Но мы узнавали жизнь Януша Корчака, Сент-Экзюпери, Ванчуры и понимали, что такие люди существуют всегда, и не только в книгах, — и частица их есть в каждом человеке, хотя иногда и самая малая частица. Вот ведь и Петр Ершов собирался «воздвигнуть падшие народы», вооруженный лишь своей флейточкой; иному и это покажется смешным, а иной, вспомнив Дон Кихота, с невольной гордостью повторит слова Достоевского: «Вот мое заключение о жизни и — можете ли вы за него осудить меня?»

Что же касается Матиуша, то он по справедливости должен быть назван — Матиуш Добрый; и вся длинная и прекрасная сказка о нем — это сказка о поисках добра, о постижении добра, борьбе за добро, о том, что добро — в основе человека; но об этом же и сказочная книга о Дон Кихоте. •

Вначале Матиушу представляется, что делать добро просто: он приказывает раздать всем детям в королевстве шоколад и выполняет мечту дочери пожарника Иренки, которая хочет иметь куклу, большую, «до потолка»; но постепенно цель отодвигается и отодвигается. .. Потом она снова возникает, но на расстоянии, которое иначе не определишь как расстояние подвига.

Легко раздать шоколад детям, даже если их, как в королевстве Матиуша, пять миллионов. Насколько труднее дать хотя бы одному человеку счастье или хотя бы спокойствие, пока существует на земле неравенство.

Матиуш убегает на фронт. В войну с фашистами у нас было много таких отважных ребят, «сыновей полка», как их называли.

... Солдаты с ласковой насмешкой прозвали Матиуша «Вырви- дуб». Но он и на самом деле не только с честью переносит все, что ожидает человека на войне — голод, холод, свист пуль над головой, эту неумолкаемую песню самой смерти, — но и совершает подвиги; узнает, где расположен вражеский склад боеприпасов, и снаряды, мины, пулеметные ленты, бомбы, вместо того чтобы убивать, фейерверком взлетают в небо. Пока Матиуш воюет, министры велят фабриканту игрушек, тому самому, который изготовил подарок для Иренки, сделать куклу, в точности похожую на Матиуша и умеющую отдавать честь и кивать головой.

По правде сказать, кукольный Матиуш нравится им несравненно больше, чем живой: в фарфоровую голову, слава богу, не приходят «вздорные» мысли, которые прямо-таки переполняют этого «несносного» мальчишку Матиуша; чем меньше мыслей, тем лучше — если не для королевства, то, во всяком случае, для королевских министров.

И если Матиуш еще некоторое время не объявится, министры снова призовут игрушечного фабриканта и скажут ему:

— Слушай, мы приказываем научить их величество фарфорового короля говорить, но, конечно, только то, что угодно нам.

— Пожалуйста! — ответил фабрикант. — Соблаговолите предложить четыре фразы, и их фарфоровое величество станет повторять эти повеления по мере необходимости и по вашему усмотрению.

— Казнить! — хрипло пробормочет Злой министр. — Самое королевское слово.

— Смирно! — отрывисто выкрикнет Военный министр. — Самая королевская команда!

— Наградить! — елейным голосом предложит Старший министр.— У их величества преданнейшие министры.

— И надо еще эдакое мудрое, поскольку подданные любят эдакое мудреное, — в свою очередь произнесет министр Просвещения.— Ну, например, гм... «Короли... не ошибаются, поскольку если бы они ошибались, то... гм... то не могли бы поступать безошибочно. ..»

УТОПИЯ ВОЗНИКАЕТ И ГИБНЕТ

Говорящей кукле не суждено вступить на престол, хотя не одно королевство благополучно управлялось при помощи этих же четырех фраз. Матиуш не погиб на войне. Вернулся он и из опасного путешествия в глубины Африки, да еще привез с собой золото и диких зверей для зоопарка, подаренных ему королем Бум-Друмом. Он завоевал дружбу негритянского народа; а самое главное — с ним приехала черная принцесса Клу-Клу.

Прежде чем продолжать главу, мне хочется самому себе объяснить, почему эта история о короле Матиуше Первом — сказка, если все там происходит в самом что ни на есть реальном мире и если нет в этой истории ни волшебников, ни чудес.

Но верно ли, что нет?

Разве можно усомниться, что Клу-Клу волшебница, когда читаешь, как она помогла Матиушу воевать с вражескими королями, взявшими его в плен. И когда Матиуш все-таки оказался в заточении, она подняла на войну за него негритянских воинов.

Кто же она, если не волшебница? Друг? Так ли глубока граница между двумя словами — волшебник и друг? Кто скажет, какое из них «волшебнее»...

И разве не чудо — королевство, которым правит мальчик?

... Однажды после всех своих побед Матиуш, скрестив руки на груди, пройдет мимо дворцового зеркала и, взглянув на отражение в золотой раме, подумает: «Ого! Я совсем как Наполеон». Но, к счастью, он тут же рассмеется.

Тогда-то он придет к самым важным своим решениям.

Дарить приятно, но не справедливее ли, если жители страны сами станут распределять богатства, созданные их трудом и защищенные их мужеством, подумает Матиуш.

Легко представить себе, как такая прекрасная, но при этом простая и естественная мысль рождается в светлом разуме ребенка, если верить в то, что чувство справедливости — в основе человеческой натуры. Управлять судьбами людей приятно, но не справедливее ли, чтобы люди сами управляли собой, подумает Матиуш.

И вслед за этой ему придет в голову другая мысль. Кроме власти короля над подданными, есть власть сильных над слабыми, взрослых над детьми. Взрослый хочет сделать ребенка таким, как он сам, будто в этом высший идеал. И, забыв свое детство, он иногда всячески запрещает детям то, без чего когда-то, ребенком, не мог бы прожить и дня: часы шумных игр на дворе и мгновенья, когда, отвернувшись от школьной доски, смотришь на летящие снежинки...

И когда эта мысль окрепнет в нем, он решит создать детский парламент, какого никогда еще не было в мире.

... Три с половиной века назад в Англии, которой правил полубезумный король, великий мыслитель Томас Мор написал книгу об острове «Утопия», где нет ни богатых, ни бедных, собственность принадлежит обществу, все должны трудиться и государством управляют мудрые граждане, избранные отцами семейств.

Томас Мор окончил жизнь на плахе. Но и когда он писал свое сочинение, еще не предугадывая гибели, мог ли он надеяться увидеть осуществленным государство разума, равенства и труда? Поэтому-то он и назвал свой остров «Утопия», что на греческом языке означает: «место, которого нет».

С тех пор было написано немало книг о государствах будущего, и слово «утопия» приобрело общее значение несбыточной мечты.

И Януш Корчак писал утопию. Одну из многих в длинном ряду, но первую, которая пыталась предсказать законы не взрослой, а детской жизни. И первую, которой предназначено было осуществиться не в неведомые времена, а очень скоро— даже завтра, может быть. И не «где-то там», а в Варшаве, в этом самом доме на Крахмальной.

Но тут она, эта детская утопия, только начнет жить, думал Корчак, весть о самоуправляющемся детском обществе разнесется по миру и непременно вызовет отклик в сердцах.

Так и произошло. Минуло совсем немного лет, и самоуправляющиеся школы-интернаты, детские дома, детские коммуны возникли и далеко за границами Польши. Одни из этих школ родились как эхо замыслов Корчака, а другие — сами по себе. Дожди прольются везде, «когда весенний первый гром...».

Особенно много самоуправляющихся детских школ было создано у нас в стране после Октябрьской революции. И Антон Семенович Макаренко, построив в Харькове коммуну — для ребят тоже обездоленных, лишенных родительской ласки, раненных судьбой, — тут, в этой коммуне, придумал план создания союза детских коммун, детского государства, республики детей со свободно избранным правительством.

У Корчака — сказка, а у Макаренко — план. Но стоит приглядеться, и увидишь в корчаковской сказке черты плана, рассчитанного на немедленное осуществление, а в макаренковском плане — сказку.

Итак, детский парламент. Вот он уже возник под пером Януша Корчака — «скоро сказка сказывается...». Из широко распахнутых окон огромного, но при этом немного игрушечного здания несется шум и гам, как из школы во время большой перемены. А потом все разом смолкает, и Матиуш произносит первую речь перед депутатами-детьми.