большим, чем обыкновенное спокойствие ночного безмолвия, и по зеленым склонам ее разливалась какая-то неизъяснимая нежность, которой люди, занятые праздными мечтаниями, не улавливали…

На другой день Макс объявил, что вода вернулась к тому уровню, на котором она стояла накануне. Он не мог ошибиться. Куском угля они провели с Игнацом черную черту на скале. Вечером вода опустилась, чтобы снова подняться на следующий день.

Дни шли за днями. Переходя от страха к надежде и стараясь заглушать гнетущие мысли, беглецы по мере своих сил помогали Франсуа, Гансу и крестьянкам, принявшимся складывать из дикого камня вторую хижину.

— Вода будет убывать очень медленно, — говорил де Мирамар, царапая о камни свои неловкие руки.

— Зима здесь начинается рано, — добавила Инносанта. Зима? Но они же не будут зимовать в Сюзанфе?

И каждый раз, когда на фоне золотого неба обрисовывались приближавшиеся фигуры Макса и Игнаца, склоненные под тяжестью их ноши, они бросались к ним навстречу с неизменным возгласом, в котором сосредоточивалась вся надежда, поддерживавшая их среди напряженного утомления и тоски:

— Ну, что? Вода опустилась?

Казалось, что вода, залившая ущелье, наполняла его с незапамятных времен. Каждый день в определенный час она незаметно поднималась и через известный промежуток времени возвращалась обратно. Постоянно всматриваясь в двигающееся под ними пространство, Макс вскоре уловил, что вода подчинялась определенному закону, и что регулярное колебание ее уровня соответствовало отливу и приливу. Образовалось внутреннее море…

Вечером десятого дня это перешло у него в твердую уверенность. Он знал теперь, что вода никогда не уйдет…

Взглянув на стоявшего рядом с ним пастуха, Макс прочел на неподвижном лице юноши ту же самую мысль.

— Ты так же как и я хорошо знаешь, что она здесь устроилась навсегда? — спросил он.

Пастух молча кивнул головой.

— Зачем ей уходить? — шептал Макс. — Куда?

Игнац лаконически ответил:

— Ее слишком много, сударь…

— Не зови меня «сударь»… Называй меня на «ты», товарищ! — отрывисто сказал Макс. — Мы переживаем сотворение мира… Разве ты не видишь?

Они вернулись, не произнеся ни слова, забыв на месте собранные сучья.

Увидев, что они возвращаются без обычной ноши, остальные выбежали к ним навстречу, ожидая хорошей вести. Смущенный их волнением, Макс молчал…

— Все то же…

Но вечером, когда они собрались вокруг огня, он сказал де Мирамару:

— Не случалось ли раньше, что материк, заполненный водой, погружался в море?

— Несомненно, — ответил ученый. — Примером может служить материк Атлантиды, поглощенный без всякого следа…

— Вы как раз говорили об Атлантиде в Париже, в тот день, когда к вам пришел Эльвинбьорг, — медленно проговорил Макс. — А госпожа Андело даже процитировала слова… Аристотеля, кажется…

Госпожа Андело прошептала:

— Одни и те же места не всегда бывают землею или всегда морем. Море приходит туда, где была некогда суша; а суша придет туда, где теперь мы видим море…

Наступило молчание. Макс добавил: