Учитель промолчал. Но через несколько дней он прочитал ребя¬

там сказку, где говорится о том, как в зимнюю стужу замерзает в поле ребенок. И кажется, ничто не спасет его от гибели. Но вот со всех сторон налетели птицы, согрели замерзающего своими телами, и он ожил, поднялся на ноги.

— И жировцы были с другими птицами? — тревожно спросил тот мальчик.

— Конечно! — ответил учитель.

Так сказка иногда незаметно, исподволь меняет существо ребенка, а порой и взрослого человека, пробуждает его душу, обогащает его чувства, научает любить и жалеть окружающий нас мир живой природы.

ТАИНА БУКВ

У Андерсена есть сказка «Лен». Это даже не сказка, а правдивая история длинной, как у человека, и, как у человека, то трудной, то радостной жизни.

История о том, как лен цвел в поле чудесными голубыми цветками, мягкими и нежными, радуясь солнцу. А колья изгороди скрипели: «Оглянуться не успеешь, как уж песенке конец». Но лен не слушал их скрипенья.

История о том, как лен вырос и превратился сначала в пряжу, потом в полотно.

А когда полотно износилось, из тряпок сделали тонкую бумагу. И на бумаге написали сказки и рассказы, и, слушая их, люди становились добрее и умнее. А листы, на которых они были впервые написаны, легли на полку; они больше не были нужны — рассказы жили в книгах.

В один прекрасный день бумагу сунули в печку.

— Уф! — сказала бумага и в ту же минуту превратилась в столб пламени, который взвился высоко-высоко, — лен никогда не мог поднять так высоко своих голубеньких головок. И пламя сияло таким ослепительным блеском, каким никогда не сиял белый холст. Написанные на бумаге буквы на одно мгновенье ослепительно осветились.

— Теперь я взовьюсь прямо к солнцу! — сказало пламя.

... Помните, что говорил своим ученикам мудрец? «Горит пергамент, а буквы улетают».

Так куда же и как улетают буквы, где спасаются от безжалостного пламени, от смерти, от времени?

Раз возникнув, эта мысль не оставляет меня, и я перечитываю сказку Андрея Платонова «Иван Бесталанный и Елена Премудрая»; сказка именно об этом — о тайне букв, и я верю Платонову, давно люблю его.

Обратилась Елена, жена Ивана, в голубицу и улетела. Идет Иван — бесталанный мужик через все земли, худой да оплошалый, ищет жену. Видит он — щука у воды лежит, совсем помирает, а в воду влезть не может.

«Гляди-ко, — думает Иван, — мне-то плохо, а ей того хуже».

Поднял он щуку и пустил в воду.

— Я добро твое не забуду, — сказала щука, уплывая.

Идет Иван дальше и видит: коршун воробья поймал и хочет склевать.

«Эх, — думает Иван, — мне беда, а воробью смерть!»

Пугнул Иван коршуна, тот и выпустил из когтей воробья.

Сел воробей на ветку и говорит Ивану:

— Будет тебе нужда — покличь меня.

Шел, шел Иван Бесталанный и добрался наконец до страны, где царствовала Плена Премудрая. Видит царский двор — тыном огорожен. А в тыне колья, а на кольях мертвые головы; только один кол пустой.

Явился Иван в царскую горницу к Елене Премудрой, а она говорит ему:

— Была я тебе жена, да ведь я теперь не прежняя, царицей стала. Какой ты мне муж, бесталанный мужик! А хочешь меня в жены, так заслужи снова. Укройся, хоть на краю света, чтобы я тебя не нашла, а и нашла — так не узнала бы. Тогда ты будешь умнее меня, и я стану твоей женой. А не сумеешь в тайности быть, угадаю я тебя, — голову потеряешь.

Идет Иван из царских покоев, такая у него беда, а увидел — в сенях сидит Дарья, Еленина прислужница, и плачет, остановился и спрашивает:

— Чего ты, Дарья, плачешь?

— Велела царица прореху в платье зашить, а иголка не шьет его, а только распарывает. Не зашью, казнит меня наутро царица.

Забыл о своей беде Иван, взял у Дарьи платье и стал руками каждую нить с другой нитью связывать. К утренней заре управился.

— Ты меня от смерти спас, и я твое добро упомню, — сказала Дарья.

Пошел Иван прятаться от царицы. В первый раз его щука спрятала на дне моря — зарыла в песок и воду хвостом замутила.

Но было у царицы отцовское круглое зеркальце волшебное, в которое все видно, и отцовская книга мудрости.

Навела царица зеркальце на небо: нету Ивана; навела на воду: и там не видать. «Я-то хитра, я-то умна, — думает царица, — да и он-то не прост, Иван Бесталанный!»

Открыла она отцовскую книгу мудрости и читает там: «Сильна хитрость ума, а добро сильнее хитрости, добро и тварь помнит». Прочитала царица эти слова сперва по писаному, а потом по неписаному, и книга сказала ей: лежит-де Иван в песке на дне морском.

А во второй раз Ивана спрятал тот воробышек: превратил в зернышко и склевал. Но и тут премудрая царица отыскала его.

Пошел Иван прятаться в последний, третий раз, не укроется — голова с плеч.

Идет, а навстречу Дарья.

— Обожди, — велит она, — я тебя укрою. Я твое добро помню.

Дунула она в лицо Ивана, и пропал Иван, превратился он в теплое дыхание женщины. Вдохнула Дарья и втянула его себе в грудь.

Пошла потом Дарья в горницу, взяла царицыну книгу со стола и дунула в нее: тотчас дыхание ее обратилось в новую заглавную букву той книги, и стал Иван буквой.

Пришла вскоре Елена Премудрая, открыла книгу и глядит в нее: где Иван? А книга ничего не говорит. А что скажет, непонятно царице. ..

Сказка, волшебная сказка... Но ведь и в реальной жизни бывает — редко, конечно, — что талант человека воплощается в буквы — в слова, в стихи, в ту же сказку. Одна-единственная буква — и горе превращается в море, такое же безбрежное — но синее, а не черное — и открывающее вдали неведомые страны. И в реальной жизни буквы должны быть согреты человеческим дыханием; а иногда и последним дыханием, когда — бывает и так — человек отдает жизнь, чтобы слово его жило.

О ком эта сказка? Об Иване Бесталанном, но и о самом Андрее Платонове; жизнь обоих была полна испытаниями, трудом; оба они чувствовали боль всего живого, что есть на земле.

До Октября Платонов работал «во многих местах у многих хозяев», был помощником машиниста паровоза, слесарем, электромонтером, литейщиком. А в гражданскую войну был красноармейцем. Все, о чем он писал, он узнавал не со стороны, а собственным опытом.

В те годы я не знал Платонова, но, читая его рассказы, чувствовал, как каждый труд под его пером обнажает свою сокровенную суть. «В прекрасном и яростном мире» — назвал он свой рассказ о машинисте паровоза.

Вслушайтесь в эти слова. Кажется, они звучат, как упругий ветер, когда на полном ходу поезда высунешься из окошка; и дыхание замрет в груди, и разрезанное пространство со стремительным гулом ложится по сторонам пути. В прекрасном и яростном мире творчества существовал Платонов.

Мне посчастливилось познакомиться с ним только в Отечественную войну, когда он воевал как писатель — словом. И мы видели, чувствовали, знали, что слово его помогает трудному солдатскому делу.

И я помню, как в сорок четвертом году мы стояли ночью в Сла- вуте, на мостке, перекинутом через ров, разрытый накануне ночью. Во рву лежали мужчины, женщины и дети, убитые фашистами. Их было несчетное множество, и ров уходил в темноту. В остром свете фонарика лохматилась от ветра береста на поручнях мостка, странно живая и даже, кажется, розовая.

Платонов смотрел, не отводя глаз, на слепые лица убитых, вбирая в себя и это горе.

А потом, после войны, он писал — как всегда, как всю жизнь, — и тяжело болел, и рано умер. Но только часть его существа была подвластна невзгодам и смерти, а другая, сокровеннейшая, осталась в буквах — в рассказах, повестях, романах, в сказках, вот и в этой сказке — в платоновской «книге мудрости».

Такими они были — Иван Бесталанный и Андрей Платонов...

Бесталанный человек — это такой, которому нет удачи, бедовик, «оплошалый» — по слову Платонова. Удачи нет, а вот высшее счастье есть; бывает и так.

А сказка? .. Что ж, сказка кончается счастливо.

Захлопнула книгу Блена Премудрая и ударила ее оземь. Все буквы рассыпались в книге, а первая, заглавная буква как ударилась, так и обратилась в Ивана.